Гиль-гуль - Елена Некрасова

— Но вы здесь при чем? Вы же не член партии и не критиковали никого… да… мерзость какая-то.

— А интеллигенцию направляют на трудовое перевоспитание в деревню, спасибо, хоть не расстреливают. Знаете, кто я? Буржуазный волосок. И мне предстоит трудная трансплантация в новую пролетарскую кожу. Это не я придумала, это утренняя «Жэньминь».

— Не знаю, бред какой-то… Вы же столько лет в управлении, один из лучших специалистов… Полная чушь! Я думаю… ну не знаю, был же двадцатый съезд, культ личности осужден, СССР теперь наоборот…

— Ну да… и что это нам дает? На Советский Союз им теперь наплевать, это называется «медленный путь в коммунизм»… а у них «большой скачок». Я не права?

— Да… отношение изменилось, это точно…

— А пойдемте в театр вечером, может, Сяо Юй мне погадает…

— На картах?

— Да нет, это И-Цзин, очень древнее гадание, на основе восьми ба гуа… как сказать, просто анализ ситуации… Он и вам погадает, я его попрошу… пойдем, ладно?

— Так я не против, мне старик нравится… да и вообще мне там нравится. Причем я его речь понимаю лучше, чем у других… странно, да? Вот даже когда вы с ним общаетесь, его слова я почему-то лучше понимаю…

— Вот и отлично! Алексей Григорьевич, а мы еще долго будем заняты? Как думаете, я успею зайти управление? А то пришел запрос из Пекина, требуют автобиографию… сказали, надо обновить, мол, это чистая формальность. Как можно автобиографию обновить, вы не знаете? Думают, напишу что-то новенькое? У них же мое личное дело страниц на пятьсот собрано, папка от него трещит, я сама видела… ну так… много работы?

— Да, честно говоря… мы туда плывем, чтоб от этих избавиться. Платформы я утром принял, сваи завтра привезут, есть кой-какие соображения… но Сян сейчас все равно занят. Так что… вы свободны. А вы уже написали биографию?

— Да, только жаль, лист помялся, придется переписывать…

— А можно мне почитать?

— Так она же на китайском… Ну хотите, я вам прочту?

— Или это наглость с моей стороны?

— Почему? Прочту, если интересно, хотя тут всего полстраницы, я вам и то больше про себя рассказывала… вот… Чжан Сян-цзэ, родилась второго сентября тысяча девятьсот двадцать второго года в Ханькоу, провинция Хубэй. Отец — Чжан Шэн, родился в тысяча восемьсот девяностом году в Шанхае. Промышленник в третьем поколении, жил и работал в Ханькоу до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В связи с угрозой захвата Уханя японскими войсками, в сентябре тридцать восьмого переехал в город Чунцин, где и проживал до самой смерти. Умер в тысяча девятьсот пятидесятом году. Мать — Галибина Виктория Ивановна, русская по национальности, родилась в городе Орле, в семье офицера… даты жизни — тысяча девятисотый, тысяча девятьсот тридцать пятый. С тысяча девятьсот восемнадцатого проживала с родителями в Харбине, после замужества в тысяча девятьсот двадцатом году постоянно жила в Ханькоу… так. Чжан Сян-цзэ… родилась и проживала в Ханькоу до тридцать восьмого года… затем вместе с отцом переехала в город Чунцин… где завершила среднее образование, после чего поступила на экономический факультет Шанхайского университета, эвакуированный на время японской оккупации из Шанхая в Чунцин… который окончила в тысяча девятьсот сорок шестом году. С сорок шестого по сорок девятый жила и работала в Шанхае, проходила стажировку на английском предприятии «Стандарт ойл компани». После провозглашения Китайской Народной Республики, непосредственно с ноября сорок девятого года, работала преподавателем русского разговорного языка на курсах при Шанхайском университете… в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом рекомендована руководством университета для работы в Пекине, переехала на постоянное место жительства в Пекин, где по настоящее время работает переводчиком в Управлении международных сообщений при Министерстве железных дорог КНР. Помимо китайского языка, свободно владеет русским, английским, немецким, французским языками. Беспартийная, в политических партиях и организациях не состояла… ну вот и все.

— Да… я не знал, что вы так долго жили в Шанхае. Знаете, что мне непонятно? Почему ваш отец уехал в этот город, как его… ну, когда японцы наступали…

— Чунцин?

— Вот именно. Он ведь был крупным капиталистом? Мог бы уехать в Америку, вы бы там спокойно учились… А он потащил вас в этот Чмуцин, его ведь тоже могли захватить японцы, и что тогда? Это где вообще?

— Это тоже на Янцзы, только западнее, в верховьях… там Янцзы не такая широкая, метров двести, не больше. Чунцин, кстати, гораздо живописнее Уханя, вам бы понравилось… Это центральный Китай, туда японцы не дошли.

— Но ведь могли бы?

— Ну… это же не в один день происходит, там есть аэропорт… он так и решил — если японцы будут наступать, улетим в Америку… Отец же у меня был, как сказать… ну, в своем роде патриот. Он перевез в Чунцин две ткацких фабрики, теплое белье для армии шил бесплатно… и еще пластмассовый завод, который потом приспособил под какое-то оружие. Короче говоря, хотел принести пользу фронту… хотя часть капитала сразу же перевел в Швейцарию, еще в тридцать седьмом.

— А почему вы не написали об этом? И про дядю-партизана тоже могли бы написать…

— И что я хорошая, добрая и совершенно безвредная… и даже полезная. Они и так все про меня знают, не волнуйтесь… Просто неизвестно, чего хотят.

* * *

Так… опять печеные воробьи… Где они их берут, интересно? Замариновали в бочках, наверное, или заморозили… Нет, только не мясо… вдруг крыса… а рыбы нет, одни плавники… тараканы какие-то… К черту. Хоть кривые улочки и спасают от ветра, но аппетитные запахи всей этой жарено-вареной дряни… надо уходить. До парома в Ханькоу осталось пятнадцать минут, ну наконец-то! Из-за угла вкусно запахло горячим хлебом. То, что надо, — хрустящие лепешки с семенами лотоса, он взял целых десять. Дурацкая принципиальность, зачем было отпускать катер? Или остался бы тоже на левом берегу… мог нормально поесть в ресторане. А так и к ужину не успел, и в театр еще опоздает, чего доброго… паром явно не уйдет по расписанию, он все еще болтается посреди реки… да, волна сегодня не слабая… Сян-цзэ решила пройтись по магазинам, а он… мог ей помешать, если бы увязался следом. Хм, как много на пристани женщин в красных чулках… Ну да. Через три дня же их Новый год… и каждый день вокруг все больше красного, даже на дверь ему уже наклеили эти полоски… А жена Котова нашила какие-то красные колпаки, и Котов с утра пораньше радостно притащил ему этот колпак и баночку с красной краской, хотел изобразить на двери какой-то защитный иероглиф. Местные злые духи, видите ли, ненавидят красный цвет… Так зачем же, спрашивается, действовать им на нервы? Они ж еще больше озвереют. У беременных свои причуды, и Котов туда же… главное, семейные трусы из остатков ткани соорудила муженьку… «Ты еще яйца себе в красный цвет покрась, чтобы уж наверняка!» — такая невинная шутка, а Котов обиделся…