Игры с призраком. Кон второй. - Райдо Витич

— Думали бы князья действительно на Мирослава, в предательстве всерьез его обвиняли, мы б в городе не стояли. Ты бы не играл, а воевал. Кинули дурную мысль в запале схватки, да с отчаянья после, что миряне виновны, и успокоились. Крайнего нашли, что еще надо?

— Против чести токмо рывничане. Они злее всех на Мирослава бухвостят. Листавр сам пришел с сотней, правды да чести требуя…

— А не за честью он пришел, не за правдой — от лютечей сбег. Черно по уреме сказывают. Взяли их земли лютичи, хозяйничают ужо. И Дарика домой он не отправил.

— А чё ему?

— Как чё?…

— Зачем отправлять? Сеча по утру будет. Лютичи в аккурат за лесом стоят. Ума что ль у Листавра нет, брата в полон отправлять, напрямки в лапы Агзура. То его брательника узнахарят вороги, — со смешком заявил почихед, что рядом стоял, внимательно разговор слушал.

— Энто ж как так? Сеча будя, а приказу нет. Ты один о том знашь! Стеха десничий! — с насмешкой выдал Миролюб.

— Уши имею! Наши с дозора вернулись, сказывали. И любавичи ведают, токмо молкнут.

— А наши почто не зрили, не ведали?

— Не вернулись еще, — заметил Братило. Вельимир затылок почесал:

— То-то я смотрю, росичи таки хмарые, а любавичи байданы вздели.

— Ну, и организация у вас, — качнула головой Халена укоризненно и решилась: — Пойду-ка я к князьм, узнаю, о чем речь, и правда ли, что наш юный друг почихед говорит. Если, правда, то не иначе Черный Карол с вызовом на битву приходил.

— Да ща! Чтоб лютичи вызывали по чести? Ха! — гыкнул Гневомир.

— Что б правая рука Ровена за лютичей посыльным сробила? Да роски сроду сюды не лезли, в гонцах ни у кого не были, — заявил Стеха со знанием.

— Может тогда они с нами?

— За себя они завсегда. Хитры, что лисы, вертки да жадны, что гургулы. Черный здеся был, знать выгода от того Ровену ихнему.

— Поди на милость сдаются…

— Роски?! Да ты сказился!…

— Стоп: так Ровна или Эльфар главным у росков? Что-то я не поняла: десять имен у него что ли?

— Одно. Ровна — князь по ихнему.

— Ровен.

— Ну, я ж и говорю — ровна.

— Да нечё здеся Ровне делать, он с горцами схлестнулся. Вишь, они на сход прибыли…

— Трое всего-то…

— А у них один за десяток!

— Прибегли поди за помощью…

— Горцы?! Когда такое было? Чтоб горец подмоги бажил? Должно Вышата в длань превратилась!

— Ладно, перепираться да гадать долго можно, но вряд ли толк будет. Пошла я на разведку, авось в лоб не получу.

Развернулась да к терему пошла, в котором князья собрались. А мужчины прения продолжили, не обратив на то внимания.

На первом этаже никого не было — уже странно. Ни караульных, ни дежурных, ни девок с пяльцами, ни баб у печи — заходи, кто хочет, делай, что хочешь.

`Святая наивность', - качнула головой Халена: ворогов вокруг, как муравьев в лесу, а что князьям, что их людям — ровно. То ли не понимают серьезность положения, то ли не хотят понимать. А может по схеме `привычка вторая натура' живут? Здорово, конечно, но не ко времени. Пора б за ум браться, хоть что-то менять. Ведь преподали уже наглядный урок в Красной Горке — неужели мало?

Хотя и понять их можно: тяжело бесхитростным хитрость углядеть. Если сам с душой открытой, без ножа за спиной, и про другого иначе не подумаешь. Люди же всегда по себе мерят.

И вздохнула — значит она не так чиста да бесхитростна, если во всем подвох видит, малейшее тонкое звено высчитывает. Или вид сверху? Взгляд взрослого на ребенка? Тогда вопрос возникает — как же этому взрослому того ребенка уберечь? Чем помочь, если и прав не имеешь, и дитя по другим правилам живет и иных знать не хочет? Оно, конечно, замечательно, лучше жить так — в чистоте помыслов, без пакостей, лишь в добро, честь да правду веря? И как уберечь этот добрый мирок? А никак не получается, гармония, и тьфу и язвить ее. Вот жили, жили, не тужили, ни к кому не лезли, а тут роски явились, что, по всему судя, значительно прозорливей здешних племен. И давай воду мутить, свои правила жизни насаждать — злые правила, и в том беда, что более прогрессивны они. А прогресс этот, трижды язвить его, без ломок не бывает. Тут либо сам меняйся и жизнь меняй, либо заставят. И хоть плачь, а иначе никак.

И ведь заплакала бы, закричала на тех умников, что подобные законы жизни придумали… да что ее стенания изменят?

Почему так, а не иначе мир устроен? Почему зло вечно прикрыто, а добро беззащитно? Почему зло живет, а добро гибнет? Почему хоть раз нельзя изменить ход событий, самой жизни и поменять местами эти два начала? А кто-то пытался?

Халена замерла у лестницы, ведущей на второй этаж: почему бы не попытаться ей, не отстоять этот заповедный мирок, светлый как рай, добрый как детские сказки? Что она теряет? Свою жизнь? А велика ли потеря? Если такова цена, то и думать не стоит — нате, возьмите, только оставьте в покое здешние места, людей. Без прогресса они жили и еще тысячу лет проживут, и лишь воздух чище будет, и жизнь не на ад, на рай похожей. И к чему им арбалеты? Чтоб в спину стрелять? К чему им чужие земли? Чтоб гордость да самолюбие тешить?

`Пускай бы роски убирались, а? Пускай'! — посмотрела вверх, словно в небо: `Гром, слышишь? А вы Боги? И поморщилась: `глупо конечно, и думать о том, и призывать кого-то неведомого', - посмотрела с тоской на деревянные ступени, вверх начала подниматься — и все ж она попытается своими силами побороться с судьбой, что племенам уготована. Если все вместе, если всем миром — должно получиться. Главное, верить в себя и в правое дело.

Огляделась Халена: три двери крепких, железом окованных. В какую идти? Прислушалась и ничего кроме тишины не услышала, ни единого звука через двери не доносилось. Толкнула те, что справа, заглянула в светлицу — никого. За следующими зал огромный и тоже ни души. Третьи толкнула, а они не поддаются. На засов, что ли, заперты? Сильней их плечом — нулевой эффект. Отошла, разбежалась и… влетела в горницу, полную мужей.

За длинным столом на лавках сидели князья — важные, насупленные. У окна Любодар стоял, рядом Горузд. Видно, что-то бурно обсуждалось главами племен, да гостья незваная все прения пресекла, ввалившись не вовремя.

Любадар брови грозно сдвинул — что за оказия?

Горузд запечалился, уставился на Халену с укоризной — опять тя нелегкая принесла! Что ж ты в мужнее дело лезешь? Почто с дружниками на крыльце не сидишь, али с девками лясы не точишь?

Малик лицо ладонью прикрыл, скрывая усмешку.

Огромный мужчина с золотистыми усами и бородой, недоверчиво прищурился, склонился до столешницы, чтоб лучше явившуюся девку с мечом разглядеть.

Худощавый смуглый мужчина в кожаном облачении пригладил черные усы, с ног до головы Халену оглядев. Его сосед, дородный, богато одетый круглолицый мужчина крякнул, опалив девушку презрительным взглядом. Но как и большинство любопытства не скрыл.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});