Право на любовь (СИ) - Анна Никитина

видела тебя с бокалом шампанского, — стою на своём.

— Чисто для поддержания имиджа. Но это не означает, что я его пил, — подмигивает он. — Я же говорю, не пью. Даже там, в клубе, вспомни, я заказал нам воду, а не алкоголь.

И я действительно вспоминаю, что тогда он сделал заказ, и нам принесли обычную воду, а его друзья по какому-то коктейлю. Потом и на вечере я его не видела, чтобы он менял бокал с алкоголем или чтобы там уменьшалась жидкость. А значит, он точно не пил.

— А почему ты не пьешь? — интересуюсь у него. — Это, конечно, похвально, но многие для расслабления балуются алкоголем. Да и в номере ты тогда выпил же?

— Сделать вид, что пьешь, очень возможно и без действия. Да и в номере ты не проверяла бутылочки. Так что мои остались в сторонке, не тронутыми, — ухмыляясь, говорит Ярослав.

— То есть всё, что между нами было тогда, не действие алкоголя?

— Нет. По крайней мере, с моей стороны так точно. Ты разве жалеешь?

— Нет, мне было хорошо.

— И мне. А не пью я потому, что за этим кроется не самая приятная история в моей семье.

Я его не тороплю, даю собраться с мыслями. Я вижу, как мрачнеет его взгляд. Как из веселого, доброго и страстного мужчины он превращается в мужчину с болью. Я знаю этот потухший взгляд. Я знаю эту боль. Она сейчас отражается в его глазах.

Я протягиваю к нему руку и сплетаю наши пальцы вместе. Я хочу, чтобы он знал, что я рядом. Что разделю эту боль вместе с ним. Но так же я хочу, чтобы он открылся. Доверился.

— Мои бабушка с дедушкой очень любили друг друга. У них не было больших капиталов, жили обычно, как все. Воспитывали мою маму. У них было своё хозяйство. Дед был фермером, а бабушка — обычной портнихой. Но у них всегда было теплее, чем в самой жаркой стране мира. Там всегда пахло выпечкой, горячим шоколадом, теплым молоком и тыквенным пирогом. Дед занимался полями: кукуруза, тыква, арбузы.

Летом мы с отцом и братом всегда ездили к нему на поле и загружали фуру под завязку этими арбузами. Нам хватало чуть ли не до декабря. Мы даже раздавали соседям и знакомым.

А последние годы своей жизни бабушка часто жаловалась на головную боль, но заглушала её таблетками. Врачам не доверяла, боялась. Так как младшая дочь погибла по вине врачей. Долго мы её уговаривали обратиться в больницу, в итоге согласилась.

Прошли обследования. Вердикт был страшным и, к сожалению, звучал как приговор. Рак четвертой степени. Помочь ничем не могут. Сейчас, может быть, было бы по-другому. Мы обошли не одну клинику, лучших специалистов. Все они разводили руками: «ничем не можем помочь». Через три месяца её не стало.

Поначалу дед держался, а потом и он сдал. Его ничего не радовало без неё. После её смерти дед постарел лет на десять сразу. Сдал по здоровью. Мы его хотели забрать к себе, но не получилось. Он отказывался. Мог погостить дня два-три, а потом возвращался к себе, говорил: там его Санечкой пахнет, там она.

Через год, как не стало бабушки, он стал пить сильно. Хотя ему нельзя было, сердце. Приезжая к нему, мы выносили из дома по пять, а то и шесть бутылок водки, спирта и различных настоек. Знаешь, он будто специально напивался, чтобы поскорее уйти к бабушке, — делится Ярослав.

— В один из дней Артём был на соревнованиях по боксу, я по плаванию. Отец в командировке. За день до этого он просил приехать, а я не смог, готовился. В тех соревнованиях я и брат победили, но потеряли дедушку. Он не выходил на связь. Мы сутки его искали по городу, по соседям, больницам и, наконец, нашли в морге. Была зима, он возвращался из магазина подвыпившим и упал. Видимо сердце прихватило. Люди проходили мимо, наверное, думали, что алкаш.

Никто… Никто не остановился, не спросил «Может вам плохо?!»… Всем было похер, что пожилой человек лежит в сугробе… В итоге он просто замерз… Как нам сказали в морге, если бы хоть кто-то обратил на него внимание и вызвал «скорую», его можно было бы спасти… И возможно, сейчас мой дед был бы рядом… И гордился мной и братом… Поэтому отношение к алкоголю в любых его проявлениях для меня отзывается болью потери… И упущенным шансом… — заключает свои мысли Ярослав, когда мы въезжаем в подземную парковку.

— Я знаю, каково это — терять близких. Я была очень близка с братом, не так, как с родителями. И когда их не стало, я не знала, как дальше жить. Что делать…

— И как ты смирилась с их потерей?

— Не знаю, смирилась ли… Я просто поняла, что у меня есть бабушка, а я у неё. И держусь до сих пор на этой мысли.

А ещё на том, что они просто уехали далеко-далеко. Там нет связи и интернета, поэтому они не могут мне позвонить или написать. Туда не ходят электрички, поезда и самолеты, и на машине туда не добраться. Поэтому они не могут вернуться ко мне.

Но им там хорошо. Я представляю, что они лежат на берегу лазурного моря, пьют кокосы, едят вкусные фрукты. Там поют птички, светит солнышко, и они улыбаются. Они счастливы. И когда-то мы точно встретимся там. Эта мысль позволяет мне держаться и не плакать, а главное, успокаивает, когда я по ним тоскую. Я радуюсь, что им там хорошо.

— Ты действительно удивительная, Рина, — с улыбкой говорит Ярослав.

— Нет, я просто пытаюсь в этом чёртовом мире видеть хоть что-то хорошее и светлое. Черного и так предостаточно было в моей жизни. И если я начну об этом думать постоянно, то точно загнусь.

— Хорошая философия, надо будет применить на себе, — подмигивает Ярослав и уводит меня наверх, в свою спальню.

Я была тут дважды. В первый день нашей встречи и в тот день, когда вырубили свет. А на утро мы проснулись в одной постели. Сейчас же я могу полностью рассмотреть его комнату.

Комната отделана в бело-синюю гамму, с большой кроватью и двумя тумбочками по бокам, большим комодом, диваном, журнальным столиком, и настенной панелью. А также большими витражными окнами, которые при свете дня давали много света и уюта этой комнате, а ночью — интимную темноту. Около них стоял письменный стол с ноутбуком и стеллажом с кубками и грамотами.

— Что это за