Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева

– Конечно, комиссар Гизо немедленно вышиб Нерона вон. Гизо – это фамилия моего кузена, – пояснил Никита, и Алёна перевела дух – теперь не надо бояться сболтнуть лишнего и насторожить Никиту неожиданной осведомленностью. – Ну и, надо полагать, этот страдалец счел виновником всех своих бед меня. Подозреваю, именно он подговорил двух этих братьев славян, которые отделали бы меня по полной программе, если бы не моя счастливая звезда, приславшая мне вас, прекрасная дама!

И он отвесил Алёне настоящий, как в кино про мушкетеров показывают, придворный поклон, подметя мостовую воображаемыми перьями воображаемой шляпы.

Ох, боже мой… если дело пойдет дальше такими темпами, у черноглазого нижегородского красавца есть очень реальные шансы вообще вылететь из числа тех людей, против чар которых бессильна устоять писательница Дмитриева. Пока что лидируют русские парижане…

– Братья славяне? – пробормотала Алёна, опуская глаза, которые всегда были самой выразительной частью ее лица и предательски выдавали все тайные и явные чувства их хозяйки. – Почему вы решили, что вас били славяне?

– Да потому, что один материл меня по-украински, а другой поощрял его по-сербски или по-хорватски, что, собственно говоря, одно и то же, как бы там ни тужились представители одного народа, изображающие из себя две разные национальности. Однако здорово же рискует этот Нерон, если продолжает после увольнения щеголять в форме полисье! То-то он смазал пятки, услышав ваш вопль! А кстати, где обещанная полиция?

Никита демонстративно огляделся, однако увидел только все тех же двух арабов, китайца и еврея, которые так и не покинули наблюдательного поста.

– Да какая полиция?! – усмехнулась Алёна. – Не было никакой полиции, понятное дело. Я заорала первое, что в голову пришло.

– Повезло мне, что у вас такая сообразительная голова, – серьезно сказал Никита. – И еще повезло, что случилось столь счастливое совпадение: вы шли мимо как раз в ту минуту, когда я оказался в такой жуткой ситуации. Правы англичане: life is stranger than fiction!

Алёна кивнула. Она и сама сегодня в очередной раз убедилась в том, что жизнь более необычна, чем вымысел. Вот поди ж ты – умудриться спасти своего собственного спасителя, выйдя из его офиса, который ты как раз перед этим обчистила! Ну, не весь офис, а только мусорную корзинку, а все же хороша бы она была, если бы Никита вернулся в этот самый момент!.. Очень кстати (чего греха таить!) его задержала внезапно случившаяся драка…

– Вы, видимо, тут неподалеку живете, если выгуливали младенца в сквере на Монтолон? А у меня вот здесь офис, – он кивнул на дверь, из которой не более чем десять минут назад вышла Алёна. – Не хотите зайти? У меня совершенно потрясающий чай. Или вы предпочитаете кофе?

– Конечно, чай, – нагло соврала писательница, которая пила только кофе и только кофе, к тому же – убойной крепости, а чаю вообще в рот не брала. Однако какая разница, что пить, если появился шанс встретиться-таки с волнующим киллером в приватной обстановке? Взять у него интервью, а может быть… вдруг да повезет еще раз увидеть его обалденный, впалый, подтянутый, загорелый живот – юношески гладкий, с тонкой струйкой волос, убегающей в джинсы…

Стоп, подруга! А может, все проще? Может, этот живот так волнует тебя потому, что невероятно похож на другой, оставшийся в Нижнем Новгороде? Как в любимом романсе: нет, не тебя так пылко я люблю?.. И ты просто лихорадочно ищешь хоть какой-нибудь аналог своей далекой и невероятной любви… собираешь некую мозаику образа, которым ты больна?.. «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича…»

Нет, у Агафьи Тихоновны был выбор, Алёна же пока что ломает голову только над тем, что приставить к животу Никиты Никитича!

А может, и приставлять ничего не нужно? Взять то, что Бог дает, что само в руки идет, а там посмотрим. И даже если что-нибудь между ними произойдет – в офисе ли этом пресловутом, в другом ли столь же уединенном месте, – это ведь ничего не значит, тут и речи нет о чувствах, это ведь не более чем взаимное снятие статического электричества, и совсем не обязательно делать из этого какие-то далеко идущие выводы и каяться в грехах, когда вернешься в Нижний. Кому там нужны твои покаяния?

«Однако ты сошла бы с ума от ревности, – подхихикнул внутренний голос, – если бы каким-то образом узнала, что идол твоего сердца точно так же мимоходом снимает статическое электричество где-то на стороне. То есть тебе можно, а ему нельзя? Ну разве это справедливо?» – «Конечно! – запальчиво ответила Алёна своему вечному оппоненту. – Я ведь его люблю, а он меня – нет. Поэтому мне можно, а ему нельзя. И вообще, что дозволено Юпитеру, а данном случае – Юпитерше…»

Женская логика!

– С удовольствием выпью чайку в вашем офисе, Никита! – решительно сказала Алёна.

Франция, Париж, 80-е годы ХХ века.

Из записок

Викки Ламартин-Гренгуар

Сейчас странно вспоминать, что сначала Париж мне очень не понравился. Я даже пожалела, что жить придется не в Берлине! Это был первый заграничный город, мною виденный (финские не в счет, они ведь только недавно перестали входить в состав России), да и постылой зимы там не было и помину… Это я лишь потом начала скучать по русскому снегу, по морозцу нашему краснощекому, а тогда и вспоминать лед на Неве да замерший Питер было тошно! Собственно говоря, Париж и Берлин в то время и даже позднее, до начала 30-х годов, пока к власти не пришли фашисты, были равнозначными столицами русской эмиграции, там и там сосредоточивались не только лучшие силы нашей интеллигенции, но и деньги. Не все же бежали из России голы-босы, некоторые умудрялись кое-что с собой пронести: драгоценности, скажем… что далеко ходить за примером: моя мачеха зимой 18-го года перешла Финский залив, имея на нижней юбке нашитыми драгоценностей более чем на сто тысяч! Это, конечно, сделало путешествие по льду более рискованным (причем им с отцом повезло с погодой, морозы стояли, лед был более крепкими, чем во время нашего пути), однако обеспечило им приличное существование в Париже. Я бы тоже, конечно, взяла с собой золота побольше, кабы оно у меня было. Но все драгоценности моей матери пропали, были реквизированы, поэтому я в Берлине лишь издали смотрела, как весело проводят время те, у кого водилась хоть какая-то валюта: ведь курс веймарской марки непрестанно падал, зато фунты, доллары, даже франки неуклонно росли в цене… К примеру, проехать на такси стоило несколько тысяч марок, а за комнаты, в которых мы жили с Никитой на Курфюрстендамм, просили один фунт в неделю. Ужасная это вещь – инфляция, ужасный страх для народа несет с собой! Я вспоминала Петроград 19-го года, как мы ножницами резали листы с керенками… вспоминала – и старалась поскорее забыть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});