«Мужчины, Женщины и Моторы» - Альфред Нойбауэр

— Поздравляю! — говорю я и хочу прижать Руди к себе. Но с моим объемом талии не могу до него достать в низком сидении. — Как было?

— Я слишком быстро набираю обороты, — говорит Руди. — С другой настройкой коробки передач мотор легко достигнет 450 км/ч!

— Хорошо, говорю я, — Тогда на сегодня все. Пусть машину переделают в наших франкфуртских мастерских, и мы попробуем завтра еще раз!

Внезапно сквозь толпу поздравляющих протиснулся молодой человек. На нем одет коричневый костюм спортивного покроя и лихо сдвинутая на правое ухо тирольская шапочка. Это Бернд Роземайер.

— Молодец, Руди! — сияет он, — Я только хотел выразить тебе мои поздравления. А теперь моя очередь!

— Послушай, Бернд, — серьёзно говорит Руди, — На твоем месте я бы подождал до завтра. Боковой ветер довольно неприятен!

— Да ладно, — смеётся Бернд, — Со мной ничего не случится. Нужно преодолеть свою слабость!

Он сел в свой Horch чтобы еще раз объехать трассу. А мы возвращаемся в отель надо еще раз основательно позавтракать и немного отпраздновать наш рекорд. Но мне неспокойно. Даже мой традиционный завтрак–черный хлеб, брауншвейгская копчёная колбаса, чай и ямайский ром–мне сегодня не нравится. Мыслями я на автобане.

Казалось, Манфред фон Браухич разгадал эти мысли.

— Пойдемте, — сказал он, — Мы снова съездим туда. Я хотел бы знать, переживёт ли рекорд Руди сегодняшний день.

10:30. Бернд готовится к первой пробной поездке на новой машине. Вильгельм Себастьян дает ему последние указания:

— Будь осторожен, чтобы не лопнули тормозные шланги под высоким давлением. И помни — передние колеса закрыты!

Этой рекордной машиной почти невозможно управлять. Перед передними колёсами почти до земли опускается обтекаемая облицовка. Но это неважно. На скорости выше 400 км/ч машина проезжает за минуту более 110 метров. При этом достаточно сдвинуть руль на несколько миллиметров, чтобы выкинуть машину с трассы и подправить направление движения. Если для поправок вообще останется время…

Бернд проделал первый пробный заезд. Он еще не выжал из машины все. Часы показывают 430 км/ч. Для новоиспечённого рекорда Карачиоллы дело плохо.

— Ну как? — спросил Браухич и подошёл к машине Бернда, — Все в порядке?

Бернд слегка смущенно улыбается, как человек который только что избежал опасности и говорит, — Ну и ну, на просеке у Мёрфельдена меня неплохо тряхнуло. Но я поддал газу, подправил — и проскочил!

Еще раз замена свечей, доливают бензин. Затем все готово к старту. Теперь все или ничего. Себастьян смотрит в сторону аэродрома. Мешкообразный флаг на крыше ангара дирижаблей внезапно напрягся от ветра.

— Бернд, — говорит Себастьян, — Эти проклятые порывы ветра мне не нравятся. Посмотри на ангар!

— Поторопись! — нетерпеливо отвечает Бернд, — Мы не можем терять время!

Себастьян все еще колеблется. – Бернд, — почти умоляет он, — Плюнь на все эти рекорды! Давай закончим на сегодня. Завтра тоже будет день!

— Чепуха! Я знаю что делаю!

— Ладно, — говорит Себастьян. — Если ты так хочешь! Он сел в свою машину, чтобы отправится в конец измерительного участка. Доктор Фоерайссен тоже подошёл к Бернду.

— Как я слышал, у нас боковой ветер до 80 км/ч. Бернд, может, Вы все–таки оставите

это?

— Ну и что, — говорит Бернд. — Есть только одно место, где ветер может быть опасным. Мне оно хорошо известно. Нужно только немного подкорректировать рулем — все пройдет нормально!

На часах было 12 часов дня 28 января 1938 года, когда взревел мотор рекордной машины Auto–Union и Бернд умчался прочь. Я стал рядом с доктором Фоерайссеном, который затёкшими пальцами сжимает трубку полевого телефона. Через короткие промежутки времени мы слышим сообщения постов с трассы: «3 километр… прошёл!», «7,6 километр… прошёл!» Это начало измерительного участка. Теперь у Бернда скорость свыше 400 км/ч. На следующих секундах все решится. Я почти боюсь дышать.

— «8,6 километр… прошел!» Затем… внезапная пауза. Я вижу, как Фоерайссен возбуждённо облизывает губы, как его пальцы еще крепче сжимают трубку.

И вот–крик: «9,2 километр–машина разбилась!» Фоерайссен бледнеет, как мел. Он вскакивает, бросает трубку и кидается к своему Horch. Мотор не заводится.

— Возьмите мою машину, доктор! — кричу я. Он садится. Одним рывком Mercedes умчался. С доктором Фоерайссеном отправились и наш гоночный врач др. Глезер и Людвиг Себастьян, шеф–механик Бернда.

После прощания с Берндом Вильгельм Себастьян поехал вперед по левой стороне автобана. Он крепко жмет на газ, так как знает: на измерительном участке длиной 5 километров Бернд его обязательно нагонит. Но Бернд его не обогнал. Себастьян безуспешно ждет завывания компрессора. Странно… поломка в последнюю минуту? Старт перенесли? Или ветер все–таки показался Бернду слишком сильным?

Последний пост. Палатка. Наготове стоят канистры с бензином и блоки льда для заполнения радиатора. Себастьян остановился. Ему навстречу бежит человек в коричневой форме. Его лицо странно серьезно.

— Что случилось? — спросил Себастьян, — Машина не стартовала?

— Напротив, — говорит человек и смотрит мимо Себастьяна. — Но… что–то случилось на отметке 9,2 километра…

Себастьян помчался назад, на автобан. К мосту у Ланген–Мёрфельдена. Вот просека. А там… — у Себастьяна кровь застыла в жилах… — там лежат обломки машины… разбросанные на сотни метров. Погнутая жесть… части кузова, разорванные как бумага… и–у насыпи моста–вонзившееся как снаряд в землю, полностью обнажённое шасси…

Навстречу Себастьяну бегут два лесоруба. Их лица белы от страха.

— Где Роземайер? — орет Себастьян. Один из рабочих делает неопределённое движение рукой. — Выкинуло… в лес… Себастьян нашел Бернда. Тело лежит совсем спокойно, наполовину облокотившись на дерево. Лицо Бернда мирное, глаза широко открыты. Не крови,

ничего.

Выходит солнце и освещает улыбку на бледном лице. Может быть, Бернд только без сознания? О, дай–то Бог…

Бернд! — зовет Себастьян и склоняется над ним. — Что случилось? Но Бернд не отвечает. Бернд никогда уже не ответит. Бернд Роземайер мертв. Мы стоим на старте, потуплено, оглушено, все еще не понимая.

Что нам делать? — спросил Браухич, — Поедем туда? — Нет. Я видел на своем веку многих погибших гонщиков–великих и знаменитых, хороших друзей и храбрых противников. Но никогда я не видел кого–то из них, лежащим мертвым у обломков своей машины… Я хотел сохранить их в своей памяти живыми. И в моей памяти они живы до сих пор.

И Бернд Роземайер. Для меня, светловолосый Бернд, с его улыбающимся молодым лицом, светящимися глазами, этот блестящий молодой Зигфрид и сорвиголова, никогда не умирал. Для меня он просто однажды сел в свою серебристую машину и уехал навстречу неизвестной цели. Он просто отправился в тот путь, в который когда–нибудь отправимся все мы…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});