ПУТЬ ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ Тысячелетняя загадка истории - Юрий Звягин

Карта 15. Карта находок мечей пяти типов

«Мечей так называемого скандинавского типа (точнее будет сказать – клинков франкского производства с рукоятями, орнаментированными в "скандинавской" традиции) на территории бывшего СССР найдено всего 87 (в одной Норвегии их обнаружено более 1500)… Наиболее распространены мечи с клеймом мастерской "Ульфберт" (найдено 15 таких клинков), находившейся на среднем Рейне. Но поручиться за то, что все эти "скандинавские" мечи принадлежали викингам, не может ни один норманнист, потому что клинки производства этой мастерской, кроме Скандинавии и Руси, встречаются также на Британских островах, в Финляндии, западнославянских землях, Волжской Булгарии.

Принадлежность "скандинавских" мечей, обнаруженных на территории Древней Руси, исключительно норманнам сомнительна… Норманисты влагают их в руки викингам лишь на основании «скандинавского» орнамента на рукояти, который на самом деле характерен не для одной Скандинавии, а для всей Северной Европы. Никаких других скандинавских этнических меток на этих мечах нет. Зато на "норманнском" мече из Волжской Булгарии (Альметьево) ясно читается славянское имя», – продолжает его Цветков[184].

И вообще мечи, аналогичные рейнским, демаскированные, с характерным «муаровым» узором металла, производились (правда, с X века) на Руси, в Латвии и Польше, но не в Скандинавии. Об этом пишет Херрман.

Заглянем к Г. С. Лебедеву. Он в своей «Эпохе викингов…» приводит карту (см. карту 15) находок мечей эпохи викингов на территории Восточной Европы, составленную Л. С. Клейном[185].

На ней изображено распределение мечей пяти типов (если быть точным, то, скорее, с рукоятками пяти типов). Причём, последний – это чисто русский вариант, не находящий себе аналогов в Скандинавии. Кстати, сюда относится и знаменитый, долго считавшийся скандинавским, меч с надписью «Коваль Людота».

«Скандинавские» мечи классифицированы по Яну Петерсону, чья типологизация была предложена ещё в начале XX века. По подсчётам А. Н. Кирпичникова[186] 20 экземпляров относится к группе I – простейшей форме, использовавшейся в самом начале IX века, когда викинги только осваивали каролингские мечи. Тридцать один меч – к группе III, наиболее распространённой во времена викингов. Однако, судя по виду рукояти, это уже позднее, ближе к середине X века оружие. Именно в X веке богато украшенное оружие начинает широко распространяться в Скандинавии, о чём пишет и Лебедев[187]. Двадцать один экземпляр относится к к группе IV. Она – ещё более поздняя, скорее, ближе к концу X века. Наконец, пять мечей группы VI – это вообще вопрос, насколько «скандинавские» творение, поскольку в нём проявляются и чёткие восточные мотивы. Вроде сильно изогнутой гарды, что совершенно не свойственно западному оружию, но вполне обычно для кочевников. «Русских» мечей Кирпичников фиксирует девять штук.

Итак, что мы видим? Во-первых, особо много мечей найдено в двух местах: Днепро-Двинском междуречье и в Ладожско-Онежском межозёрье. Первое – путь из Балтики не столько даже на Днепр, сколько на Волгу, как уже указывалось. Второе – самый древний вариант дороги на Север, к Белому морю. Причём, в обоих регионах есть все типы «скандинавских» мечей, но нет «русских».

Дальше: оружие первой группы, то есть, IX века, не встречается в Новгороде и Приильменье вообще. Нет его и на Волге (за единственным исключением в низовьях Оки), так же, как и южнее Киева. Вообще в районе Киева данный тип тянется полоской с Припяти через Днепр на Десну. Между Полоцко-Смоленской и Киевско-Черниговской полосами находок – разрыв.

Не знаю, как вас, но меня это заставляет сделать вывод, что если мечи эти сюда занесли и скандинавы, то в IX веке они ходили через Ладогу (кстати, в Ладоге-то каролингских мечей и нет!) на север, через Двину – на восток. Но не по Днепру на юг. В Киев они должны были тогда попадать с Запада по Припяти. Скандинавы? Может, это всё же были какие-то другие германцы? Или даже западные славяне? Значительно проще представить себе каких-нибудь ляхов, разжившихся в войнах на Западе мечом, а потом пришедших на Русь.

Между прочим, в Гнездове, в так называемых Больших курганах (где, как считается, хоронили «верхушку» того времени), со «стальными мечами из рейнских мастерских» соседствуют скрамасаксы – короткие мечи, излюбленное оружие саксов (хотя применявшееся и скандинавами). Может, нужно признать людей, похороненных в таких могилах, саксами. Теми самыми, которые жили в «датском» Хедебю, плавали по Балтийскому морю, когда скандинавов там ещё и не было, соседствовали с западными славянами и фризами и вполне могли завезти в ту же Ладогу упомянутые выше фризские гребни.

Единственный вид рукояток, получивший широкое распространение – тип III. Вот такие мечи нашли по всем, практически, водным путям Древней Руси (смотри границы её на карте, обозначенные линией точек). Но это, как мы помним, уже середина X – начало XI веков. То есть время, когда скандинавские наёмники привлекаются в дружины русских князей! И, конечно, вместе с ними плавают везде. Больше того, как вполне справедливо замечает Лебедев, «принесённая варягами мода на роскошное оружие утвердилась как культурная норма в дружинной среде и русские дружинники киевских князи разнесли её по всей территории Древней Руси»[188]. То есть наличие где-то таких мечей может совершенно не свидетельствовать о скандинавском происхождении их обладателей. Заметим, как, впрочем, и о скандинавском происхождении рукоятей (вспомним коваля Людоту)!

к. Чем южнее, тем хуже

До сих пор мы, говоря о захоронениях на Руси, касались преимущественно сожжений в ладье. Потому что, когда речь идёт о Северной Руси, именно их сторонники норманнского освоения русских просторов считают главным маркером скандинавства.

Но, между прочим: на юге Руси захоронений в ладье-то как раз и нет. Там главным признаком норманнского происхождения почему-то признаются трупоположения в срубных гробницах.

Зачин в этом сделан был Клейном, Лебедевым и Назаренко в сборнике «Исторические связи Скандинавии и России» [189]. По мнению авторов, даже те скудные сведения, которыми обладала археологическая наука на тот период, позволяли отметить сходство не только в устройстве камер в Киеве и в Бирке, но и в ориентировке на север, северо-запад и юго-запад. Погребальный инвентарь в киевских могилах, как правило, далеко не полный, также находил много аналогий в Бирке (оружие, конская упряжь, фибулы, игральные фишки, ларцы). «И в Бирке, и в Киеве эти погребения характеризует высший слой дружинной или торговой знати. В пользу мнения Т. Арне и X. Арбмана об этнической принадлежности этого погребального обряда говорит и наличие подобного типа памятников в двух крупных политических центрах Древней Руси (Киеве и Чернигове), для которых наличие в составе военно-дружинной знати некоторого числа норманнов засвидетельствовано письменными источниками»[190].

Однако всё оказалось далеко не так просто, как хотелось бы уважаемым авторам, опиравшимся на одну археологию да свою ярую приверженность норманистским идеям. К примеру, исследования антропологом Т. И. Алексеевой захороненных останков из киевских и черниговских могил привели её к выводу, что, по антропологическим данным, германская примесь в трупоположениях Киева не прослеживается, а в Шестовицах под Черниговым она незначительна. То есть в «скандинавских» могилах лежат не германцы.

А кто? Одной из особенностей срубных погребений Киевщины является захоронение вместе с ним женщины и коня. Вернее, как сообщает М. К. Каргер, в пяти срубных гробницах Киева похоронен «дружинник» с конём, в трёх его сопровождает женщина, а в двух есть и то, и другое. Ещё в одной ни коня, ни женщины нет, хотя в остальном она вполне соответствует характеристике срубных гробниц.

Захоронение с конём – черта, отсылающая нас к скифам, сарматам и другим кочевникам Причерноморских степей (например, аварам). Но сарматское и аварское влияние в Европе прослеживается далеко на север, вплоть до Прибалтики. К примеру, с III-IV веков у западных балтов распространяется обычай погребения с конём. Правда, это сожжение. При этом, как отмечают ряд исследователей, аналогичное сожжение встречается и в некоторых могильниках Гнездово.

Ещё одна цепочка, ведущая вглубь времён – кельтские захоронения в камерах. Их можно проследить до VII-VI вв. до новой эры. В первом столетии новой эры они получили распространение на территории нынешних Польши и Чехии.

В Швеции (Бирке) камерные трупоположения с конём появляются только в X веке. При этом, как признаёт тот же Лебедев, они генетически связаны с «княжескими могилами» Средней и Западной Европы. Правда, историк всё равно приписывает их германцам. «В позднеримское время, – замечает он, – складывается специфически германский вариант этого обряда (Лойна, Хозлебен). Непосредственными предшественниками скандинавских камер были германские погребения позднего этапа эпохи Великого переселения народов» . Но, как справедливо указывает А. Г. Кузьмин, Лойна и Хозлебен – это район Залы, притока Эльбы, где жили не германцы, а венеды. Относительно же происхождения последних идут до сих пор жаркие споры. А «княжеские могилы» больше всего распространены в междуречье Одера и Вислы, на территории оксывской культуры, которую германской уж никто не считает.