Адвокат Казановы - Наталья Борохова

– Протест, ваша честь! – поднялась Дубровская. – Прокурор пытается сделать выводы на случайном совпадении фактов.

– Разумеется, выводы мы будем делать позже, – заметил Беликов. – Но замечание прокурором сделано к месту.

– Спасибо, ваша честь! – бойко откликнулась Прыгунова, не прекращая терзать ручку. – С вашего разрешения я продолжу. Серебров, ну а как вы относитесь к показаниям вашей горничной, потерпевшего Вощинского, лодочника с Камышового озера? Хоть кто-нибудь из них дал суду правдивые показания?

– Нет. Вы собрали лживых свидетелей!

Прокурор с готовностью кивнула головой:

– Разумеется. Значит, все, что мы наблюдали в судебном процессе, есть не что иное, как спланированная акция ваших недоброжелателей? Можно сказать, заговор против невиновного Дмитрия Сереброва?

– Может быть, и так.

Прокурор завинтила ручку и довольно посмотрела на адвоката. Подсудимый был беспомощен, как щенок, только-только вставший на лапы.

– Скажите, Серебров, а осколки в своей гостиной вы все-таки подбирали? Или управляющий и тут сказал нам неправду?

– Подбирал, – угрюмо согласился Дмитрий. – Что с того?

– А зачем вы это сделали?

– Не выношу беспорядка.

– А почему не позвонили в милицию?

– А вы всегда звоните, когда случайно разбиваете чашку?

Прыгунова поджала губы.

– Если я обнаружу в своей гостиной следы крови и волос, то, представьте себе, именно так и сделаю. Но довольно препираться! Ответьте на последний вопрос. Кто и по какой причине убил вашу жену?

– Спросите у медиума! – зло ответил Дмитрий, садясь на место.

Прыгунова аккуратно записала его слова в свой блокнот и убрала в футляр ручку. Допрос был окончен.

– Ну что же, – захлопнул том уголовного дела Беликов, – судебное следствие подходит к концу. Рекомендую сторонам подготовить заключительные выступления. Прения состоятся послезавтра…

Глава 19

Прения – наиболее ответственная и волнующая часть судебного поединка. Прокурор, напустив на себя мрачную торжественность, произносит обвинительную речь, в конце которой предлагает суду конкретную меру наказания для подсудимого. Защитник, соответственно, собрав волю в кулак и взяв на вооружение все свое мастерство, пытается убедить суд в том, что его клиент невиновен и грядет чудовищная несправедливость. Стороны, как повара в ресторане, пытаются подать свое блюдо на суд жюри в наиболее соблазнительном виде, пересыпав его специями – едкой критикой в адрес соперника, украсив изречениями известных людей, народными мудростями и накрыв его крышкой до поры до времени, чтобы оно не утратило свой аромат. Судья, как капризный клиент, придирчиво осмотрит оба блюда, попробует на вкус, брезгливо отбрасывая в сторону все то, что плохо приготовлено, небрежно подано, и в конце концов соорудит третье, используя понравившиеся ингредиенты. То есть вынест свой вердикт. Вот только придется ли его блюдо по вкусу подсудимому?

Дубровская обдумывала первую фразу своей защитительной речи. Подперев щеку ладонью, она пристально глядела на лежавший перед нею чистый лист бумаги, словно желая, чтобы строчки появились на нем сами собой. Итак, о чем писать? Она старательно, красивым почерком, вывела заглавие: «Речь по делу Дмитрия Сереброва». Подумав немного, подчеркнула его жирной чертой. Получилось красиво.

Как она начнет? «Уважаемый суд! Судебное следствие подошло к концу, пора подводить итоги». Она на мгновение задумалась, потом зачеркнула фразу. Тоже мне, открыла Америку! Конечно, следствие закончено и пора излагать суду дельные мысли. Вот только, по непонятной причине, они никак не желали рождаться в ее голове. Конечно, она должна говорить о невиновности своего клиента, как и требует от нее адвокатская этика. Но, черт возьми, как сложно говорить о его невиновности, когда все до такой степени запуталось!

Показания Норы Малининой окончательно выбили Дубровскую из колеи, в которую она, как ни старалась, вернуться не смогла. Действительно, адвокат могла бы говорить о лживости одной, отдельно взятой свидетельницы, если бы в деле не было показаний других людей, упрямо твердящих о натянутых взаимоотношениях супругов. Даже если бы Лизе удалось расправиться со свидетелями, говоря об их предвзятости, неточности показаний, она бы все равно запнулась на проведенных по делу исследованиях. Отпечатки пальцев, генетическая и биологическая экспертизы – все подобралось как специально, только бы погубить ее клиента.

Да и он тоже хорош! Нет чтобы послушать адвоката и, не отрицая убийства, говорить о сильном душевном потрясении, вызванном неправомерным поведением самой потерпевшей. Ведь у них был шанс! Нашлись бы свидетели, которые подтвердили бы, что Инга Сереброва была несдержанна на язык, деспотична и скандальна. Вот обиженный супруг и схватился за кочергу, но найдите мужчину, у которого от таких оскорблений не помутится рассудок!

Лиза сердито отбросила ручку и отошла к окну. Там, в свете фонарей, серебрились дорожки парка, дремали укутанные снегом ели. Все казалось удивительным и волшебным. Будь она художницей, ей бы наверняка захотелось перенести подобную красоту на свой холст. Но ей не дано смешивать краски и выводить кисточкой тонкие линии. Как, по всей видимости, не удастся и выйти из этого процесса победительницей.

Она опять села за стол.

«Мой подзащитный стал жертвой чудовищного стечения обстоятельств, которые в массе своей могут создать ложное представление о его виновности», – вывела Дубровская. Дальше попыталась подыскать такие слова, которые помогли бы ей уложить аргументы в стройную систему. Разумеется, Елизавета знала изящные обороты, и будь в ее голове дельные мысли, она бы нашла, как их выразить на бумаге. Но… Красивые изречения были лишь соусом для главного блюда, которое она никак не могла приготовить. За цветистым фасадом ее будущей речи скрывалась гулкая пустота. Лиза уже не доверяла Сереброву и не знала, как донести до суда то, во что не верила сама.

В висках у нее стучало, ладони стали влажными, и, истерзанная лихорадкой бессилья, она снова встала из-за стола. Тут ей попалась на глаза та самая газета, в которой была опубликована короткая заметка об их деле. «Чтобы обрисовать перспективы защиты, нужно иметь детальный план действий по делу. По всей видимости, у адвоката Дубровской этого плана пока нет». Цитата была подчеркнута черным маркером.

Лизу охватила безысходная тоска. Воодушевление, непременный и обычный ее спутник работы над речью, исчезло вмиг – вместе с верой в себя и надеждой на будущее. Конечно, все кончено. И ведь говорили ей, что дело гиблое. Зачем она взялась за него? Могла бы придумать что-нибудь. Например, взять бюллетень. Пусть бы Сереброва защищал другой адвокат. Скажем, не самый одаренный, но хотя бы толстокожий, для которого проигрыш в громком деле – пустяк, не стоящий нервных клеток.

«Так нельзя работать», – решила она наконец и погасила лампу. Ладно, утро вечера мудренее. Может, завтра все станет понятнее и проще? Кто знает…

Когда на следующий день она, издерганная почти бессонной ночью и утренними дорожными пробками, примчалась в суд, электронные часы в холле показывали четверть одиннадцатого.

– Опаздываете, адвокат! – с улыбкой заметил пристав, возвращая ей удостоверение.

Это она знала и без него. Как, впрочем, и то, что несносный Беликов не преминет сделать ей замечание и занести ее опоздание в протокол. Не смертельно, конечно, но Дубровская, в прошлом круглая отличница, относилась к подобным вещам болезненно, как к двойке за контрольную работу.

По лестнице она буквально взлетела, перемахивая за раз две ступеньки. Возле зала заседаний нервно прохаживалась прокурор. Увидев Дубровскую, она улыбнулась ей, как будто между ними не было словесных пикировок и противоборства.

– Подсудимого еще не завели в зал? – спросила Лиза, пытаясь привести в норму дыхание.

– Нет еще, – ответила Прыгунова. И, покосившись на пухлую папку в руках Елизаветы, поинтересовалась: – Надеюсь, это не ваша речь в прениях? Хорошо бы было сегодня закончить.

– Было бы неплохо, – согласилась Лиза. С одной стороны, ее действительно вымотал процесс и она стремилась к его окончанию, как к освобождению. Но с другой стороны, ее страшил приговор, поскольку она уже представляла, каким он будет.

– Если Серебров успеет сегодня сказать последнее слово, то наверняка в понедельник огласят приговор, – заметила прокурор.

– Как в понедельник? – удивилась Лиза. – Но ведь сегодня уже пятница. Когда же судья успеет его написать?

Прокурор равнодушно зевнула.

– Я не удивлюсь, если приговор уже написан.

– Как так? – поразилась еще больше Дубровская. – Но ведь мы еще не успели выступить в прениях? А наши речи?

Прыгунова сочувственно посмотрела на нее, словно желая сказать: «Деточка! Неужели ты всерьез считаешь, будто что-то зависит от твоей речи?» Но вслух она, конечно, произнесла совсем другое: