Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Хрусталев Денис Григорьевич

Осенью 1237 г. Юлиан встречался во Владимире с великим князем Юрием Всеволодовичем, который выказал широкую осведомленность как о монгольской тактике, так и о планах их экспансии. В своем отчете доминиканец записал: «На укрепленные замки они не нападают, а сначала опустошают страну, грабят народ и, собрав народ той страны, гонят на битву осаждать его же замок»[171]. Здесь со всей очевидностью подчеркивается, что самостоятельных штурмов крепостей они не проводят. Это не должно удивлять. Известно, что на Руси вообще не было принято прибегать к штурму, чреватому большими жертвами. Предпочитали длительные осады, «обложение». Плохо было известно само мастерство осады, а осадные машины (пороки) практически не использовались. Поразительно, что об обстоятельствах покорения монголами Хорезма, где шах также пытался укрывать население в крепостях и разделял армию на гарнизоны, на Руси ничего не знали и, что называется, «пошли тем же путем».

Из письма Юлиана становится ясно, что мог узнать посторонний человек, незнакомый с русским языком, из кратких бесед с окружающими. Оказывается, он имел полный объем сведений о тактике, стратегических планах и даже легендарной истории монголов. Доминиканцам стало известно, что «все войско, идущее в страны запада, разделено на 4 части»: «Одна часть у реки Итиль на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества. Третья часть остановилась против реки Дон, близ замка Воронеж, также княжества русских. Они, как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары, бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь, всю страну русских»[172]. Кроме того, Юлиан упоминает «другое многочисленное войско», которое отправилось «к морю против всех куманов, которые перебежали в края Венгрии». Также монах кратко пересказывал некую монгольскую легенду, отдаленно напоминающую отрывок из «Сокровенного сказания», и сообщал разведсведения о монгольской военной тактике. Сначала «во всех завоеванных странах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление». Затем собирают годных для военной службы жителей и гонят их вперед, на следующее государство. Поэтому о численности их сказать что-либо уверенно невозможно, «кроме того, что изо всех завоеванных ими королевств они гонят в бой перед собой воинов, годных к битве»[173].

В дополнение ко всему Юрий Всеволодович лично просил передать о нависшей угрозе королю Беле: «Многие передают за верное, и князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы притти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение итти на завоевание Рима и дальнейшего. Поэтому он [хан] отправил послов к королю венгерскому»[174].

Послов этих суздальский князь перехватил, а послание, которое они везли венгерскому королю, отобрал. Однако в Северо-Восточной Руси не смогли (!) найти переводчика, чтобы ознакомиться с татарским письмом. Его передали доминиканцам, которые оказались более расторопными и позднее смогли прочитать дерзкий текст, обращенный к «венгерскому корольку» (regule Ungarie)». Им помог некий «язычник», которого они встретили, «проезжая через Куманию».

Сюжет с письмом во многом характеризует готовность Владимиро-Суздальского княжества к войне. Контрастом выступают показания Юлиана о деятельности монгольской разведки. Пребывая в Башкирии («в этой стране венгров»), в мае 1236 г. он «нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки] и сказал, что татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании, но дожидались они другого [войска], которое послали для разгрома персов»[175]. Если монголы уже в начале 1236 г. располагали специалистами, владевшими сразу пятью языками всех потенциальных противников, то к концу 1237 г. самый могущественный князь Руси не мог найти нужного переводчика с «татарского» (с уйгурского, арабского или половецкого?).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Резюме, которым заключил свое послание Юлиан, не оставляет двух мнений о впечатлении, которое производила на сторонних наблюдателей боеготовность русских княжеств в декабре 1237 г., то есть непосредственно накануне вторжения: «Мы же с товарищами, видя, что страна занята татарами, что области [не] укреплены и успеха делу не предвидится, возвратились в Венгрию»[176].

Осадная машина монгольских войск. Иранская миниатюра XIV в.

Конечно, обороноспособность интересовала доминиканских монахов в меньшей степени, чем судьба «венгров-язычников», поэтому мрачный тон их заключений был оправдан прежде всего неудачей их миссии. К тому же, как отмечает Юлиан, обратный путь он со своими спутниками проделал «среди многих войск и разбойников», из чего можно заключить, что им постоянно встречались русские полки, двигавшиеся к границе. Однако общего удручающего впечатления от послания это затмить не может. Совершенно ясно, что, располагая всем необходимым объемом информации, Русь не сумела адекватно подготовиться к противостоянию с моголами. Ожидали, видимо, орду диких кочевников, а столкнулись с самой подготовленной и хорошо организованной армией в мире.

Исследователи нередко пишут о хорошей организации монгольской разведки. Как мы видели из показаний Юлиана, они действительно имели немало квалифицированных специалистов. Вероятно, использовались самые различные способы сбора информации от «разведки боем», как рейд Джэбэ-Субэдея, до мирных посольских миссий в дальние страны. Для «дипломатических» функций использовали преимущественно знатоков языка из покоренных народов. Монах Ивон из Нарбонны в письме архиепископу Бордо, сохранившемся в «Великой хронике» Матфея Парижского (1259), пересказал допрос некоего англичанина, который был захвачен в 1241 г. в Австрии вместе с группой монголов. Этот англичанин был некогда изгнан с родины, долго скитался на Востоке и затем поступил на службу к кочевникам. Австрийский герцог опознал его: «Он от лица презреннейшего короля таттарского дважды приходил к королю Венгрии [как] посол и толмач и угрожал, предварительно приведя достаточно примеров, злодеяниями, которые они учинят, если он не отдаст себя и королевство свое в рабство таттарам»[177].

Видно, что отправка посольств с нелепыми требованиями в качестве прикрытия была широко использована монголами. Пример тому и письмо венгерскому королю, перехваченное в Суздале и переданное Юлиану.

Послами часто выступали, судя по всему, простые купцы, двигавшиеся по устоявшемуся маршруту и наделенные монголами в дополнение функциями своих представителей. В случае с посольствами перед битвой на Калке мы показали, что, скорее всего, среди них не было собственно монголов. В первом случае, как мы предположили, это были чуть ли не русскоязычные бродники, а во втором – вероятно, купцы.

Неожиданным дополнением к этому сюжету могут служить заключения, высказанные недавно латвийскими учеными А. Ивановым и А. Кузнецовым при обследовании списков договора Смоленска с Ригой и Готландом 1229 г. Освежив аргументацию предшественников, исследователи предложили свой вариант хронологии и соотношения известных ныне шести списков договора 1229 г. В частности, они пришли к выводу, что список Е, лишенный печатей и представляющий собой черновик соглашения, следует датировать тем же 1229 г. и считать непосредственным предшественником списка А, который фактически является оригиналом договора, составленного на Готланде и отправленного в Смоленск. Свою аргументацию исследователи развили на основе глубокой разработки палеографических особенностей текста – вплоть до схожести почерка. Со всеми оговорками о гипотетичности, их версия выглядит стройной, хотя при этом они вынуждены делать существенное допущение, разъясняя судьбу известной «приписки о татарах», которая содержится в списке Е. Вот ее текст: «а на которомь подворьи стоять немци, или гость немецьскии, не поставити на томь дворе князю ни татрина, ни иного которого посла»[178].