Спитамен - Максуд Кариев

Время близилось к полуночи, когда за дверью послышался шорох. Рука его потянулась к шнуру с массивной кистью: если за него дернуть, то в соседних покоях, где находится стража и прислуга, раздастся звон колокольцев. Однако он услышал негромкий голос своего тайного соглядатая:

— Ваше величество, это я!..

— Входи, — шепотом ответил царь.

Дверь отворилась пошире, в нее бесшумно, как тень, проскользнул человек и замер, не смея более сделать и шагу. Занавес на окне колыхнулся, и царь разглядел в лунном свете его бледное лицо.

— Ваше величество, простите, что тревожу в столь позднее время. Однако вы сами позволили…

— Да, да, говори, — заторопил его царь; он поднялся с постели и, накинув на себя парчовый халат, стал расхаживать взад-вперед, мягко ступая по толстому ковру.

— Полководцы собрались на совет. Они без должного почтения произносят ваше имя…

— Кто из них?.. Или все?

— Все.

— Набарзан и Бесс тоже с ними? — остановился царь и дрожащей рукой пытался натянуть на плечо сползающий халат.

— Да.

— Хорошо. Ступай. Ты достоин награды.

Соглядатай исчез, словно просочился сквозь дверь. И Дариявуш сильно дернул за шнур. В дверях тотчас появился начальник охраны.

— Поставь у двери своих молодцов и пошли кого-нибудь за Набарзаном, Артабазом и Бессом! Да, Патрон и Главк пусть тоже явятся!..

Из коридора доносился топот бегающих взад-вперед воинов из охраны. Дариявуш стал неторопливо надевать царские одежды. Затем позвал прислугу и велел зажечь светильники.

Не прошло и нескольких минут, как вошли все, кого пожелал видеть он. За их спиной у входа встали дюжие молодцы из охраны, мечи которых были на треть выдернуты из ножен.

Полководцы незаметно переглядывались, они были сильно взволнованы и, пожалуй, даже напуганы. Если бы не было для этого причин, то незачем было бы им и волноваться.

— Не желаете ли вы мне что-либо сказать? — спросил царь, и глаза его гневно сверкнули.

Произошла заминка. И тогда Артабаз, старейший из друзей царя, выступил вперед и заговорил, приложив правую руку к сердцу:

— Мой великий царь! У многих твоих полководцев, которых за их отвагу ты величал львами, ныне от сознания близкой опасности сжимаются в ужасе сердца. Отпусти их, пусть себе уходят… А мы, облачившись в драгоценные одежды, надев поверх них латы и взяв в руки наилучшие из наших мечей, последуем за тобой и примем сражение в надежде на победу, но не откажемся и смерть принять, ибо она предпочтительнее позора и унижения…

Пока он говорил, Бесс стоял, замерев, как изваяние, выпятив округлый жирный подбородок, глаза блестели, точно стеклянные, и не моргали. А Набарзан, нервничая, переминался с ноги на ногу и оборачивался назад, к двери, обеспокоенно поглядывал на могучих воинов со свирепыми лицами, которые по еле приметному знаку царя могут снести голову любому, но в нем еще не остыла страсть после спора с Артабазом, и он, довольно неучтиво, отпихнув его локтем, сам выступил вперед и слегка дрожащим от волнения голосом сказал:

— И еще есть что добавить, ваше величество… — он был полон решимости и смело посмотрел в глаза Дариявушу: — Нам нельзя далее продвигаться на восток…

— Почему?

— Сейчас очень рискованно рассчитывать на верность восточных иранцев. Они отродясь не питали симпатии к персам…

— Ахемениды никогда не были деспотами по отношению к ним. И в трудный дня меня час я надеюсь найти у них поддержку.

— Если великий царь требует верности от своих вассалов, то и они с не меньшим основанием должны надеяться, что царь будет действовать умно и сможет защитить их владения, — довольно дерзко произнес Набарзан.

Остальные молчали, но по глазам большинства из них царь понял, что они солидарны с везиром. Если он накажет везира за непочтенный тон, то остальные полководцы отвернутся от него. И что тогда? Неужели приближается трагическая развязка его несчастной судьбы? Неужели это конец?

— Что ты предлагаешь? — спросил сдавленным голосом царь и опустил глаза.

— Ваше величество постоянно избегает сражений. Мы знаем, почему у вас не хватает на это решимости. В случае нашей удачи Двурогий может уничтожить вашу семью…

— Не-ет! — закричал Дариявуш и впился зубами в кулак; покрасневшие глаза его постепенно заполнялись слезами; затем он с придыханием заговорил: — Я заманю его в великую пустыню, где нашел свой конец даже непобедимый Кир…

— Мы не успеем дойти до пустыни. Двурогий настигнет нас не далее Каспийских ворот, — выпалил везир Набарзан, которого царь всегда считал своей правой рукой. «Вы свой трон получили бесчестным путем благодаря коварству Багоя. Вот почему Ахура — Мазда лишил вас милости!..» — хотел сказать он, и глаза его сверкали. Но, помолчав и остудив пыл, он продолжал уже спокойнее, и снова голос его сделался вкрадчивым, как и прежде: — Я знаю, что выскажу мнение, на первый взгляд, вам неугодное. Но ведь и врачи нередко излечивают болезни очень горькими лекарствами, а кормчий корабля, стараясь избежать кораблекрушения, спасает, что может, жертвуя остальным. Вот и я, которого надоумило небо, осмеливаюсь советовать вам не спасаться бесконечным бегством, а сохранить царство разумным способом…

— Каким же? — жестко спросил царь, устремив на него тяжелый взгляд, его руки нервно тискали пояс халата.

— Мы вступили в войну без благословения богов, и жестокая судьба не прекращает преследовать персов. Нужно все начать сначала при новых знамениях…

— Как же все, что уже произошло, ты собираешься вернуть вспять? — спросил, жестикулируя, царь.

— Передай на время власть и командование другому, который до тех пор будет именоваться царем, пока враг не уйдет из Азии. И тогда, после победы, он вернет тебе твое царство…

— Как ты смеешь?.. — процедил сквозь зубы царь, шаря по поясу, где у него обычно висел кинжал, а ныне отсутствовал. — Не себя ли ты считаешь достойным носить этот титул?..

— Неужели твой разум не подсказывает тебе, что это единственно верный шаг, ты получишь свой трон обратно, ибо Бактрия еще не тронута, согдийцы, саки, инды в твоей власти, много народов, много армий, много тысяч пехотинцев и всадников готовят силы, чтобы достойным образом встретить врага. Направимся же в надежнейшее убежище, в Бактрию, и сделаем временно царем ее сатрапа Бесса. Изгнав врага, он передаст свою условную власть тебе, законному царю.

— Презреннейший раб! Нашел же ты время для измены!.. — закричал Дариявуш, побледнев, он бы заколол своего везира, если бы у него под рукой оказался кинжал.

Впрочем, ему это, наверное, бы не удалось, ибо его сразу плотно обступили бактрийцы. Хотя вид у них был смиренный, однако по глазам нетрудно было заметить, что они готовы и к насилию, если бы царь продолжал горячиться.

«Неужели они подкупили и мою стражу?..» — мелькнула у царя мысль, и он, круто обернувшись, посмотрел на стражников, которые стояли возле двери, на голову возвышаясь над всеми и не сводя с него глаз. Они, видно, решили, что сейчас последует знак — их мечи немедленно поползли из ножен.

Перед глазами царя расплывались лица, однако он заметил, что в комнате уже нет ни Набарзана, ни Бесса. А возле самого уха звучал вибрирующий голос верного Артабаза, который подходившими к случаю словами успокаивал его, теряющего последнюю веру в людей Дариявуша:

— Великий царь, умоляю вас, отнеситесь спокойнее к неразумению или заблуждению некоторых из своих подданных… Ведь наступление врага тягостно нам всем даже при всеобщей вам покорности, а что же будет со всеми нами и со всей страной, если подданные станут отчуждаться от своего царя и разбегаться в разные стороны? Простите их и постарайтесь лучше сплотить вокруг себя верных людей…

Царь стряхнул удерживающие его руки, оттолкнул обступивших его воинов и надтреснутым голосом произнес:

— Господь еще не лишил меня власти и возможности кого карать, кого миловать, а кого сделать моей правой или левой рукой. Вы — мой верный, старый друг, будьте уверены, я еще в состоянии принудить их к послушанию, так же, как двигать вот этими своими конечностями, — и царь поднял вверх обе руки, пергаментно — желтые и дрожащие. — Мои полководцы жаждут сражения с македонянином? Честь и хвала!.. Предлагают идти в Бактрию, где у нас прибавится войска? Хорошо!.. Ступайте все и распорядитесь, чтобы готовились в дорогу.

Стража у двери расступилась, пропуская в ее темный проем полководцев. Последним покинул царя Артабаз.

Войско Александра растянулось вдоль извилистой дороги. Парящим в голубой выси орлам оно, наверное, казалось ползущей по земле змеей со сверкающей чешуей и густой щетиной копий вдоль спины. Она ползла очень быстро, как и подобает ползти змее, преследующей жертву. Впереди ехал на белом рослом коне Александр с седыми от пыли бровями и ресницами, в накинутом на плечи поверх сияющих золотом лат шелковом плаще. Полукольцом обступала его двигающаяся следом агема — конная гвардия, отряд его верных телохранителей. За ними обычно выстраивались когорты гетайров, тяжеловооруженной конницы, состоящей из македонской знати. Но на этот раз гетайры отстали, и гипотоксотам, легкой коннице, вооруженной луками и стрелами, пришлось вопреки традиции обогнать гетайров и следовать за агемой, сохраняя лишь небольшую дистанцию. Ибо коварные персы в любом месте могли устроить засаду, и было рискованно оставлять царя с одной только агемой, хотя ее и составляли отборные воины, способные сражаться один против пяти. Едущие в последних рядах гипотоксоты то и дело оборачивались, обеспокоенные тем, что гетайры отставали все больше и больше. Случись какая неожиданность, им понадобится не менее четверти часа, чтобы подоспеть на подмогу. Хоть и сильны под ними кони, да тяжелы всадники. А о гипаспистах[49] и гоплитах[50] и говорить нечего, их и вовсе не видно за пеленой пыли, застлавшей горизонт… Многие дремлют в седлах. Людей мучит жажда. Они двигались всю ночь, сделав всего два коротких привала. Наступил июль, днем царила страшная жара, двигаться можно было только ночью и на рассвете, пока солнце еще не набрало высоту. Александр спешил. Он был полон решимости не дать в этот раз Дариявушу ускользнуть.