Паровоз из Гонконга - Валерий Алексеев

— А может быть, Женечка доучиваться приехала, — не выдержав, сказал он. — Тогда и я остаюсь.

Но его шутливая реплика с намеком на прежнюю дружбу так и осталась без внимания: Кареглазка даже не повернулась на звук его голоса, а Элина Дмитриевна все топталась посреди учительской, не зная, как достойнее завершить церемонию встречи.

— Ну, я пошел, Элина Дмитриевна, — ничуть не обескураженный, деловито сказал Бородин. — Счастливо оставаться. Женечка, пока!

— Да-да, счастливого пути, — рассеянно произнесла Элина Дмитриевна и вернулась к своему столу.

А Кареглазка лишь посторонилась, когда Бородин-юниор проходил мимо.

— Ну, садись, рассказывай, — проговорила Элина Дмитриевна, усевшись за стол и сразу почувствовав себя спокойнее. — Как новая школа? Что с математикой?

Андрей все стоял, прислонившись к дверному косяку за спиной Кареглазки, и не знал, как ему поступить. Выйти вслед за Бородиным? Но с какой стати? Его ведь никто не выгонял.

— Ай, некогда, Элина Дмитриевна, — сказал Кареглазка. — Папончик в машине ждет, все по минутам расписано. Мама просила передать, что Гонконг прислал инвойс.

Элина Дмитриевна с беспокойством взглянула на Андрея, но напрасно она осторожничала: для него эта фраза была словно произнесена на санкритском языке. «Инвойс прислан Гонконгом. Был прислан Гонконгом инвойс».

— Ну что ж, чудесно, — проговорила она. — Надеюсь, на сей раз они ничего не напутали.

— Понятия не имею, — небрежно ответила Кареглазка. — Вы ж без меня выписывали. Я просмотрела — моего ничего нет. Замшевое пальтишко — но, судя по размеру, там ваше.

Послышался негодующий звук клаксона, как бы выговаривающий: «Ты с ума сошла! Ты с ума сошла!»

— Вот, пожалуйста, сердится, — сказала Кареглазка. — Побежала я. Как-нибудь заскочу.

Она повернулась и оказалась лицом к лицу с Андреем. Мальчик отступил в сторону, она толкнула плечом дверь и вдруг, оглянувшись, пыхнула ему глазами в лицо и проговорила:

— Не надо на меня обижаться.

Тряхнула головой и вышла — так быстро, что он не успел ответить ей ничего.

Элина Дмитриевна молча приняла от Андрея школьную папку, двумя розовыми странно тонкими для ее комплекции пальчиками развязала замызганные тесемки и, слегка шевеля губами, принялась перелистывать бумаги. Нет, она ни разу в жизни не была в красной палатке… и, может быть, никогда туда уже не попадет.

И, словно эта фраза была произнесена вслух, Элина Дмитриевна вздрогнула, подняла голову и вопросительно посмотрела на Андрея. Что-то в выражении его лица ей не понравилось, потому что, выждав паузу, она сухо сказала:

— Итак, Тюрин Андрей, если судить по твоим бумагам, ты окончил седьмой класс на «отлично». Я за тебя очень рада. Но напрасно ты думаешь, что вот этот листочек, — она положила руку, украшенную браслетами и перстнями, на справку с его оценками за год, — напрасно ты думаешь, что эта бумажка облегчит тебе жизнь в восьмом классе.

«Так, — сказал себе Андрей, — на второй год не оставляют, — и то хорошо. Пока все идет по-писаному. Сейчас начнутся общие словеса».

— Твои родители приехали сюда выполнять интернациональный долг, оказывать помощь развивающемуся государству, — высоким звенящим голосом заговорила Элина Дмитриевна. Она, должно быть, злилась на себя за то, что краснела тут перед каким-то щербатовцем, и теперь намеренно распалялась и ожесточалась, чтобы румянец выглядел естественно. Мы так тоже умеем. — Ты также приехал не отдыхать, твой долг — учиться, это твоя святая обязанность. Если ты придерживаешься мнения, что наша школа работает в щадящем режиме, по какой-то урезанной, облегченной программе, то ты глубоко заблуждаешься.

«А вот уж это ошибочка ваша, дорогая Элина Дмитриевна. Так настоящие учителя не говорят. Они даже мысли не допускают, что школьник может допустить такую мысль».

— Вот — Женя Букреева, прекрасная девочка, примерная ученица, шестой она окончила у нас на одни пятерки — и заработала их честным трудом…

«Позвольте, на что вы, собственно, намекаете?»

— Теперь она учится в спецшколе с математическим уклоном, собирается стать экономистом-международником, и я думаю, у нее получится.

«Ну, я-то здесь при чем?»

— Не последнюю роль здесь сыграла и та подготовка, которую она получила в стенах нашей школы. К чему я все это говорю?

«Да, вот именно, к чему?»

— Не стоит слишком полагаться на эту бумажку…

Элина Дмитриевна помахала в воздухе щербатовской справкой.

— Справедливость выставленных здесь оценок тебе еще придется доказать, — продолжала Элина Дмитриевна, и, видимо, это была ключевая фраза, стоившая ей душевного напряжения, потому что она густо покраснела, и даже шея ее покрылась багровыми пятнами.

— В начале будущего учебного года ты напишешь контрольные работы по основным предметам и постараешься подтвердить, что ты действительно с отличием переведен в восьмой класс. Ты меня понял?

— Понял, — ответил Андрей.

— Ну, вот и хорошо, — несколько удивленная его спокойной реакцией, сказала Элина Дмитриевна. — Не обижайся, Андрей, но быть отличником в нашей школе, учиться с внуком Чрезвычайного и полномочного поверенного в делах, тоже, между прочим, отличным учеником — это очень почетно, такой почет еще надо заслужить.

— Хорошо, — сказал Андрей, приняв к сведению это примирительное «тоже». «Тоже, между прочим, отличным учеником…» Придется внуку поверенного потесниться. — А вы, Элина Дмитриевна, в отпуск или здесь останетесь?

Андрей умел разговаривать с учителями, даже с такими трудными, как эта. Сейчас пришло время отказаться от односложного «да, понял, да, хорошо», озадачить вопросом — и дать понять, что перед вами не бубнящая машина, а свое что-то думающий человек.

Элина Дмитриевна исправно озадачилась.

— А почему ты об этом спрашиваешь? — с досадой в голосе поинтересовалась она.

Нельзя было дать ей произнести «это тебя не касается», такие повороты носят необратимый характер.

— Нет, я к чему? — с достоинством проговорил он. — Я к тому, что мне до первого сентября все равно нечего делать. Может быть, вам нужна помощь по школе.

Какое-то время Элина Дмитриевна смотрела на Андрея, потом перевела взгляд на пустынную стену учительской.

— А что ты умеешь? — с сомнением спросила она.

Все это напоминало операцию по найму шабашника, мастеровитого мужичка, уклончиво предлагающего свои навыки и умения.

— Стенгазеты делал, классные уголки оформлял, спортивные листки чертил, — степенно сказал Андрей, — вообще все такое, если под рукой тушь, гуашь и плакатные перья. Ну, и ватман, конечно…

— Послушай, Андрей, — с живостью остановила его Элина Дмитриевна, ты и в самом деле явился в добрый час. Тут через две недели к нам приезжает человек из Москвы, а у нас как-то очень казенно…

«Вот это уже другой разговор, — сказал себе Андрей. — А то «доказать, подтвердить, заслужить…» Я уеду — а вы еще долго будете меня помнить».

13

Андрей шагал по улице и мысленно на все лады повторял: «Не надо на меня обижаться. Обижаться на меня не надо. Не надо обижаться на меня». Фраза была такая богатая, что при любой перестановке в ней можно было найти новый смысл: от признания грешницы («Да, я скверная, я злая, обижаться на меня просто бессмысленно») до лукавого приглашения: «Ну, посмотри на меня. Разве можно на меня обижаться? Текстологический анализ подобного рода занимает в наших мыслях куда больше места, чем мы сами предполагаем, хотя осуществляется он далеко не так последовательно, как это выглядит на бумаге. Мальчик инстинктивно, не отдавая себе отчета, занимался самолечением, зализывал нанесенную ему душевную ссадину — и в конце концов утешился, добившись тога, что повод, по которому были сказаны эти слова, растворился в комментариях и утратил свою реальность.

Тут на противоположной, солнечной стороне Андрей заметил Ростислава Ильича. Ростик-Детский, одетый чрезвычайно элегантно, при галстуке, в белых брюках и темном пиджаке с университетским значком, подпрыгивающей походкой шел по вздыбившимся плитам тротуара и, сладко жмурясь, наслаждался небесным теплом. После вчерашнего Андрей испытывал к нему искреннюю симпатию и благодарность. Видимо, симпатия была взаимна, так как, заметив мальчика, Ростислав рассиялся и замахал рукой, приглашая к себе, на свою сторону. Андрей покачал головой и показал пальцем вверх, где солнце над ним заслоняли кроны акаций. Дело было не в солнце, а именно в благодарности: непосредственная близость адресата часто делает это чувство довольно-таки тягостным, особенно если адресат и сам полагает, что ему причитается. Так они шли параллельным курсом, потом Ростислав Ильич, махнув рукой, по-стариковски суетливо перебежал улицу и оказался рядом с Андреем.