Впусти меня - Йон Линдквист

Он спустился с пригорка.

– Эли?

Ее нигде не было. В свой подъезд она не заходила, он бы увидел. Наверное, пошла к метро, решила поехать к этой своей тетке, у которой обычно проводила время после школы. Да, скорее всего.

Оскар встал в темный угол, где Эли спряталась от его мамы. Повернулся лицом к стене. Немного постоял. И пошел домой.

*

Хокан затащил мальчика в кабинку и запер за собой дверь. Пацан не издавал почти ни звука. Единственное, что теперь могло вызвать подозрение – это шипение газового баллона. Придется работать быстро.

Все было бы куда проще, если бы он мог сразу накинуться на жертву с ножом, но нет. Кровь должна поступать из живого тела. Это ему тоже объяснили. Кровь мертвецов была бесполезна, более того – опасна.

Ладно. Мальчик, по крайней мере, был жив. Грудь его поднималась и опускалась, наполняя легкие сонным газом.

Он перемотал ноги пацана чуть выше колен веревкой, перекинул оба конца через крюк и потянул на себя. Ноги жертвы поползли вверх.

Где-то открылась дверь, послышались голоса.

Придерживая веревку одной рукой, он перекрыл газ и снял маску. Наркоза хватит на несколько минут, люди не люди, а работать придется; значит, нужно действовать как можно бесшумнее.

Несколько мужских голосов. Два, три, четыре? Они обсуждали Швецию и Данию. Спорт. Гандбол. Пока они разговаривали, он осторожно подтягивал тело мальчика все выше и выше. Крюк заскрипел, – видимо, когда Хокан испытывал его на прочность, угол нагрузки был другим. Мужские голоса затихли. Они что-то заподозрили? Он замер, затаив дыхание, придерживая тело. Голова мальчика болталась над самым полом.

Нет. Просто пауза в разговоре. Беседа возобновилась.

Говорите, говорите.

– Штрафной Шегрену был вообще...

– Сила не в руках, головой тоже надо думать.

– Ну, забивает он, надо сказать, тоже неплохо.

– Черт, как он тот крученый-то завернул...

Голова пацана висела в сантиметрах двадцати от пола. Пора!

Так, теперь нужно закрепить концы веревки. Доски скамьи оказались пригнаны так плотно, что веревку в щель не просунешь. Не мог же он орудовать одной рукой, придерживая второй веревку? Нет, так не пойдет. Он неподвижно стоял, зажав в кулаке концы веревки и обливаясь потом. В маске было жарко. Хотелось ее снять.

Потом. Когда дело будет сделано.

О, второй крючок. Оставалось соорудить петлю. Пот заливал ему глаза. Он опустил тело мальчика на пол, чтобы ослабить веревку, и сделал петлю. Снова подтянул тело и попытался накинуть петлю на крюк. Веревки не хватило. Он снова опустил тело. Мужики за дверью притихли.

Да уходите же! Уходите!

В тишине он сделал новую петлю, подождал. Они снова заговорили. Боулинг. Успехи шведской женской сборной в Нью-Йорке. Страйк, спэа; пот щиплет глаза.

Жарко. Почему так жарко?

Хокан накинул петлю на крюк и выдохнул. Да уйдут они когда-нибудь?

Тело мальчика наконец-то висело под нужным углом, оставалось лишь довести дело до конца, прежде чем он проснется, – Господи, пусть они уйдут! Но те погрузились в бесконечные воспоминания о том, как у кого-то во время игры застрял большой палец в шаре для боулинга, и его пришлось вести в больницу.

Ждать он больше не мог. Хокан засунул воронку в канистру и приставил ее к горлу жертвы. Взял в руки нож. Когда он обернулся, чтобы пустить мальчику кровь, разговор снова затих. А глаза пацана были открыты. Широко распахнуты. Зрачки его метались из стороны в сторону, ища хоть какую-нибудь зацепку, объяснение происходящему, пока не остановились на Хокане – раздетом догола, с ножом в руке. Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.

Затем мальчик открыл рот и заорал.

Хокан отшатнулся назад и с влажным звуком стукнулся о стену кабинки. Потная спина скользнула по стенке, и он чуть было не потерял равновесие. А мальчик все орал. Его крик гулко разносился по раздевалке, отскакивая от стен, все нарастая так, что у Хокана заложило уши. Его рука крепче сжимала рукоятку ножа, в голове билась одна мысль – он должен положить конец этому крику. Перерезать горло, чтобы крик прекратился. Он опустился на корточки перед мальчиком.

В дверь заколотились:

– Эй! Откройте!

Хокан выпустил нож. Вряд ли кто-то услышал его звон среди этого грохота и воплей пацана. Дверь пошатывалась от ударов, грозя сорваться с петель.

– Открывай! А то выбью дверь!

Все. Вот теперь все. Оставалось лишь одно. Звуки вокруг исчезли, поле зрения сжалось в узкий туннель, когда Хокан повернул голову к сумке. Сквозь этот туннель он увидел, как его рука погружается в сумку и вытаскивает стеклянную банку.

Он плюхнулся на задницу, не выпуская банку из рук, открыл крышку. Помедлил.

Вот сейчас, когда они откроют дверь. До того, как сдернут маску. Лицо.

Под звуки криков и ударов в дверь он думал о своей возлюбленной. О времени, проведенном вместе. Его любовь предстала перед его взором в образе ангела. Юного ангела, сошедшего с небес и простершего над ним крылья. Ангела, пришедшего, чтобы его забрать. Унести с собой. Туда, где они будут вместе. Навсегда.

Дверь распахнулась, ударившись об стену. Мальчик продолжал орать. В дверях стояли трое полуодетых мужчин. Они непонимающе смотрели на открывшуюся их взглядам картину.

Хокан медленно кивнул, словно принимая свою судьбу.

И с криком: «Эли! Эли!» – облил лицо серной кислотой.

*

Возрадуемся в Господе –

Хвала Тебе, Спаситель.

Возрадуемся в Господе –

Ведь Он наш Царь и Бог.

Стаффан аккомпанировал себе и матери на пианино. Время от времени они переглядывались и обменивались сияющими улыбками. Томми сидел на кожаном диване и страдал. Он обнаружил небольшую дыру на подлокотнике и теперь старательно ее расковыривал, пока мама со Стаффаном выводили свои рулады. Указательный палец все глубже погружался в поролон, и он размышлял, приходилось ли им заниматься сексом на этом диване. Под барометрами.

Ужин был ничего, маринованная курица с рисом. После ужина Стаффан показал Томми сейф, где он хранил свои пистолеты. Сейф оказался под кроватью, и Томми задался тем же вопросом, что и раньше: интересно, они здесь спят? Вспоминает ли мать об отце, принимая ласки Стаффана? Заводит ли его мысль о пистолете под матрасом? А ее?

Стаффан взял заключительный аккорд и подождал, пока музыка затихнет. Томми вытащил палец из теперь уже довольно внушительной дыры в диване. Мама кивнула Стаффану, взяла его за руку и присела рядом на банкетку возле пианино. Если смотреть оттуда, где сидел Томми, Дева Мария оказывалась прямо над их головами, будто они специально все так рассчитали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});