Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

в виде миниатюрных восточных фигур и золотыми вставками в виде бамбуковых листьев. Одной рукой я провела по крышке шкатулки, а другой налила себе из графина. Вместе с шкатулкой и бокалом я опустилась на пол перед кроватью и поставила их на ковер рядом с собой. Я скрестила ноги, подоткнула юбки, закрыла глаза ладонями и снова глубоко подышала.

Один за другими, словно виноградины с кисти, я начала доставать предметы из шкатулки и выкладывать их на пол. Это был ритуал, который я со временем усовершенствовала. Сначала я достала мамино кольцо и жемчужные серьги, которые были на ней в день свадьбы. Потом вынула военные нагрудные знаки отца, подышала на них, протерла большим пальцем и разложила в гордый треугольник. За ними последовала миниатюра Дэниэла, завернутая в носовой платок. Я осторожно развернула шелковые складки. На миниатюре, нарисованной на гладкой слоновой кости, Дэниэл был изображен в профиль и как будто глядел влево на человека, назвавшего его имя. На нем были серый парик и красный китель, и он смотрел бодро, игриво и горделиво, как в тот день, когда я познакомилась с ним в пустой кухне в доме моей тетушки, скрываясь там от шумной вечеринки. Я улыбнулась, вспоминая, как это было.

– Я вас не заметил, – сказал он, когда обнаружил меня, гревшую кастрюльку молока у очага. – Вы тихая, как мышка.

Слуги тоже занимались своими развлечениями, и я спустилась на кухню в чулках, надеясь, что меня никто не увидит. Я ничего не ответила, лишь плотнее завернулась в шаль, наблюдая за кастрюлькой.

– Вы гостья? – снова попробовал заговорить он. – Я не видел вас среди других гостей.

– Нет, я племянница, – не оборачиваясь, ответила я.

– Ах, племянница. Я слышал о вас. – Его голос заметно приблизился, и мне не понравился его тон. – Ваша тетя Кассандра говорит, что вы не выходите во время ее приемов и сидите в мансардных комнатах, где шьете ткань снов и мечтаний. Это правда?

Он шутил или насмехался надо мной? Я впервые посмотрела на него и увидела, что он был привлекательным мужчиной, городским щеголем. Он был на несколько лет моложе меня и лучился юношеским высокомерием. Я снова отвернулась; он попросил у меня трутницу, чтобы зажечь свою трубку; я сухо сказала, что очаг находится перед ним и он может сэкономить силы на добывание другого огня. Тогда он рассмеялся и взял щепку из горшка на каминной полке. Он зажег свою трубку и глубоко затянулся, как будто весь вечер дожидался этого момента. Я скованно стояла, глядя на кастрюльку, а он непринужденно курил рядом со мной. Наконец он поинтересовался, как меня зовут.

– Александра.

– Ах да, я же слышал от вашей тетушки. Я знаком с вашей сестрой Амброзией – она настоящий живой фейерверк, не так ли? А кто ваш отец?

Я немного помолчала, а потом ответила:

– Патрик Уэстон-Халлет.

– Почему мне знакомо это имя? – задумчиво произнес он. Секунду спустя его тон изменился, и в нем появились ровные нотки сочувствия: – Ох. Примите мои извинения.

Его симпатия казалась искренней, и это обезоружило меня. Я снова посмотрела на него, и его светлые глаза увидели не только меня, но и то, кто я такая. Он сказал, что его зовут Дэниэл Каллард, и попросил меня посидеть с ним в пустой кухне, пока он будет курить трубку. По его словам, он ненавидел шумные вечеринки, но я уже понимала, что это неправда. Ему было двадцать четыре года, и он недавно закончил работу подмастерьем у торговца фарфором из Лондона. Он находился на раннем этапе становления собственного бизнеса по торговле китовым усом, но ему был нужен инвестор – или, как он говорил, «благодетель», что в его устах звучало странно и нелепо. Он рассказал о том, как они ловят китов, доставляют их в Лондон и разделывают в доках Ротерхита, где торговцы разбирают костяки, выбирая ребро или часть черепа. О том, что из китовой ворвани готовят масло для ламп, а из китового уса изготавливают дамские корсажи.

– Женщины лучше знакомы с изделиями из китового уса, чем мужчины, – заметил он. – Вы прикасаетесь к ним каждый раз, когда одеваетесь.

Должно быть, я покраснела. В тот вечер я вышла из своей спальни за подогретым молоком, а вернулась влюбленной. Но мне было уже двадцать девять лет. Всю свою взрослую жизнь я прожила с тетей и никогда не училась в школе, не бывала в Европе или даже в Челтенхэме, который был ближайшим к нам городом. Мой мир скукожился до размеров лесного ореха. А потом Дэниэл явился на одну из вечеринок у тети Кассандры и расколол этот орех.

Той ночью, когда я ложилась спать, моя голова была полна китами, кораблями, плещущими волнами и Дэниэлом, Дэниэлом, Дэниэлом.

На следующий день он снова пришел повидаться со мной в сырой, продуваемый сквозняками дом тети Кассандры, перед своим возвращением в Лондон. Тогда я и сказала, что он может взять мои деньги для своего бизнеса, если женится на мне. В девичестве я часто видела, как отец разбирался со своими сверстниками, когда они приходили к нам домой, поэтому сделала Дэниэлу откровенное предложение: мы сможем жить в Блумсбери, и я буду помогать ему налаживать торговлю. Сначала он был ошеломлен, потом преисполнился недоверия, а когда чай остыл, он поцеловал меня в губы.

Тетя Кассандра едва не испустила дух от потрясения, когда я сообщила ей, что собираюсь выйти замуж за человека, с которым познакомилась на кухне вчера вечером. Я знала о ее смиренной покорности перед тем, что она больше никогда не сможет избавиться от меня, особенно после того, как Амброзия вышла замуж за Джорджа, и мои перспективы, и без того весьма смутные, стали совсем безнадежными. Кассандра провела целый парад холостяков через двери своего дома в Ноусли-Парк, но, к ее большому разочарованию, я отвергла их всех. У меня было родительское состояние, и я не хотела замуж. Я не думала о замужестве, об изменении моих жизненных обстоятельств; кроме того, я была уже слишком стара для этого. Так было до тех пор, пока Дэниэл Каллард не зашел на кухню в поисках огня, а нашел меня.

Мы поженились морозным январским днем через месяц после знакомства и стали новыми жильцами в доме на Девоншир-стрит. В день свадьбы я впервые за пять лет вышла из дома, и викарий поставил стул перед кафедрой, потому что принял меня за калеку. Я боялась войти в экипаж и дрожала всю дорогу до Лондона, но Дэниэл плотно переплел