«Вдоль обрыва, по-над пропастью...» - Игорь Васильевич Кохановский

домик, познакомили с хозяевами и наконец оставили нас вдвоем.

— Ну что? — спросил Володя.

— Все хорошо, но я, честно, от них очень устал.

— Да это только первый вечер, потом мы скажем, что хотим просто купаться и загорать, без всяких застолий.

— Ну ладно. Утро вечера мудренее…

— Но и в вечере что-то есть, — не преминул Володя вставить свою любимую добавку.

Домик у моря был действительно хорош, весь утопал в зелени, а волны плескались метрах в тридцати от порога.

Проснулись мы почти одновременно. Кровати стояли так, что нам виден был двор дома, возле которого бесшумно мелькали какие-то женские фигуры, словно ходили на цыпочках. Володя тоже это заметил.

— Это они чтобы не беспокоить почетных гостей, — с улыбкой прокомментировал он увиденное.

Мы надели плавки и пошли к морю. Оно было зеркальным и почти не колыхалось, отражая восходящее солнце. Мы нырнули и поплыли. Сделав несколько гребков, я вдруг обратил внимание, что в чистой воде плавают какие-то белые частицы, как будто кто-то рассыпал по морю манную крупу.

Когда мы вышли на берег, эти крупинки противно покрывали все тело, и казалось, их довольно непросто стряхнуть.

Поздоровавшись с хозяевами, мы спросили, что это в море, а теперь и на нас.

— А это мясокомбинат свои отходы в море спускает и вот этот жир плавает, — был ответ.

Я сказал Володе, что не хочу плавать в таком море и чтоб нас поселили куда-то в другое место. Он сказал «будет сделана», сам испытывая некую неловкость за своих новоявленных приятелей.

В саду был накрыт стол, в запотевших бутылках была чача, и мы слегка похмелились, перекусили всякой вкусной всячиной, и тут за нами приехали наши вчерашние собутыльники. Володя сказал им, что дом прекрасный, но что жить в нем мы не хотим, и объяснил почему. Нас заверили, что сегодня же мы будем в другом доме, а сейчас мы поедем в какой-то удивительный горный ресторан — необыкновенной красоты и кухни.

Подъехали. Машину оставили на стоянке, а к самому ресторану вела широкая тропинка, и по ней надо было дойти до ресторанного домика еще метров двести.

Мы шли с Володей и с нами рядом еще двое новоявленных знакомых, а впереди нас еще трое грузин. Один из них был в рубашке с короткими рукавами, рядом с ним идущие были в пиджаках. На Володе была обалденная куртка из лайки светло-бежевого цвета, очень модная и, вероятно, очень дорогая, — подарок Марины. Вдруг Володя снимает с себя эту куртку, подходит к тому, шедшему впереди нас, что был в рубашке (а высоко в горах было достаточно свежо), и надевает на него свою куртку со словами:

— Бери, Гоги, дарю!

— Вах, что ты, генацвале! Как могу я принять от тебя такой подарок!

— От подарков не отказываются. Так ведь у вас принято?

— Да, но от такого… Нет, Володя, не надо. Не могу я взять от тебя…

— Да что ты, Гоги, у тебя нет, а у меня еще будет…

И тут же, чтоб разрядить неловкость Гоги и его друзей, стал рассказывать одну из любимых своих баек за Костика Капитанаки (была у Володи такая серия смешных историй про циркового акробата, которую он все время дополнял новыми смешными и невероятными событиями).

Расселись за столом, и пошло… Тосты на пять минут, рассказы о каких-то якобы известных людях, что они совершили замечательного, истории их современников и их предков, и бесконечные угощения местного разлива. Потом из этого ресторана поехали в другой. И там все по тому же кругу. Володя незаметно стал пьянеть, хотя пыжился, говорил ответные тосты, мне тоже пришлось что-то говорить, правда, я старался это делать как можно реже. И когда кто-то спросил Володю о том, что, может, мне что-то не нравится — что-то я невеселый какой-то, — Володя возьми да скажи, что я только приехал из старательской артели, мыл золото и очень устал. Ко мне тут же чуть ли не по очереди стали подходить участники застолья и предлагать хорошие, как они говорили, деньги, спрашивая, сколько у меня золота…

Конечно, может, нехорошо так говорить, но они все как будто и в самом деле только спустились с гор. Наконец я попросил Володю объяснить им доходчиво, что нет у меня никакого золота.

— Вах, — сказал один из них, — мыл и себе ничего не намыл — так не бывает…

Слава богу, разговор о золоте на этом окончился, и я сказал Володе, что хорошо бы нам все же определиться с жильем. Но его уже развезло.

— Ладно, Васёчек, что-нибудь они придумают.

— Володя, я не хочу отдыхать за грузинскими застольями. Я сюда ехал не за этим, — сказал я ему довольно сердито.

— Сегодня это будет последний раз, Васёчек, обещаю, а то они обидятся.

Я понял, что бесполезно его в чем-то убеждать, он уже не очень хорошо соображал.

Наконец мы сели по машинам и поехали в город. Отвезли нас в какую-то квартиру, весьма богатую, но далеко от моря, где-то в самом городе. Володя уже сломался, я сказал грузинам, что ему уже хватит, и они нас оставили в этом доме.

На следующее утро, смотрю, что-то с моим другом не то… Хмурый, неразговорчивый, чего с ним никогда не бывало. А у нас негласное правило: не расспрашивать ни о чем друг друга в неприятные моменты. И я молчал. Сидим завтракаем. Вдруг его как прорвало:

— Васёчек, какой же я мудак!..

— Ты про куртку?

— Ну да…

— Полный мудак. Как можно подарок любимой женщины дарить какому-то случайно знакомому человеку, с которым, может, больше не увидишься… И вообще, Васёчек, я жутко не люблю эти твои выдрючивания…

— Какие выдрючивания?

— А такие, когда ты хочешь казаться намного лучше, чем есть на самом деле. Ну что ты хотел вчера своим широким жестом показать? Смотрите, мол, какой я щедрый, какой широкой души?.. Да все и так знают, что ты добр и отзывчив. Нет, тебе ради красного словца красивый жест надо лишний раз показать — вот какой ты…

— Ну ладно, Васёчек… Скажи лучше, сможешь ли сегодня поговорить как-то с Гиви, ну, чтоб он вернул куртку…

— Конечно, поговорю, об что речь…

Вечером за нами заехали, и мы все той же компанией отправились в очередной ресторан. Там нас уже ждали за большим и обильным столом еще несколько приятелей наших вчерашних собутыльников.

И все пошло-поехало по новой…

Улучив момент, я подсел к Гоги, стал расспрашивать, что это за ресторан, кто хозяин, ну и еще о какой-то ерунде. Потом говорю: