Лед и пламень - Иван Папанин

И вот настал день 13 февраля 1937 года. Мы знали, что О. Ю. Шмидта с отчетом вызвали в Кремль. Члены Политбюро заслушали его доклад, вникали буквально во все.

Очень обрадовал нас К. Е. Ворошилов: дал согласие на то, чтобы флаг-штурманом был Иван Тимофеевич Спирин - один из лучших военных аэронавигаторов. Флаг-штурман вместе с Женей Федоровым должен был определить, где же он, полюс.

Предложили нам еще раз все проверить и в середине марта - в путь.

А мы стали готовиться к генеральной репетиции. 19 февраля по улицам Москвы проехал ничем не примечательный грузовичок с какими-то тюками, алюминиевыми рейками. Километрах в пятнадцати от столицы машина остановилась в чистом поле, где ее ждали мы и О. Ю. Шмидт. День был морозный, ветер бросал в лицо колючий снег.

Мы приехали испытать наше жилье, пожить так, как нам предстояло на льдине. Для начала на снегу разостлали брезент, на него - второй, собрали легкий алюминиевый каркас, "одели" его парусиной, затем чехлом с двумя слоями гагачьего пуха. Сверху опять слой брезента и шелковый "черный (чтоб лучше нагревался солнцем) чехол с надписью на крыше "СССР - дрейфующая станция Главного управления Северного морского пути". Габариты нашего домика: ширина - 2,5 метра, длина - 3,7, высота - 2 метра. Итого жилая площадь 9,25 квадратных метра. Внутри - две двухъярусные кровати, откидной столик. К палатке пристроили тамбур, чтобы ветер не выдувал тепло, когда открывали дверь. Пол сделали надувной, толщина воздушной подушки - 15 сантиметров. Такой подарок получили мы от московского завода "Каучук". Весил наш дом 160 килограммов, так что вчетвером мы могли его поднять и перенести. Правда, не вместе с поклажей, которая тоже кое-что весила. Самое тяжелое радиостанция: аппаратура, аккумуляторы. Здесь же кухня. Были мы в полярном облачении.

Само собой разумеется, палатка не отапливалась. Единственный источник тепла - десятилинейная керосиновая лампа. Это сразу заставило подумать, в чем же спать. Пробовали совсем не раздеваться, спать в верхней одежде - надоедает, на меховушку начинаешь смотреть как на шкуру, от которой нельзя избавиться. О. Ю. Шмидт предложил:

- Перед сном раздевайтесь до белья и только после этого - в спальный мешок.

Совет был, конечно, правильный, но приняли мы его без особого энтузиазма. Правда, так лучше спится, но утром... Едва подумаешь, что надо вылезать из мешка и надевать верхнюю одежду, которая за ночь приобретает минусовую температуру... Постепенно освоились, а привыкнуть не привыкли.

Так мы провели несколько дней. Была договоренность: к нам никто не заходит, связь с внешним миром по радио. Воды, конечно, не было, я натопил ее из снега.

В последний день я сказал:

- Братки, пока не поздно, делайте замечания, кого что не устраивает, кому чего не хватает.

Обсудили мы все, решили - жить и работать можно.

Между тем на аэродроме (старт был назначен на 22 марта) кипела работа. Механики, конструкторы в который раз осматривали буквально каждый винтик, каждый болт. Заместителем начальника первой советской высокоширотной воздушной экспедиции (кодовое название "Север-1") был начальник Управления полярной авиации Главсевморпути, старожил и энтузиаст Арктики Марк Иванович Шевелев. Флаг-штурман - И. Т. Спирин, командир воздушного отряда и пилот головного самолета - М. В. Водопьянов, экипажи остальных машин возглавили В. С. Молоков, А. Д. Алексеев, И. П. Мазурук, командиром разведывательного самолета был П. Г. Головин. Вторыми пилотами были не менее известные летчики: М. С. Бабушкин, М. И. Козлов, Ю. К. Орлов, Я. Д. Мошковский. Отменно знали Арктику штурманы Н. И. Жуков, В. И. Аккуратов (позднее он стал флаг-штурманом полярной авиации), А. А. Ритслянд, радист С. И. Иванов, бортмеханики К. Н. Сугробов, Н. Л. Кекушев, В. Я. Ивашин и другие. С нами летели и представители прессы: кинооператор М. Я. Трояновский, спецкоры "Правды" - Л. К. Бронтман и "Известий" - Э. С. Ви-ленский. И, конечно, главный наш "мучитель" - синоптик экспедиции Борис Львович Дзердзеевский.

Мы ждали ясных, морозных дней. А их, как на грех, не было. II вдруг сообщение: с юга идет мощная тепловая волна. 21 марта очередное совещание в Главсевморпути. Назначили вылет на семь утра 22 марта. Думалось: неужели? Наконец-то! Ночью я позвонил Федорову, Кренкелю, Ширшову: они так же, как и я, не могли уснуть.

Наконец звонок из гаража: будьте готовы, через пять минут машина у вашего подъезда. Все волнения как рукой сняло: началась работа.

Хорошо, что все обстояло буднично, без речей: это сразу настроило на деловой лад.

И вот самолет взял курс на Архангельск.

До Архангельска мы в этот день не добрались. Оказалось, там сильно тает, и мы нашли приют в Холмогорах, в которых и не рассчитывали побывать.

Нас поселили в школе. Холмогоры, давшие миру Ломоносова,- спокойное, просторное село. В работе М. В. Ломоносова "Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию" есть главка "О возможности мореплавания Сибирским океаном в Ост-Индию, признаваемые по натуральным обстоятельствам" (чем не предсказание возможности Северного морского пути?!), а в ней поистине гениальное предвидение: "Итак, по всему видно, и на самой высочайшей степени вероятности поставлено, что, считая отовсюду, за полюсом есть великое море, которым вода Северного океана обращается по силе общего закона около полюса от востока к западу..." Говоря о возможности путешествия через Северный полюс, Ломоносов подчеркивал, что это будет способствовать "утверждению и умножению Российского имущества на востоке", вследствие чего "усугубиться может российская слава, соединенная с беспримерною пользою, через изобретение Восточно-северного мореплавания в Индию и Америку". Подумать только: почти двести лет назад была заложена программа наших работ, ясно поставлена цель! Кстати сказать, именно М. В. Ломоносов определил природу полярных сияний как электрическую, первым измерил их высоту. Поистине не было предела гениальности этого человека.

...На нас смотрели с любопытством. Конечно же все узнали Шмидта, Водопьянова, Молокова. Примчался на газике секретарь райкома партии: шутка ли, сам Шмидт в районе появился!

В Холмогорах прожили мы пять дней. Северяне - милые, гостеприимные люди, но нет ничего хуже, чем ожидание. Журналистам легче, они даже были довольны: можно не спеша поработать. Вот тогда я и подружился с правдистом Лазарем Бронтманом, обаятельным и обязательным человеком.

Минул день, за ним второй, третий... Мы старались не дергать метеоролога Бориса Львовича Дзердзеевского, молились всем богам, с тоской смотрели на солнышко и попали 31 марта в Нарьян-Мар. Земля Франца-Иосифа не хотела нас принимать. Самолеты тогда в Нарьян-Маре были редкостью, сбежалось все население: трогали обшивку, крылья. И опять ожидание. Земля Франца-Иосифа попала в полосу штормов и метелей. Борис Львович собирал у себя на столе все данные и произносил:

- Лететь не рекомендую.

Он ничего не запрещал, вся полнота власти была у Шмидта. Совещательный голос Дзердзеевского становился решающим.

Это было хуже пытки: смотреть на карты с извилистыми линиями наступавших штормовых фронтов, изучать последние сводки и слушать бесстрастное:

- Лететь не рекомендую.

У нас запас горючего на 13 часов. Лететь в плохую погоду - риск неоправданный.

14 апреля разразился страшный ураган, заставил одеть всех унты, малицы, меховые шапки. Словно играючи, ветер ломал все, что попадалось на пути. Нас беспокоило одно: надежны ли крепления самолетов.

Ветер исчез так же внезапно, как и появился. Местные жители предупредили нас:

- Это он за новой силой пошел.

И действительно, минут через пятнадцать ветер задул снова. Видимость - два-три метра, глаза забивала снежная пыль, от которой, кажется, никакого спасения. От станции до самолетов - метров сто пятьдесят. Хорошо, что протянули канат, а то один шаг в сторону - и будешь блуждать в десяти метрах от жилья.

Мороз-то всего-ничего - 15 градусов, а при этаком ветре пробирал насквозь. День и ночь нас тревожила одна мысль - как бы не разбило самолеты. Привязали к ним бочки с бензином.

У машины Алексеева был сломан руль поворотов, исковеркан стабилизатор. Руль сняли, на нартах привезли в мастерскую.

18 апреля нас хоть немного порадовала Москва: ожидается улучшение погоды по всей Арктике.

Вырвались на остров Рудольфа только 22 апреля,- там и отметили день рождения Владимира Ильича Ленина.

Нас встретил улыбающийся Яша Либин: у него все готово, хоть сейчас на полюс.

- Прямо сейчас? Так спешишь от нас избавиться?

- Иван Дмитриевич, да живите хоть все время.

- Яша, еще накаркаешь!

И накаркал.

Опять целый месяц мы слышали:

- Лететь не рекомендую.

Милейший Борис Львович понимал, что симпатий своим постоянством он ни у кого не вызывает, но знаменитую фразу он произносил неизменно.