Витторио-вампир - Энн Райс

Опустив взор, я увидел собственные руки, сжатые в кулаки, покрасневшие и такие живые… И внезапно, как будто мне хотелось именно этого, я уловил свой собственный запах – запах моего пота и пыли, осевшей на теле за время, проведенное в странствиях, неотъемлемый запах всего, что было во мне человеческого.

– Да, ты для нас – весьма лакомый кусочек, – заверил меня Властелин, продолжая недвижно восседать за столом. – На самом деле уже весь зал пропитался твоим запахом. А время празднества еще не настало. Мы садимся за пиршественный стол, когда колокола прозвонят в двенадцатый раз, таково наше нерушимое правило.

Это был великолепный голос – воплощение звучной чистоты и очарования, в котором слышался легкий французский акцент, сам по себе столь соблазнительный. Он говорил с чисто французской сдержанностью и с воистину королевским достоинством.

Он улыбнулся, и его улыбка показалась мне нежной, как улыбка Урсулы, но в ней не чувствовалось сожаления, как не было и следа жестокости или язвительности на застывшем лице.

С этого момента для меня существовал только он – все остальные воспринимались как неразличимая масса. Я сознавал только, что их было множество, и мужчин, и женщин. Дамы были в величественных старинных французских париках. Уголком глаза, я заметил мужчину в шутовском наряде.

– Урсула, прежде чем принять решение относительно такой личности, – сказал Властелин, – необходимо тщательно все обдумать.

– Неужели? – вскричал я. – Вы что, и в самом деле полагаете произвести меня в члены вашего Двора? Не стоит беспокоиться по таким пустякам.

– Ох, не тревожься, мой мальчик, – произнес Властелин все тем же тихим, ровным тоном. – Мы здесь не обрекаем кого бы то ни было на жизнь или смерть. Ты сейчас нечто вроде пойманной на крючок рыбы, которая еще не успела осознать, что уже выдернута из воды, поддерживавшей ее жалкое существование.

– Мой повелитель, я не желаю быть членом вашего Двора, – отвечал ему я. – Не утруждайте себя излишними проявлениями доброты и советами. – Я огляделся по сторонам. – И меня совершенно не интересуют подробности, касающиеся вашего пиршества.

Все твари застыли в отвратительной неподвижности, словно их вдруг заморозили, – зрелище показалось мне столь противоестественным, что я отчетливо почувствовал исходящую от них угрозу. Меня аж передернуло от чудовищного омерзения. А быть может, это была все же паника, хотя прежде я никогда не позволял себе паниковать, в каких бы сложных и опасных ситуациях ни оказывался. Нет, я не желал поддаваться ей и в окружении этих дьяволов, пусть даже мне придется сражаться с ними один на один.

Фигуры сидящих за столом вполне можно было принять за фарфоровые – настолько они были неподвижны. В самом деле, казалось, сам факт совершенства принятых ими поз по существу был составной частью их внимания.

– Если бы только у меня сейчас был крест! – тихо произнес я, даже не сознавая, что говорю.

– Крест для нас ничего не значит, – сухо откликнулся Властелин.

– Да, я имел случай в этом убедиться. Ведь присутствующая здесь дама вошла прямо в церковь, забрать моих брата и сестру! Крест для вас ничто!

Но именно он сейчас много значит для меня самого. Скажите, есть ли у меня еще ангелы-хранители, которые смогут защитить меня? Всегда ли можно увидеть вас самих? Или время от времени вы сливаетесь с ночной тьмой и исчезаете? И, когда происходит такое, можете ли видеть ангелов, защищающих меня?

Властелин улыбнулся.

Старейший, отпустивший наконец мой воротник, за что я был весьма ему благодарен, едва слышно рассмеялся. Но больше ни в ком не чувствовалось и намека на веселое настроение.

Я посмотрел на Урсулу. Как прелестна она была в своем отчаянии, как доблестно и непоколебимо держалась, взглядывая то на меня, то на Властелина, которого назвала Флорианом. Но при этом она была не более человечна, чем все остальные, оставаясь мертвым подобием молодой женщины, превосходящей по своим достоинствам и красоте все возможные описания, – она давно исчезла из жизни. Что за тайна связана с этим Рубиновым Граалем?

– Вслушайся в то, что стоит за его словами, Господин, а не в то, что ты на самом деле слышишь! – умоляла она. – Уже давно в этих стенах не звучал новый голос, принадлежащий кому-то из числа таких же, как мы, из числа тех, кто навсегда останется среди нас.

– Да, и он почти верит в своих ангелов, и ты считаешь его поразительно умным, – с пониманием отозвался Властелин. – Юный Витторио, позволь мне заверить тебя, что я не вижу вокруг никаких ангелов-хранителей. А все здесь присутствующие – видимы, как тебе известно, ибо ты имел возможность видеть нас и в лучшие, и в худшие моменты. Нет, конечно, самого лучшего, самого прекрасного в нас ты не видишь.

– Вот именно, – откликнулся я, – и потому я не могу больше ждать, мой Властелин, ибо чувствую великую любовь ко всем вам и восхищаюсь вашим стилем умерщвления… И конечно, следует принимать во внимание то нравственное разложение, которое вы вызываете своим поведением в том городе, внизу, где похищаете души даже у священников.

– Замолчи, ты сам вгоняешь себя в смертельную лихорадку, – предупредил он. – Твой запах переполняет мои ноздри, будто все во мне перекипает через край. Я мог бы проглотить тебя, дитя, разрезать на куски и раздать еще дышащие части твоего тела всем сидящим за этим столом, чтобы они высосали всю твою кровь, пока она еще не остыла, еще очень горяча, а глаза твои еще моргают…

При этих словах я решил, что просто схожу с ума. Я вспомнил своих мертвых сестру и брата. Я представил себе ужасные и бесконечно нежные выражения на лицах их отрубленных голов. Я больше не мог выносить всего этого. Я зажмурился и лихорадочно пытался представить себе любой образ, способный оградить меня от столь ужасных видений. В памяти всплыл изображенный на картине Фра Филиппо Липпи ангел Гавриил, стоящий на коленях перед Святой Девой. О да, ангелы! Сомкните надо мной свои крылья! О Господи, ниспошли ко мне в этот смертный час своих ангелов!

– Я проклинаю ваш окаянный Двор, сладкоречивый дьявол! – вскричал я. – Как произошло, что ты ступил на эту землю? Как могло такое случиться? – Я открыл глаза, но видел только ангелов Фра Филиппо в великом потоке наплывающих друг на друга, сменяющих друг друга незабываемых картин – тех лучезарных существ, наполненных смесью теплого, плотского запаха земли и райского блаженства. – Попал ли он в ад? – вскричал я еще громче. – Тот, кому отрубили голову? Пылает ли он теперь в адском пламени?

Если тишина может взлететь до небес, а потом обрушиться до прежнего предела – именно так и случилось с молчанием в этом огромном зале, или в этой вселенной, и я не слышал ничего, кроме собственного взволнованного дыхания.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});