Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

— Вы не обязаны это знать, — отрезал Тихонов. — Для вас достаточно команды старшего помощника.

— А-а… Так я с детства до жути любознательный.

Почувствовав, что обстановка накаляется, Цимбалистый подтолкнул Еремеева к переговорному.

Тот испуганно оглянулся, но приказ выполнил.

— Машинное, говорит старший помощник, — нажав соответствующую клавишу на пульте, сказал он в микрофон.

Вахтенный ответил через пару секунд:

— Машинное на связи.

— Вызывайте людей для смены на ходовую. И готовьте главные двигатели.

— Понял. А чего там наверху?

— Будем освобождать полынью и двигаться вперед.

— О как! — буркнул Банник, откладывая в сторону кубик.

Чтобы старый моряк не помешал планам, Тихонов шагнул вперед и встал перед ним. Оба несколько секунд неприязненно глядели друг надруга…

* * *

Спустя пять минут Черногорцев быстро шел по коридору, на ходу застегивая форменную куртку.

— Наконец-то разродились, — довольно бормотал он, никак не попадая пуговицей в петельку. — Слава богу… А то уже тошно плыть по течению…

Ворвавшись в машинное, он прямиком направился к своему «трону» перед панелью управления.

Вахтенный матрос крикнул от молотивших на малых оборотах дизелей:

— Первый и второй запустил! Порядок!

— Молоток! Давай третий и четвертый!

— Понял!..

Тем временем судовой врач мучился от бессонницы. Не помогали ни снотворное, ни полстакана теплой воды, самую малость разбавленной спиртом. Днем удавалось подремать около часа и столько же ночью. Остальное время тупая ноющая боль в желудке изматывала и не давала отключиться.

Решив подышать свежим воздухом, он накинул меховую куртку поверх свитера и направился на палубу…

Спускаясь по ступенькам последнего трапа он заподозрил неладное. Обычно в это раннее время на судне было тихо — все, кроме вахты, спали. А сейчас на палубе слышались громкие голоса.

Покинув надстройку, он едва успел отскочить в сторону — мимо матросы катили по палубе бочку с соляркой. Еще двое копались у кран-балки, опуская на лед другую такую же бочку.

Суета была и на льду.

Подойдя к леерам, Долгов разглядел в сероватом мареве сумерек две команды — одна принимала с борта бочки и перекатывала их по льду вдоль борта; вторая долбила лунки у носа судна.

— Мужики, а что происходит? — спросил он у пробегавшего мимо полярника.

— Готовимся взрывать лед! — не останавливаясь, крикнул тот.

Постояв у борта, доктор покачал головой:

— Совсем обалдели. Это кто ж дал такое указание?..

* * *

По истечении четверти часа Кукушкин немного освоился в капитанской каюте. Он по-прежнему пребывал в гостевом кресле и от нечего делать рассматривал ракетницу.

Севченко спокойно сидел за рабочим столом и занимался картами, вымеряя расстояние до спасательной экспедиции. Он лишь однажды прервал свое занятие, когда по переборкам прошла вибрация от запустившихся главных дизелей. Капитан поморщился, словно глотнул чего-то кислого, хотя до этого выглядел невозмутимым и спокойным.

— Товарищ капитан, — подал голос вертолетчик.

— Чего тебе?

— Разрешите вопрос?

— Ну?..

— А правду говорят, что у вас в одном из походов 12 человек замерзли из-за нехватки горючего?

— Кто говорит? Доктор?

— Все, — пожал плечами Кукушкин. — Мы ведь поэтому стояли, да? Боитесь, что опять будут жертвы?

— Знаешь, я как-то не привык вести задушевные беседы с вооруженными людьми, — враждебно глянул на него Севченко.

Михаил вздохнул.

— Но мне все же интересно, — продолжал капитан. — Ты, правда, пальнешь в меня из этой фиговины?

— Надеюсь, не придется, — смутился пилот. — Вы же понимаете, что мы были вынуждены… Точнее, они…

— Они — идиоты. А ты среди них идиот номер один.

— Почему? — обиделся Кукушкин.

Капитан бросил на стол циркуль-измеритель, поднялся и подошел к нему.

— Потому что даже сейчас не можешь выполнить поставленную перед тобой задачу.

При этом он довольно легко вырвал из рукКукушкина ракетницу. Тот попытался вяло посопротивляться, встать, но Севченко мягко ткнул его ладонью в лоб, и пилот снова плюхнулся в кресло.

Дверь каюты распахнулась, на пороге появился Петров.

— А вот и он, — с наигранной радостью объявил Валентин Григорьевич. — Я полагал, вы появитесь раньше, Андрей Николаевич. Что, скучно одному сидеть на скамье подсудимых? Решили весь экипаж за собой утащить?

Произнося последнюю фразу, он поднял ракетницу и направил ее в грудь Петрова.

Завидев такой оборот, Кукушкин еще глубже вжался в спинку кресла, а голову втянул в плечи.

— Спрячьте оружие, товарищ капитан. Только хуже сделаете.

— Вы — организатор бунта на судне. И если я вас пристрелю — мне грамоту выпишут. И премию дадут.

— Послушайте, я понимаю, что не слишком вам симпатичен. Поверьте, вы тоже не Алла Пугачева. Но в этой критической ситуации нам необходимо действовать сообща. Главное — остановить людей, пока они не спалили всю горючку.

— Валентин Григорьевич, — подал голос Кукушкин, — он, правда, не участвовал. Это все мы затеяли.

— Ты? — насмешливо посмотрел на него Севченко.

— Ну как я?.. Хотя да. И я тоже.

Воспользовавшись моментом, Петров выхватил направленную на него ракетницу и оттолкнул капитана. Тот потерял равновесие, упал. Но сразу поднялся.

Андрей примирительно поднял руки.

— Я вам не враг.

И для пущей убедительности бросил ракетницу на стол.

Севченко молча глядел Петрову в глаза…

* * *

Все спущенные за борт бочки с соляркой были наполовину вкопаны в лед, образуя своеобразный клин вокруг носа ледокола. Выполнив тяжелую работу, матросы с ломами и кирками отошли на безопасное расстояние. Вожаком среди них был боцман Цимбалистый.

Убедившись, что вблизи бочек никого не осталось, он поднял вверх правую руку, сигнализируя о готовности к подрыву. Один из матросов боцманской команды закончил установку электрических детонаторов и растяжку проводов, подсоединил их к старенькой подрывной машинке КВМ-6.

После чего недвусмысленно глянул на Цимбалистого: «Готово!»

«Давай!» — кивнул тот.

Матрос сделал несколько энергичных оборотов ручки индуктора и нажал на кнопку «Взрыв».

Под носом ледокола мощно грохнуло. Лед под ногами дрогнул, а к сумрачному небу вознеслось несколько огненных «грибов», увлекающих за собой обломки льда и разрушенных бочек. Всю округу тут же заволокло черным дымом.

Ветер быстро разметал клочки дыма, и команда «подрывников» с разочарованием увидела, что лед остался практически неповрежденным. Ни полыньи, ни свежих трещин под носом «Михаила Громова» не образовалось.

Лишь сверху сыпались обломки, а два десятка разбросанных по снегу лужиц солярки горели ярким красноватым пламенем.

* * *

На мостике царило напряженное молчание. Странное дело — народу было прилично, а тишина — хоть рояль настраивай.

Еремеев стоял у крайнего левого окна, Банник — по центру. Тихонов — у выхода на правое крыло. Молодой вахтенный матрос-рулевой — сменщик Тихонова — уперся плечом в переборку за штурвалом и рассматривал портрет рыжеволосой Аллы Пугачевой.

Сначала тишину нарушила серия взрывов бочек с соляркой. А через несколько секунд на мостик ворвался Зорькин.

— Не взяло! — в сердцах крикнул он.

Банник усмехнулся в седые усы:

— Еще бы… Толщина сто двадцать сантиметров. По такому льду хоть из пушек пали.

— Готовьте еще заряды! — гаркнул Тихонов. — Все, что есть! Будем рвать, пока не образуется полынья!..

— Куражишься? — Второй помощник отошел в сторону, давая понять, что не желает иметь ничего общего с одним из лидеров местной «революции». — Ну, давай-давай, покуражься…

Тихонов продолжал наседать на Зорькина:

— Несите, я сказал!

— А чего это ты раскомандовался? — заартачился тот.