Настольная книга адвоката: искусство защиты в суде - Джерри Спенс

Выше мы рассказали историю Джима Смита, рабочего человека, много пережившего и в свое время влюбившегося без ума в свою будущую жену Энн. К тому времени как мы появились в зале суда, мы знали его точку зрения, понимали его слабые стороны и «болевые точки». Мы консультировались с Энн, когда работали над вступительной речью. Она играла свою и его роли у нас в офисе, где мы раскрывали историю их любви и неприятностей с помощью методов, описанных в предыдущих главах. К тому времени когда мы вошли в зал суда, мы стали и Джимом, и Энн. Мы также примерили на себя роль бригадира буровиков, который старался успеть на дневной рейс в Лас-Вегас, когда устанавливался сорвавшийся ограничительный клапан. Мы понимали ход мыслей президента и владельца буровой компании, которому предстояло платить компенсацию за смерть Джима Смита и которого одновременно злило и пугало судебное разбирательство.

После того как мы проиграем начальную сцену – первую встречу Джима и Энн, – перейдем к другим главам их жизни, другим сценам: свадьбе, медовому месяцу, первому году совместной жизни. Увидим сцены, когда они выясняли и решали многочисленные проблемы – не всегда успешно. Наконец, придет время откровенно рассказать присяжным, как они расстались.

Мы часто рассказываем истории от первого лица. В таком рассказе есть определенная сила, которую невозможно повторить, если повествование ведется от третьего лица. Кроме того, можно легко переходить от первого лица к третьему и наоборот. Вот как можно передать одну из сцен: «Это случилось за завтраком. Джима мучило похмелье. Вчера вечером они поссорились, и он сбежал из дома в бар, где хорошо набрался. Тем не менее утром он встал и начал собираться на работу».

Здесь можно перейти к рассказу от первого лица:

«Я не знал, что ей сказать. Чувствовал себя отвратительно. В голове стучал молот, желудок бунтовал. И вдруг она сказала: «Считаешь, что это может продолжаться дальше?» Я не знал, что ответить. Понимал, что дальше так жить нельзя. Но что же делать? Встать на колени и умолять о прощении или как? Потом Энн сказала: «Ты собираешься со мной разговаривать или нет?» – но я все еще не знал, что ей ответить, и промолчал. «Не думаю, что мне нравится жить с человеком, который со мной не разговаривает». – сказала она. Я встал и вышел. Меня трясло весь день.

Ее слова обидели меня. Вечером, дома, я все еще не знал, что сказать. Она встретила меня тяжелым взглядом, стояла, уперев руки в боки, поэтому я собрал вещи и ушел. Мы так и не сошлись».

Хотя мы никак не могли доказать правдивость этого монолога и могли услышать возражения противной стороны, тем не менее это достаточно верное умозаключение, которое подтвердят представленные нами факты, потому что Энн будет давать показания, а во вступительной речи мы с таким же успехом можем изложить события от первого лица:

«Меня зовут Энн Смит. Я любила этого человека. Джим был таким крепким и таким нежным, мне не нужно было разговаривать с ним так. Да, мы поссорились, поэтому он пошел и напился. Я его знала. Когда он встал на следующее утро, ему было плохо. Это было видно. Джим не разговаривал со мной. Это случалось всегда, когда ему было не по себе. Я хочу сказать, что ему нужно было остаться дома, чтобы уладить ссору. Он хотел извиниться, но не знал, как это сделать, а я не знала, как ему помочь. Поэтому попыталась направить разговор и сказала: «Считаешь, что это может продолжаться дальше?» Он не ответил. Когда Джим не знал, что ответить, он обычно молчал. Но я решила объясниться и спросила: «Ты собираешься со мной разговаривать или нет?» Он просто смотрел в тарелку, как будто ему было стыдно поднять глаза. Поэтому я решила его дожать: «Не думаю, что мне нравится жить с человеком, который со мной не разговаривает». Это его обидело. Он встал и вышел, и это был последний раз, когда я видела его живым. Мы так и не сошлись. Я переживала, но не знала, как сказать, что чувствую себя виноватой не меньше, чем он. Потом написала ту записку, сказав, что люблю его. А потом они его убили».

Сразу становится очевидно, что рассказ от первого лица более эффективен, так как он ярче передает случившееся, нежели такие слова адвоката: «На следующее утро Джим и Энн не говорили о том, что произошло накануне вечером. Джим ушел и не вернулся».

Адвокат должен быть хорошим рассказчиком. Нужно постоянно рассказывать сказки детям на ночь и разные истории родственникам и друзьям, когда выпадает случай. Если мы спросим у кого-нибудь: «Хочешь послушать одну историю?» – почти всегда следует положительный ответ. Нам необходимы хорошие истории – и плохие тоже, – потому что так заложено в генах. Хороший рассказчик намного лучше передаст историю, чем выступающий перед судом свидетель, и при этом оба будут говорить одно и то же – правду.

Чаще всего я рассказываю истории во всех подробностях, примерно так, как излагал от первого лица историю Смитов. Когда Энн займет свидетельское место, она будет нервничать, несмотря на всю подготовку. Она наверняка услышит возражения противной стороны и постановления судьи, поэтому ее рассказ будет отрывистым и неполным, а во время перекрестного допроса его полностью извратят. Все это говорит в пользу подробной презентации истории во вступительной речи, но она будет успешной, если изложение окажется интересным и даже притягательным. Длинная, скучная, утомительная история вызывает лишь раздражение.

Страх передвозражениямиисудьями. Адвокаты инстинктивно боятся возражений противной стороны, точно так же, как птицы боятся змей. При таком стиле изложения истории протесты сыплются обязательно. Но я еще раз утверждаю: если не рискуешь, то ничего не добиваешься. Возражения противной стороны нас не ранят. Я ни разу не слышал, чтобы возражения кого-нибудь убивали, ни разу не видел, чтобы визгливый крик судьи «Возражение принято!» возымел большее действие, чем звон в ушах. Судьи часто кричат, потому что чувствуют себя беспомощными. Они рычат как дворовые псы, потому что прикованы к скамье и не могут физически наказать адвоката, который до смерти им надоел. Они могут быть злобными и раздражительными, потому что страдают врожденными дефектами темперамента. Судьи могут грозить и запугивать, потому что в детстве отцы стыдили их и дразнили «маменькиными сынками». Какой бы ни была причина, недостатки грубого, несдержанного, бесчестного, некультурного судьи являются его недостатками, а не нашими. Мы всегда должны это помнить.

А почему мы боимся возражений? Судья похож на строгого и придирчивого отца, над которым у нас нет никакой власти. Мы внутренне сжимаемся, когда начинается ругань.

Кроме того, мы боимся потерять лицо перед присяжными. Грубый судья может нас унизить. Но если не реагировать на него, ситуация в зале суда обычно меняется.

– Ваша честь, я возражаю против сценических постановок мистера Спенса! Противная сторона имеет в виду мой рассказ от первого лица.

– Да, мистер Спенс, – рычит судья, – вам известны правила выступления в суде!

Явный намек на то, что я перешел хорошо известный рубеж и вступил на запрещенную территорию.

Улыбка в сторону судьи. Не ухмылка, а добрая улыбка, и я произношу спокойным голосом:

– Я не знал, что их нарушил, пока вы мне не сказали. Благодарю вас, ваша честь.

Но через минуту я опять возвращаюсь к первому лицу.

Судья прерывает:

– Что я вам говорил, мистер Спенс?

– Что, ваша честь?

– Вы опять принялись за свое?

– За что, ваша честь?

– Вы знаете, о чем я говорю.

– Да, конечно, ваша честь. Я рассказываю присяжным, что наши доказательства будут представлять собой точку зрения главного свидетеля в деле.

– Ну, тогда рассказывайте.

– Спасибо, сэр.

И через несколько минут снова перехожу на первое лицо, что в данном случае вполне уместно. На неуместности первого лица настаивает судья. Но вежливый ответ с мягкой улыбкой может стать умиротворяющим средством. Судье трудно враждебно относиться к стоящему перед ним улыбающемуся человеку. Если мы в ответ не грубим и не раздражаемся, все препятствия, как правило, быстро исчезают. Кстати, немного юмора (необидного) может творить чудеса. Адвокат, воюющий с судом за первенство, обязательно потерпит поражение в этой борьбе за власть. Для судьи нет ничего более страшного, чем адвокат, претендующий на его власть, он сделает все, что в его силах, чтобы сломить такого адвоката.

Страх (потерять власть), боль (боль страха) и гнев (сменяющий боль) – это последовательность чувств, присущая всем нам, а также судьям. Нам не нужно вселять в судей страх или причинять им боль и тем более вызывать гнев, следующий за болью.

Разумеется, некоторых судей не так легко напугать, и поэтому они не так быстро превращаются в тиранов. Во время моих выступлений хорошие судьи часто отклоняли возражения оппонентов, и те попадали в порочный круг. Но, не внося протесты, оппонент позволяет нам рассказывать историю самым эффективным способом. Однако возражения вполне могут привести к неблагоприятному решению судьи, и это только усиливает пользу нашей истории.