Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, что и говорить, — сочувственно поддержал Михаил Иванович, — с малыми детками горе, с большими — вдвое.
За спиной Ермаковой стоял Северцев.
«Она, она!» — пронеслось в голове Захарова. Почти не дыша, слушал он разговор женщины с вахтером. «Держись, Гусеницин Хведор! Рано ты хихикаешь. Конец клубка в моих руках», — думал сержант. И вдруг эти мысли оборвались. На смену им пришли другие. Перед ним уже возникала не ехидная и хитроватая улыбка Гусеницина, а властное и по-отцовски строгое лицо майора Григорьева: «Работай не из чувства мести к Гусеницину, а для пользы дела. Помни свой долг». Как он смел забыть об этих словах? Как он смел ликовать только из-за того, что покажет Гусеницину, как нужно работать? «Неужели только неприязнь? Неужели только оскорбленное самолюбие говорит во мне?» — спрашивал себя Захаров. Посмотрев на Северцева, он увидел, что лицо у того напряженное и бледное.
«Нет, не месть, не самолюбие, а долг... Только долг», — твердо решил Захаров и почувствовал прилив новых сил.
Дальше все шло так, как намечалось по плану. Согласовав с дежурным диспетчером подмену Ермаковой, Захаров допросил ее и был очень доволен, что та спокойно и подробно рассказала, как двое суток назад, уже во втором часу ночи, когда трамвай возвращался в парк, к ней на повороте у Оленьего вала на ходу заскочил в вагон высокий молодой человек с окровавленным лицом. Сошел он у вокзала.
Закончив допрос, Захаров устроил очную ставку, в которой Северцев и Ермакова опознали друг друга. А через двадцать минут все трое: Захаров, Северцев и Ермакова — уже ехали на милицейской «Победе» к трамвайной остановке «Большая Оленья».
Дорогой вспомнилось лицо вахтера. Снова мучил неотвязчивый вопрос: «Где же я его видел?» И вдруг, в какое-то мгновение, в памяти всплыл другой старик: в начищенных яловых сапогах, в белой льняной рубашке с красным поясом. «Молодцы? Молодцы, ечмит-твою двадцать!.. По-нашему, по-россейски!.. Гулять так гулять!...» — лихо звенел голос старичка, обращавшегося сразу ко всем: и к стриженым призывникам, и к голосистым девушкам, и к завороженной коломенскими частушками толпе. «Вспомнил», — облегченно вздохнул Захаров, почувствовав, что он вырвался из каких-то клещей, сковывавших его мысли.
Место, где Северцев прыгнул в трамвай, Ермакова указала сразу. Большего сообщить она не могла.
Захаров поблагодарил кондукторшу за помощь и предупредил, что ее могут вызвать, если в этом будет необходимость. Шофер отвез ее на работу.
Северцеву все давалось труднее. Местность он признал далеко не сразу. Тогда ему все здесь казалось другим. В памяти неотвязчиво стояли зловещие картины дальних огней и ночь, душная, звездная ночь... А сейчас было солнечное свежее утро.
— Нет, не узнаю. А может быть, и здесь. — Алексею становилось жалко Захарова. «Сколько труда и нервов будут стоить ему эти поиски», — думал он, идя следом за сержантом.
Захаров остановился, присел на пенек и закурил.
«При осмотре местности должна быть система. Бессистемными поисками, рысканием можно испортить все дело», — вспомнилась ему грубоватая, но ясная установка профессора Ефимова, старого криминалиста, лекции которого проходили при гробовой тишине аудитории.
После перекура осмотр продолжался.
Обогнув рощу от шоссе до грунтовой дороги, сержант решил вести осмотр по квадратам. Северцеву было приказано следовать в двух шагах позади.
Шаг за шагом, от дерева к дереву Захаров и Алексей прочесывали березовую рощу. Двигались медленно, зорко всматриваясь в каждый камешек, в каждую сухую веточку, валявшуюся в росистой траве.
Дойдя до грунтовой дороги (Северцев не помнил, как трое суток назад он шел по ней), они возвращались назад и так же медленно, так же молча, подавшись чуть в сторону, снова двигались к шоссе. И снова к грунтовой дороге...
Чувство времени терялось. Были секунды, когда Захаров забывал, зачем он здесь, и продолжал поиски автоматически. Вспомнилась Наташа. Иногда из примятой травы лукаво подмигивали глаза Гусеницина, неприятные глаза цвета недозрелого крыжовника. Захаров останавливался, закуривал и, осмотревшись, снова двигался вперед. Северцев отставал. Бессонная ночь, напряженные поиски без завтрака положили под его глазами глубокие сероватые впадины.
Захарову все чаще и чаще приходилось его подбадривать.
Так прошло часов шесть. Солнце поднялось в зенит и палило нещадно, как оно только может палить в середине июля в полдень. Но Захаров не отчаивался. Бегло посматривая на необследованный клин рощи, он подбадривал себя, что заветное место, где будет раскрыто новое звено в цепи расследования, еще впереди и до него они дойдут обязательно.
Мысленно рассуждая сам с собой, Захаров вдруг остановился и вздрогнул. Шагах в четырех от него лежали две скомканные и ссохшиеся от запекшейся крови тряпки. Рядом валялся грязный носовой платок с синими каемками. Здесь же лежала размочаленная белая бечевка с окровавленной на концах бахромой.
Северцев медленно плелся позади, совсем не испытывая той уверенности, которая жила в Захарове. Он думал в эти минуты о доме, о больной матери, сочинял оправдание, ко-тое придется ему высказать, когда на собрании будут разбирать вопрос об утере им комсомольского билета. «Эх, ресторан, ресторан подведет. Каждый может спросить: «Зачем ты пошел в ресторан? Почему с поезда, товарищ Северцев, вы подались не в университет, а в ресторан?» Об этом будут спрашивать везде: на собрании, в райкоме, товарищи... Эх, если б не ресторан...»
Поравнявшись с Захаровым, Северцев остановился и увидел скомканные окровавленные тряпки. В первую секунду он в страхе попятился назад.
— Здесь! — выдохнул глухо Алексей и кинулся было вперед, но Захаров остановил его:
— Не троньте, нельзя!
Северцев покорно замер. Захаров слышал его отрывистое надсадное дыхание. Лицо Алексея было бледным.
Волновался и Захаров. Раскрывая планшет, он опять на несколько секунд вспомнил Гусеницина. На этот раз лицо того было настороженное и злое.
Приблизительный, грубый план местности — три березки и тропинка, ведущая к шоссе, — был набросан за минуту.
Ни к чему Захаров пока не притрагивался. Предварительно требовалось самым тщательным образом осмотреть место вокруг этих первых свидетелей преступления. Захаров не ошибся, полагая, что кроме платка и бечевки должны быть обнаружены и другие предметы. В примятой траве лежали светло-зеленая расческа и маленький прокуренный мундштук янтарного цвета. Припав на колени, сержант двумя пальцами бережно взял мундштук. На его полированных гранях были заметны отпечатки пальцев. Расходясь веером, узоры замыкались в полукруг и обрывались у точеных ребер мундштука.
— Ваш? — Захаров повернулся к Северцеву, боясь, что тот ответит: «Да».
Но Северцев отрицательно покачал головой и с той
- След на кабаньей тропе - Валерий Георгиевич Шарапов - Криминальный детектив / Полицейский детектив
- Родня до крови - Валерий Георгиевич Шарапов - Исторический детектив / Полицейский детектив
- Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов - Детектив / Исторический детектив / Полицейский детектив
- Киевский лабиринт - Любенко Иван Иванович - Полицейский детектив
- Ледяной палач - Николай Иванович Леонов - Детектив / Полицейский детектив
- Странный дом - Николай Иванович Леонов - Детектив / Полицейский детектив
- Воровской дневник [Сборник] - Николай Иванович Леонов - Детектив / Полицейский детектив
- Покойник «по-флотски» - Наталья Лапикура - Полицейский детектив
- Исчезнувший поезд - Наталья Лапикура - Полицейский детектив
- Камни раздора - Николай Иванович Леонов - Криминальный детектив / Полицейский детектив