Старость аксолотля - Яцек Дукай

подступают к груди, то осыпаются с неподвижных конечностей. Вращение небосклона тоже ускорилось, Знаки Зодиака и Знаки Харда мчатся будто на молитвенном барабане. Между ними вспыхивают все новые искорки, Розетты и не-Розетты, радиотелескопы, поселения, солнечные зеркала, орбитальные лифты и ускорители частиц, он мог бы начать задумываться, что там строится в космосе, но после таких мыслей ему потребовался бы год летаргии, и потому он ни о чем не думает, лишь позволяет обтекать себя потоку времени, потоку сна, потоку технологии, потоку природы, тоже уже не в силах их отличить, лучистые метрополии уступают место столь же эффектным катаклизмам, извержениям вулканов, падениям метеоритов, маршам многоногих молний, пожарам и наводнениям, потом наступают вторжения разноцветной Жизни, пустыни зарастают все более странной флорой и матерницами, металлическими травами, стадами бродячих цветов, бумажными лесами эозинового фотосинтеза, джунглями из манги, в которых похожие на колибри ангелочки с фрактальными крылышками охотятся с минитрезубцами и гарпунами, они облепили сидящий под драконьим ребром металлолом, колют его и тычут, сокрушая последнюю карминовую броню головы и груди, потом наступает пора Жизни Миядзаки, и равниной завладевают рои несмелых эльфов, тянутся шествия ками и богов, а среди низких туч движутся армады деревянных воздушных кораблей, потом снова пустыня, бесплодная земля и мертвые фатаморганы, потом вновь движение самооживленной материи, камни говорят с дюнами, дюны шепчут Луне, песок скручивается в торнадо, башни, термитники и поэтические биомехи, неземные барочные пейзажи Земли без жизни, тем временем не остается энергии даже на удивление, столь быстро проносятся векторы, природы, сны и цивилизации, 200К, 300К, миллион дней после Погибели, и новый день, и 5М, 10М, и никто наверняка уже не помнит Погибели, никто наверняка уже не помнит человека, не хватает сил и ресурсов на эту память, впрочем, стоит ли, не стоит, на самом деле нет никакой разницы, нет никакой разницы, ты знаешь это с абсолютной уверенностью, only hardware remains[172]. 100М, 200М, 300М, бьют радостные часы пустоты, а в потрескавшихся объективах проржавевшего меха восходят и заходят галактики и вселенные.

Поэтому, после короткого жизненного пути длиной в несколько сотен тысяч лет, исполненных величия и агонии, Семнадцатые Люди уступили место Восемнадцатым – как оказалось, последнему человеческому виду.

…Разумеется, только благодаря подобному трюку я смог обосновать, что все наше настоящее сознание является лишь предварительным и не очень удачным этапом первого эксперимента.

Олаф Стэплдон. Последние и первые люди

Июль – декабрь 2013

Агерре в рассвете

(Перевод Кирилла Плешкова)

1. Убийство в Агерре

Квинсианец опускается на колени, прижавшись лицом к полу, правый глаз исчезает в ковре, левым он смотрит на труп. Большие часы из железа, черного дерева и хрусталя отбивают в углу комнаты двадцать семь. При звуке первого удара хрустального сердца леди Амиэль роняет бокал с фиолетовым спьере, но вино и осколки стекла тут же взмывают с пола и возвращаются в непослушную руку: это входит Сцилла. Молниеносно становится темнее. Альбедо кожи ксенотика не превышает процента. Сцилла в белой рубашке и белых брюках, босиком. Волос у него нет. Черные ступни тонут в ковре. Он бросает взгляд на спину квинсианца, и у того путаются мысли. Не зная, что сказать, он поднимается и говорит:

– Прекрасно.

– Прошу прощения?

– Убийство.

Леди Амиэль ставит вернувшийся во времени бокал и наливает себе в новый. Чтобы не смотреть на тело мужа, выглядывает в окно. За городом, на северном горизонте, под кольцом, трещат горизонтальные красные молнии.

– Мы минуем Смерть Тато, – бормочет она в пространство.

Карминовые вспышки километровых молний отражаются в ее зрачках кровавыми ниточками. Она закрывает глаза и дышит, дышит, дышит. Боже. Что мне теперь делать? В Иллюзионе наверняка уже все кипит. Габриэль, чтоб тебя, зачем тебе нужен был в конституции этот де Квинси? У нее кружится голова, она прислоняется к бару. Крайст, какая пустота! Мышцы живота дрожат в нескончаемых судорогах.

Внезапно навалившаяся тяжесть вынуждает ее опереться о стойку обеими руками. Приходится поставить бокал.

Это вошел Агерре.

– Гритц.

– Гритц, фрай.

Он подходит к ней.

– Майгод, Карла, я в самом деле не знаю, что сказать. Я понятия не имел. Объявлю вендетту.

– Незачем.

– Я так хочу. Джииз, – он обнимает ее, сжимает за плечо. – Не понимаю.

Леди Амиэль чувствует, как проваливается в тело ксенотика. Стампа Примуса ОНХ нарушает градиенты гравитации. Вдова высвобождается, с трудом поднимает голову и смотрит в лицо Агерре. Маска сочувствия. Из-под глаз сочится отвратительная фиолетовая глия. Она предпочла бы, если бы Агерре был столь же равномерно черен, как Сцилла, по крайней мере, этого не было бы видно. Они иногда потеют глией, и та остается на предметах и людях, к которым они прикасались.

Агерре качает головой.

– Что угодно. Только скажи.

Леди Амиэль, похоже, даже не слышит. Она совершает неверный жест рукой.

– Мне нужно сесть, – бормочет она.

Вбегает стул. Агерре протягивает руку, и тот попадает в нее, свернув на лету.

– Пожалуйста.

Женщина садится.

Окно открывается настежь, внутрь врывается холодный воздух неземной ночи, заставляя дрожать пламя свечей, ероша белые волосы вдовы, шелестя бумагами на полке. Шевелится также рукав одежды лорда Амиэля.

Сцилла бесшумно обходит труп. Там, куда падает его взгляд, становится светлее. Когда он всматривается во взрезанное горло мужчины в кресле, рана начинает сиять белизной, от которой больно глазам.

Квинсианец стоит неподвижно и смотрит. Взгляд его полон наслаждения. На высоте его локтя вращается в воздухе венчик пыли, сплетенной в маленький октоморфический остаток. Квинсианец задумчиво делает полшага в сторону и шипит от боли, когда рука попадает в микроузел 4D.

– Я его знаю? – спрашивает через плечо вдова, приведенная в чувство страдальческим звуком.

Агерре – с головой в Иллюзионе – отвечает:

– Похоже, нет. Показать?

– Спасибо, не надо.

– Он убегает.

– Да.

Агерре оглядывается на Сциллу. Сцилла Миазо ОНХ, номер 16 по августовским рейтингам Лужного, 356.7 окт., двадцать два года без сна. Пес Агерре. В таких ситуациях слова между ними не требуются, ни в Глине, ни в GRI. Едва заметный взгляд, дрожь стампы, прожилка глии – этого вполне достаточно. Сцилла кивает, разворачивается кругом, проходит мимо сгорбленной леди Амиэль и выпрыгивает в окно с семидесятого этажа. Ночь беззвучно поглощает черно-белую фигуру.

Агерре массирует руки вдовы. Наконец от его прикосновения в ней что-то надламывается, и женщина издает первый крик отчаяния; пока это еще скорее шепот, вздох – но так высвобождается душа.

Он поднимает взгляд на квинсианца. Взгляд ксенотика чувствуют даже те, кто без сознания;