Список черных дел - Александра Авророва

Самое смешное, что я так и не сумела выведать, кто же такой пресловутый Соболев. Сослуживцы отказывались мне отвечать, однако уверяли, что он практически всесилен. А я… я испытывала к нему отвращение. Мне казалось, он не ведает моральных преград. Если он сочтет Олега своим соперником, то последствия страшно представить. Да просто наймет киллера и убьет! Или я сама себя запугала? В наши дни и в нашей стране от ревности не убивают. Только мне жутко, и зубы опять стучат. Вернулись! Вернулись довольно быстро. Теперь у Олега горят щеки, а Ирина бледна. Вот к ней подходит Михаил Григорьевич, и она покидает комнату уже с ним. Это хорошо. Это отвлекает.

Когда высокий гость умолк и обвел глазами помещение, он не обнаружил там своей жены и ее дядюшки.

— Иришка! — тонким и срывающимся, совершенно не своим голосом позвал он. — Ты где?

И лицо его озарила глупая-преглупая улыбка. Я хорошо ее знала. Она возникает, когда думаешь об очень любимом человеке.

Ирина появилась, и я снова остолбенела. Теперь ей было не двадцать, а сорок пять.

— Сколько можно тебя ждать? — раздраженно поинтересовалась она. — У тебя дела, а мне что прикажешь делать? Умирать со скуки?

— Но мне казалось, — растерянно выдавил муж, — мне казалось, ты сама хотела сюда со мной приехать. Я так понял…

— И ошибся. Я согласилась заехать с тобой по пути в клуб, но не имела намерения торчать тут до бесконечности. Впрочем, тебя никто не торопит. Я могу и одна.

— Ни в коем случае! — вскочил Анатолий Анатольевич. — Прости, милая. Я и впрямь заговорился.

Он нежно обнял супругу и, не прощаясь, покинул наш гостеприимный кров.

Костик облегченно вздохнул и бодро заметил:

— Не знаю, почему, но после их визитов меня жутко тянет выпить. Все равно рабочий день уже фактически кончился. Девочки, займитесь, а?

Вскоре мы уселись за стол. Как всегда, тамадой был начальник.

— Ну, что, — бодро начал он, — первый тост надо за него. За Ленчика то есть. Пусть это будут поминки. «Чтобы жизнь не шла зазря, опрокинем стопоря», — и он действительно опрокинул в себя стакан водки. — Кстати, похороны завтра в три. Мне придется пойти, а вам не обязательно. По желанию. Ясно?

«Слава богу, что у Лени нет детей, — пронеслось у меня в голове. — Как бы я посмотрела им в глаза?» И меня замутило.

— Откровенно говоря, — продолжил Костик, снова хорошенько дерябнув, — никто с покойным всерьез не дружил. Отношения были чисто деловыми. Так что горе изображать было бы смешно. Главное, чтобы происшествие не повредило коллективу в целом. Хотя, конечно, по человечески всем его жаль. Но больше всего меня удивляешь ты, Надя. Голову бы дал на отсечение, что вы с ним друг друга терпеть не можете. Если уж и клеишь ты кого, так совсем другого. И вдруг такие пенки… Позавчера была куколка — ну, чистый пломбир. А сегодня — краше в гроб кладут. Неужто ты по Леньке сохла? Или ты у нас просто такая кисейная барышня? Колись, а?

И он, хитро прищурясь, немелодично затянул старую песню:

— Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенныйВ любую сторону твоей души!

— Да отвяжетесь ли вы от нее когда-нибудь?! — вдруг раздался резкий голос Олега, и в нем прорвалась столь откровенная злоба, что все разом смолкли. Олег, всегда спокойный и сдержанный… Кажется, он и сам ошеломлен своей вспышкой.

Первой опомнилась я и, надеясь сгладить странное впечатление, попыталась улыбнуться:

— Сейчас не те времена, Костя, двугривенным не отделаешься. Цены на транспорт неуклонно растут.

Лерочка радостно засмеялась немудреной шутке, за ней вступили остальные, и инцидент был похоронен. Только я, дура, до самого конца надеялась, что Олег, так неожиданно и непонятно выступивший в мою защиту, предложит меня проводить. Однако проводить меня вызвался Михаил Григорьевич.

Мы медленно шли по улице, и я понимала, что он пытается, но не решается что-то сказать. Наконец, я не выдержала:

— Вы ведь хотите со мной поговорить, Михаил Григорьевич? О чем-то неприятном?

— Не… не знаю, — неуверенно сказал он. — Может, не неприятном, только… Я, конечно, не имею права, и вы не обязаны мне отвечать. Но, поверьте, это не… не праздное любопытство. И не обижайтесь, пожалуйста.

— Хорошо.

— Вам нравится Олег?

— Да.

— Очень?

— Да.

Он помолчал, вцепившись руками в волосы, потом вздохнул:

— Ох, как плохо!

Я и вправду на него не обиделась. В его вопросах было столько искренней доброжелательности, что я не сумела уклониться от ответа или соврать.

— Почему же плохо? Я, разумеется, особо не рассчитываю на взаимность, но ведь любовь и без взаимности прекрасна. Разве нет?

— Давайте сядем, — предложил мой собеседник.

Мы присели на скамью.

— Моя жена очень любит Ирину, — словно бы нехотя выдавил он. И смолк. Он молчал, и вздыхал, и стонал. Потом с трудом произнес:

— Я надеюсь, что это не пойдет… Если кто-нибудь узнает… Я надеюсь, что вы никому…

— Я никому не скажу.

— Вы — хорошая девочка, и я не могу вас так оставить. Если б моя дочка попала в подобную ситуацию… кто-то должен предупредить, правда? Дело в том, что Ирина и Олег… у них… В общем, у них связь.

— Я знаю, — вырвалось у меня. Не стоило мне пить водку!

— Значит, он вам сказал?

— Ну, что вы! Это мои догадки. Сегодня, например…

— Да. Она совсем потеряла голову. Но она славная девочка, честное слово! Взбалмошная всегда была, но славная. Сколько я ей говорил: «Не дури! При таком муже надо быть осторожной». Но с вами ж говорить бесполезно! Ну, чего дался вам этот Олег? Тебя еще можно понять — ты не замужем, а она… Муж на руках носит, богатый, умный. Ну, постарше чуть, так это ж даже хорошо. А Таня моя заладила свое: «Девочка не должна загубить свою молодость, у них любовь, а я всегда на стороне любви…» В общем, у нас дома они встречались, так что я все про них знаю.

Я пожала плечами:

— Зачем вы мне это говорите? Чтобы я не пыталась увести чужого мужчину? А я и не пытаюсь.

— Ну, что ты! — испугался Михаил Григорьевич. — Наоборот! Я б был счастлив, если б… в общем, если б у них все прекратилось. Я считаю — да, так да, а нет, так нет. Либо живите вместе, либо расставайтесь, а по углам прятаться взрослым людям негоже. А она: «Ты не знаешь моего мужа, он меня не отпустит, он нас убьет!» Тогда отпусти парня. Я, в общем-то, сразу видел — не больно ему это надо. А последнее время совсем нас навещать перестал. Ирка извела звонками, а он отнекивается.

Я невольно подняла голову.

— Вот именно, — кивнул мой собеседник. — Я в субботу у него прямо спросил, в чем дело. Она же — моя племянница, я за нее отвечаю. А он говорит: «Я люблю другую». Так что тебя.

— Он… он назвал, что меня?

— Нет, но кого ж еще?

Я вспомнила Валечку с мясной базы и вздохнула. Михаил Григорьевич горестно продолжил:

— А сегодня… сегодня она совсем обезумела. Я ей говорю: «Ты что! При муже, на глазах у всех! Жизни тебе не жалко». А она: «Да, не жалко. Я подумала, что он меня любит, и решила рискнуть. Уйти от мужа, и будь что будет. А теперь я вижу, что, стоит мне уйти от мужа, как Олег меня бросит. Так он от меня этого не дождется. А пока я при муже, он бросить не посмеет. Иначе я такое устрою, что погибнем и я, и он. Мне уже все равно. А если у него другая, так задушу своими руками». Вот так и сказала! Я ей: «Да постыдилась бы силком удерживать мужика, которому тебя даром не надо». А она: «Не твое дело, дядя Миша». И глаза совсем безумные, а сама белая, как полотно. Жалко мне ее — слов нет. Не доведет ее это до добра. А потом тебя вспомнил. Она девочка хорошая, но с детства такая была — если вскипит, то ее не остановишь. Потом жалеет, прощения просит, ан поздно. Помню, маленькой была, с моей Гулькой как-то повздорила. Дочкой то есть. И как даст ей лопаткой по голове! Кровь потоком, Ирка к нам: «Я Гульку убила!» Пока та лежала в больнице, Ирка есть отказывалась — «не стану, раз я такая плохая». А шрам до сих пор есть под волосами. Я, конечно, не думаю, что она вот так возьмет и тебя убьет, но береженого бог бережет.

— Спасибо! Только что я в случае чего смогу сделать?

— Ну, не доводить пока до крайности. Она про тебя явно не знает. Знала бы, так вела б себя иначе. Да и выглядишь ты сегодня… надеюсь, она про тебя даже и не подумала. Так вы уж потерпите с Олегом. Пусть Ирка остынет. Я Таню на нее напущу. Она Таню любит. Да и вообще, не может все так продолжаться. Как-нибудь нормализуется. Надо переждать. Конечно, лезу я не в свое дело, да? Знаю, что ты вежливая и не пошлешь меня сразу к черту, вот и лезу. Устроит мне Таня разнос! Нечего, скажет, старым дурням молодых учить. Молодые сами все знают.

— А вы ей не рассказывайте, — предложила я.

— Как это не рассказывать? Ну, я так не могу. Да она сразу по мне увидит, что я темню. Она ж меня насквозь видит. Тридцать три года вместе прожили, как один денек. У вас, молодых, такого уже не будет. Вам новенькое подавай. Сперва подай богатого, потом красивого, потом молодого. Ты-то еще, я вижу, не из этих. Одного отшила, другого отшила. Серьезная, значит. Моя Гулька тоже серьезная. Выбрала — так выбрала. Видал я, конечно, мужиков и получше, но она за своего держится, и я ее понимаю. Свой — значит, свой, и менять его нечего. Не комод все-таки!