Год великого перелома - Василий Белов

— Уехал! Догонять надо гада. Быстро запречь и догонять!

— Ищи ветра в поле, — сказал Усов. Он не спеша заворачивал цигарку.

— Ты у меня… — Сапронов был окончательно взбешен. — Ты у меня после… после поговоришь!..

— Да куда ехать? — вступился за Митьку Веричев. — Оне, может, с вечера выехали, тридцать верст отмахали.

— Неизвестно ишшо, по какой и дороге-то… — вставил Гривенник, держа в одной руке затейливый чайник, в другой пчеловодный дымарь. Глазами он успевал ощупывать шустовский стол с чернильницей и с какими-то книгами.

— Положь на место! — приказал Сопронов, и Гривенник поставил чайник на стол.

Все пятеро, ошарашенные и удивленные, не знали, что делать. Брошенный дом был полная чаша. В хлевах скотина, на верхнем сарае солома и сено. В ларях мука, в сундуках белье и одежда, в шкапах посуда и книги — все брошено на произвол судьбы! Но как осмелился Шустов, как уместил в розвальнях пятерых малолеток, старуху, глубокого старика? «Ну, ладно, — думал Митька. — Ядреные ушли за возом пешком. А как с харчами-то? С кормом для лошади как? Ежели на возу пятеро малолетков да два старика, туды уж больше ничего не положишь».

Комиссия между тем ходила с фонарями по всему дому. До рассвета успели описать самое главное: скот и одежду. Сопронов, не расставаясь с ружьем, распахивал сундуки и шкафы, откидывал одеяла. Драночная зыбка на березовом очепе еще хранила тепло, одеяльце еще не остыло. Пеленочный запах не успел выветриться. Сопронов перевернул всю внутренность зыбки и вдруг снова вскрикнул вороном:

— Под твою ответственность! — Он схватил Веричева за ворот. — Чтобы все до последнего гвоздя в список! Я его, гада, все равно догоню…

Он выскочил из дома и побежал к Прозоровскому подворью, где стояли кони и где образовался центр усовского колхоза. Там было свалено сено и вся колхозная упряжь. Сопронов прибежал туда с фонарем и с ружьем, долго искал сбрую. Сельсоветская лошадь тоже куда-то исчезла. Бегая по Митькиному колхозному двору с ружьем и с фонарем, он вспомнил наконец, что велел запречь Степаниде, но у сельсовета ни повозки, ни уборщицы не оказалось. Пока бегал по Ольховице, лошадь, запряженная в санки, стояла у дома Шустова, где продолжала хозяйничать комиссия. Сопронов отвязал лошадь, положил ружье и патронташ в передок санок. Потом бросил в них охапку шустовского сена, развернулся и на ходу запрыгнул в корешковые санки.

«Куда он ударился? — думал Сопронов. — По какой уехал дороге?.. Ежели в сторону станции, надо позвонить в район. А ежели в сторону Пунемы? И еще есть дорога, третья… Нет, на третьей Шустову нечего делать, он либо на станцию, либо в лесопункт. Может, и догоню, надо попробовать…»

И Сопронов привстал в санках, ударил по лошади ременной вожжиной.

* * *

Светало. Василий-матрос разверстал в розвальнях Евграфов тулуп, в другой тулуп завернул Павла и на руках вынес его из мельничного тепляка. Утыкал со всех боков:

— Ну, Пашка, терпи. Авось не заморожу тебя. Куда поедем? В Шибаниху или в Ольховицу?

— Вези, где сударушка. — Брат даже пробовал пошутить. — В Шибаниху…

Матрос гикнул, мельница исчезла за лесом. Дорога была переметена во многих местах, особенно на полянах, но застоявшаяся лошадь понеслась в галоп. Когда выехали на большую дорогу, совсем рассвело. Поземка настырно и косо неслась поперек пути. Следы от полозьев тотчас заметало. Лошадь сама перешла на шаг.

— Может, к отцу? — спросил брата Василий. — Тут ближе… И медицину легче бы вызвать.

— Нет. Давай уж в Шибаниху. — Голос Павла звучал глухо и равнодушно. Матрос погасил тревогу в душе. «Ничего, ничего…»

— Полундра! — вдруг крикнул он, когда встречная лошадь нисколько не отвернула в сторону. Ударились запрягами. Оглобли сцепились.

— Сдавай назад! — крикнул матрос. — Сворачивай.

— Сворачивай сам! — послышалось впереди.

— Нам нельзя в снег.

— А мне можно? Давай вороти, а то худо будет, — крикнул Сопронов.

«Кому худо будет, еще поглядим», — подумал матрос Василий Пачин и спрыгнул в снег.

— Лежи, Пашка. Где топор? Я ему гужи обрублю…

Но лошади сами, без человеческого приказа подались вспять, оглобли упряжек расцепились. Можно было разъезжаться. Матрос не стал выдирать из вяза топор. Он взял встречную лошадь под уздцы и свел ее с дороги в глубокий снег. Сопронов схватил из передка шустовское ружье. Матрос же прыгнул в свою повозку и тронул вожжи. Сопроновская лошадь вплавь, рывками выбиралась на твердое место. Павел шевельнулся в тулупе, слегка привстал и узнал Сопронова. «Он, — подумалось Рогову. — Опять с ружьем. Куда бы такую рань?» Василий замерз от купания в снегу. Надо было ехать скорее. Матрос показал Сопронову кулак, лошадь пошла скорой рысью. Повозка с братьями удалялась все дальше к Шибанихе.

«Чего это занесло меня на залесенскую дорогу?» — подумал Сопронов. Он положил ружье в передок санок. Взялся за вожжи. И сразу забыл Сопронов про побег Шустова. Сыновья Данила Пачина напомнили ему о родной деревне Шибанихе. Он начал прикидывать, что делать дальше: «Так. Значит, так. Скачков приедет не раньше ночи. Да за это время они все по родне растащат! Все попрячут. Нет, нельзя ждать Скачкова, надо самим! Догадаются ли Веричев с Усовым и Гривенником сходить с описью к Гаврилу Насонову? Учительша — эта только бумаги писать… Гаврила — опишем и Данила возьмем за жабры. Нонче Пачин не вывернется…»

Так думал Сопронов. Думал, гадал: то ли повернуть в Ольховицу, то ли ехать в Шибаниху.

«В Шибаниху! — вдруг твердо решил он. — Еще успею. Теперь не ускочат…»

Он решительно выехал к шибановской отворотке, куда только что скрылись братья. План уже выстраивался в голове. «Что сделать в первую очередь? Собрать комиссию. Группу, а то и две. Кого в группу? Митя Куземкин поведет одну группу, он, Сопронов, вторую. Чтобы успеть, пока не очухались. Куземкина в группу — раз, он, Сопронов, — два. Селька, братан, — три. Володя Зырин, счетовод, — четыре. Лыткин — пять, Кеша Фотиев — шесть. Для счету сгодится и Носопырь. Нет, не выйдет, пожалуй, на две группы! Придется одной…»

Так думал он, погоняя кобылу, возбужденный и радостный: «Пришли, пришли знатные времена. Дремать некогда. С кого бы начать? Знаем, с кого начать…»

Сопронов запалил кобылу. Она вся потемнела от пота, белые хлопья появились в паху. В деревне он кинул вожжи на колья своей изгороди, схватил из санок ружье и вбежал в избу. Минуты через две из ворот выскочила Зоя, она побежала собирать намеченных членов… Потом, на ходу что-то пережевывая, появился Селька, он двинулся открывать красный шибановский угол, в котором всю зиму топил печь и подшивал газеты.

Не больно-то жарко натопил Селька в бывшей конторе, в половине лошкаревского дома! Вторые рамы имелись не в каждом окне, двери ничем не обиты, печка-щиток давно потрескалась.

Первым в читальню явился Миша Лыткин в своей желтой дубленке. На полах шубы намерзли ледяные бубенцы, они слегка побрякивали. Он снял шапку, но от холода сразу надел, отчего постеснялся читать, вернее глядеть картинки в газетах. (Читать, не снимая головных уборов, Селька не разрешал.) Вторым пришел Володя Зырин — продавец кооперации, он же счетовод колхоза «1-я пятилетка»; сразу за ним показался сам председатель Митя Куземкин. Последним, с ружьем за спиной, пришел Сопронов.

— Ты, Игнатей Павлович, чего это? — спросил Куземкин. — За охотой, что ли? У нас за гумном зайцы вон так и скачут…

Сопронов прищурился на Куземкина, и Митя сразу сменил тон.

— Товарищи! — заговорил Сопронов, когда все призатихли. — Ночью получена устная телеграмма из района. Есть указание немедленно приступить к разгрому кулачества как класса… В Ольховице уже начали. Не будем терять драгоценных минут, начнем сразу и мы…

Все замерли.

— А кто в Шибанихе кулаки-то? — спросил Зырин. — У нас нет.

— У меня список! — жестко сказал Сопронов. — Да все мы и так знаем, кто в Шибанихе кулаки, товарищ Зырин! Ежели тебе неизвестно, могу зачитать…

Кеша Фотиев как раз заглянул в двери. Сопронов махнул ему, чтобы заходил быстрее, и продолжал:

— Предлагаю: разделимся на две группы. Одна с Куземкиным, другая со мной. Кому начинать с Ольховского конца?

— Нет, Игнатей Павлович, с двух-то концов не лучше, — сказал Куземкин. — Давай уж пойдем все вместе.

— Пока опишем в одном конце, в другом все спрягают! — со злом обернулся Сопронов. — Боишься, что ли?

— Не боюсь, а вместе надежнее!

Сопронов нехотя сдался. Он взял у Сельки карандаш и амбарную книгу для описей, первым открыл двери:

— Пошли! — В коридоре он перевесил ружье из-за спины на плечо. Лестница заскрипела, все двинулись за Игнахой.

У крыльца встретился Носопырь. Сопронов велел ему идти в дом к Роговым, Сельке приказал караулить Евграфа Миронова.