О привидениях и не только - Джером Клапка Джером

пожалеет, что не вышла за другого. Но многие женщины в сорок – насколько она могла судить по разговорам, которые слышала, – жалели, что не вышли замуж за другого. Если бы каждая девушка в двадцать прислушалась к себе сорокалетней, институт брака исчез бы. В сорок она станет совсем другим человеком. Эта другая почтенная личность не интересовала ее. Просить молодую девушку портить себе жизнь исключительно ради заинтересованного в этом лица среднего возраста казалось неправильным. Кроме того, за кого еще ей выходить замуж? Кэмелфорд не взял бы ее в жены, она была ему не нужна, да и в сорок лет он вряд ли заинтересовался бы ею. В матримониальных целях Кэмелфорда можно было даже не рассматривать. Она могла бы выйти замуж за совершенно незнакомого человека и зажить еще хуже. Могла бы остаться старой девой, но само словосочетание «старая дева» было ей ненавистно. Женщина-журналист с заляпанными чернилами пальцами – вот кем она могла бы стать, если бы все пошло хорошо, однако эта мысль ей не нравилась. Ведет ли она себя как эгоистка? Должна ли она в интересах дорогого Ната отказаться от брака с ним? Нелли, эта маленькая кошечка, которая подойдет ему в сорок, и не думала связывать с ним свою жизнь. Если уж он собирается жениться на ком угодно, кроме Нелли, то он мог бы с таким же успехом жениться на ней, Элис. Священник-холостяк! Это звучало почти неприлично. Да и Нат был не таким человеком. Если бы она бросила его, он попал бы в руки какой-нибудь коварной кокетки. Что же ей оставалось делать?

В сорок лет Кэмелфорд под влиянием благоприятной критики с радостью убеждал себя, что он пророк, ниспосланный свыше, долженствующий прожить всю жизнь красиво и во имя спасения человечества. В двадцать он просто хотел жить. Странного вида Джессика с ее изумительными глазами, скрывавшими какую-то тайну, была для него важнее, чем все остальные особи, вместе взятые. Знание будущего в его случае только пришпоривало желание. Смуглая кожа лица станет белой и розовой, худые члены – гибкими и сильными, горящие сейчас презрением глаза однажды начнут лучиться любовью при его приближении. Именно на это он когда-то надеялся: именно это он знал сейчас. В сорок лет художник сильнее, чем мужчина; в двадцать мужчина сильнее, чем художник.

Поразительное создание – так многие люди описали бы Джессику Дирвуд. Мало кто представлял, что она превратится в добродушную беззаботную миссис Кэмелфорд в зрелые годы. Животное начало, столь сильное в ней в двадцать лет, в тридцать уже истощило себя. В восемнадцать, безумно, слепо влюбленная в рыжебородого сладкоголосого Дика Эверетта, она с благодарностью бросилась бы к его ногам, если бы он только свистнул. И это несмотря на знание того, какую жалкую жизнь он, несомненно, устроил бы ей, до тех пор пока ее медленно крепнущая красота не позволила бы ей одержать над ним верх. Но к тому времени она начала бы уже презирать его. К счастью, как она говорила себе, можно было не опасаться, что он так поступит, невзирая на известное будущее. Красота Нелли Фэншоу словно заковала его в железные кандалы, и Нелли не собиралась упускать из рук столь ценный подарок судьбы. Ее собственный возлюбленный, по правде говоря, раздражал ее больше, чем любой другой мужчина, которого она когда-либо встречала. Но он по крайней мере мог спасти ее от нищеты. Джессику Дирвуд, сироту, воспитала дальняя родственница. Джессика не знала, что такое купаться в любви. Молчаливая, задумчивая по натуре, она каждую безрассудную грубость воспринимала как оскорбление, несправедливость. Согласие на ухаживания молодого Кэмелфорда казалось ей единственно возможным избавлением от жизни, которая стала для нее пыткой. В сорок лет один он пожалеет, что не остался холостяком, но в тридцать восемь ее не будет это беспокоить. Она знала, что он будет намного состоятельнее, чем сейчас. А пока ей придется полюбить его и научиться уважать. Он станет известным, и она будет им гордиться. Рыдая в подушку (от этого она отказаться не могла) из-за любви к представительному Дику, она все равно утешалась, думая, что Нелли Фэншоу зорко следит за ней как за своей соперницей.

Дик то и дело бормотал себе, что должен жениться на Джессике. В тридцать восемь она станет его идеалом. Он смотрел на нее в восемнадцать и содрогался. В тридцать Нелли будет бесцветной и неинтересной. Но разве размышления о будущем могли остановить страсть? Разве влюбленный хоть раз замешкался, думая о завтрашнем дне? Если красота Нелли быстро увянет, не эта ли причина еще больше толкает его на то, чтобы завладеть ею, пока она в самом расцвете?

В сорок Нелли Фэншоу станет святой. Эта перспектива ее не радовала: она ненавидела святых. Она полюбит скучного мрачного Натаниела, но какой прок ей от этого сейчас? Он не пылал страстью к ней, он любил Элис, а Элис любила его. Какой смысл, даже если они все договорятся, им троим в молодости становиться несчастными, чтобы получить удовлетворение в старости? Пусть старость позаботится о себе сама, а молодость повинуется собственным инстинктам. Пусть страдают почтенные святые – это их métier[15], а молодые пьют чашу жизни. Жаль, Дик был единственной «крупной рыбой» поблизости, зато отличался молодостью и красотой. Другим девушкам приходилось соглашаться на шестидесятилетнего старика с подагрой в придачу.

Еще один момент, очень серьезный момент, оставался без внимания. Все, что виделось им в этом туманном будущем, хранившем образы прошлого, случилось с ними в их браках. К какой судьбе могли привести другие пути, они понятия не имели. К сорока годам Нелли Фэншоу превратилась в милую особу. Разве трудная жизнь, которую она вела вместе с супругом, жизнь, требовавшая неустанного самопожертвования, самообладания, не способствовала такому исходу? Вряд ли такая же метаморфоза ждала жену бедного викария с высокими моральными принципами. Лихорадка, лишившая ее красоты и обратившая ее мысли к внутреннему миру, явилась результатом сидения на балконе «Гранд-опера» с итальянским графом по случаю маскарада. Будь Нелли женой священника из Ист-Энда, вполне вероятно, она смогла бы избежать этой лихорадки и ее очистительного эффекта. Разве не опасно оказаться в таком положении: удивительно красивая молодая женщина, практичная, жаждущая удовольствия, осужденная на жизнь в бедности с мужчиной, к которому не испытывает никаких чувств? В те первые годы, когда формировался характер Натаниела Армитиджа, общество Элис шло ему только на пользу. Мог ли он знать наверняка, что не деградирует, женившись на Нелли?

Если бы Элис Блэтчли вышла замуж за художника, могла ли она быть уверена, что в сорок ее еще будут трогать идеалы искусства? Разве ее желания даже в детстве хоть когда-нибудь шли вразрез с предпочтениями ее няни? Разве не чтение консервативных журналов заставляло ее постоянно склоняться к радикализму, а беспрестанные радикалистские разговоры за столом мужа – постоянно искать аргументы в поддержку феодальной системы? Не могло ли именно растущее пуританство ее мужа привести к жажде богемного образа жизни? Предположим, в зрелые годы она, являясь женой безумного художника, вдруг ударилась в религию, как говорится. Такое положение было бы хуже первого.

Тщедушный Кэмелфорд, будучи рассеянным холостяком, которому никто не накроет стол и не высушит одежду, вряд ли дотянул бы до сорока. Мог ли он быть уверен, что семейная жизнь не дала его искусству больше, чем отняла?

Джессика Дирвуд – натура импульсивная и страстная. Выбрав себе плохого супруга, она могла бы в сорок позировать для скульптуры одной из фурий. Ведь до тех пор, пока она не зажила спокойной жизнью, ее миловидность никак не проявлялась. Такой тип красоты, как у нее, развивается в безмятежности.

Дик Эверетт не тешил себя иллюзиями в отношении себя самого. Он знал, что жениться на Джессике и десять лет оставаться верным мужем исключительно некрасивой жены для него совершенно невозможно. Но Джессика отнюдь не походила на терпеливую Гризельду[16]. Вероятнее всего, если бы он женился на ней в двадцать ради ее красоты в тридцатилетнем возрасте, в двадцать девять – самое позднее – она развелась бы с ним.

Эверетт был человеком практичным. Именно он стал заправлять делами. Поставщик