Вор во ржи - Лоуренс Блок

Полагаю, фрейдист скажет, что и в чужие дома я начал проникать в первую очередь для того, чтобы увидеть сцену первородного греха, то есть своих родителей, занимающихся нехорошими делами. Бог знает, что кроется в подсознании, но, признаться, это последнее, что мне хотелось бы увидеть, и вздумай я подглядывать за своими родителями, я не стал бы искать их по чужим домам. А сидел бы дома.

Нельзя сказать, чтобы мне не приходилось и раньше сталкивался с тем, что не предназначено для моих глаз. Но я к этому не стремился и, по правде говоря, изо всех сил старался удостовериться, что хозяев нет дома, прежде чем наносить им визит. Но то, на что я там натыкался, нередко возбуждало меня. При виде неубранной постели у меня буквально кружилась голова: невольно я думал о том, что происходило в ней за считаные часы до моего появления. Лифчики, трусики — я не воровал их, не нюхал и не трогал, но они то и дело попадались мне на глаза.

В те времена я был бы только рад, окажись я рядом с парочкой, которая занимается любовью, даже не подозревая о моем присутствии. Возможно, и сейчас я бы почувствовал возбуждение, если бы во мне проснулся подросток, которым я был когда-то, но что-то не верится. Думаю, то время прошло, да и слава богу.

Мне до сих пор нравится заниматься этим спортом в качестве участника, но только не в качестве зрителя. В прошлом я посмотрел пару порнофильмов и не стыжусь этого, но в будущем вполне могу обойтись без них.

Итак, я стоял и слушал, как они занимаются любовью, всем сердцем желая, чтобы я, или они, или мы все оказались в любом другом месте и занимались чем-то другим. Скажем, смотрели телевизор, играли в карты или ели пиццу. Глаза мне закрывать не пришлось — все происходило в другой комнате, а я был в ванной за занавеской, — но очень хотелось заткнуть уши, чтобы избавиться от звуков.

Вообще-то я так и сделал, но ненадолго. Сами понимаете, слух был мне необходим, чтобы узнать побольше. Пока я не знал о них ничего — разве что он мужчина, а она женщина. Он до сих пор не произнес ни единого слова, а она сказала только «твоя очередь», когда выходила из ванной. Этого явно недостаточно, чтобы с уверенностью определить, знаком ли мне ее голос.

Может, они заговорят. Скажут что-нибудь, что позволит мне понять, кто они такие, или даст ответ на один из вопросов моего устного списка. И я слушал, но они издавали лишь те звуки, какие обычно издают люди в таких обстоятельствах. Мычание, оханье, бормотание, стоны, прерывистое дыхание и легкие вздохи удовлетворения.

Чем ближе к концу, тем очевиднее было ее возбуждение. Вероятно, он испытывал нечто похожее, но лучше сдерживался. Она громко вскрикивала, и я попытался не слушать, но тут одна фраза привлекла мое внимание, я невольно прислушался и подумал — да, я подумал — да, точно, это она!

Не знаю, есть ли в словарях слово «антиклимакс». Конечно, я могу туда заглянуть, впрочем, если вам нужно, загляните сами. Мне ни к чему, я и так знаю, что это такое. Стоять в ванне, не имея возможности опорожнить мочевой пузырь, когда два человека в соседней комнате кончили заниматься любовью.

И что теперь?

Я не слышал ни звука, но что это означало? Либо они лежали в согласном молчании, либо набирались сил для второго раунда, либо дремали. Так или иначе, но деваться мне пока некуда.

Так что я остался стоять в ванне и поймал себя на мысли о Редмонде О'Ханлоне и кандиру. Плыви я сейчас по Амазонке, испытывая ту же неотложную потребность, что и теперь, я бы знал, что опорожнить мочевой пузырь — все равно что разослать именные приглашения всем кандиру в окрестных водах. Вот только сколько еще я смогу продержаться?

Короче, вы меня понимаете. Не знаю, долго ли еще я занимался бы подобными размышлениями и к чему бы они привели, но тут меня отвлекли звуки из комнаты. Парочка зашевелилась, они что-то шептали друг другу, но так тихо, что я ничего не понял.

Послышались приближающиеся шаги, и в ванной вспыхнул свет. О боже, неужели они захотят принять душ? Не такое уж неслыханное дело после любовных игр, но…

Это была женщина, и я не без удовольствия убедился, что она не настолько пунктуальна, как мне было показалось. Она намочила полотенце в раковине, обтерлась и вытерлась другим полотенцем. Она вышла, наступила его очередь, и представьте себе, этот сукин сын опять стал мочиться! И спускать воду, и мыть руки, после чего вышел и погасил свет.

Затем снова послышались какие-то шорохи, и свет погас. Не в ванной — там он уже был выключен, — а в спальне. А потом я услышал невероятно сладкие звуки закрывающейся двери и поворачивающегося в замке ключа.

Я выждал еще немного, чтобы убедиться, что слух меня не подвел: они ушли и не вернутся за какими-то забытыми вещами. Следовало бы подождать подольше, пока они не дойдут до лифта, но ведь я и так ждал слишком долго.

Я отдернул занавеску и выбрался из ванны. Мне даже не пришлось поднимать сиденье унитаза. Этот неотесанный бесцеремонный мужлан забыл его опустить.

Вот я не такой. Я человек современный и воспитанный. Завершив свое дело, я опустил сиденье.

Признаюсь, больше всего мне хотелось выбраться отсюда. Но я не забыл, что еще не проверил гардеробную. Чемодан был на месте. Я даже не понял, заходил ли туда кто-то из них. По-моему, они были слишком заняты посещениями ванной комнаты.

Я внимательно разглядел багажную бирку: Карен Кассенмайер, город Генриетта, штат Оклахома. Текст можно скопировать, но зачем? Я узнал ее по звукам, которые она издавала под конец. Мне уже приходилось их слышать, и женщина, которая их издавала, звалась отнюдь не Карен Кассенмайер.

Но кем был тот, кто извлекал из ее уст столь характерные звуки? Вероятно, мне стоило слегка отодвинуть занавеску и попробовать его разглядеть. Но все равно я бы увидел лишь спину, когда он пользовался сначала туалетом, а затем раковиной. Наверняка я бы не смог его опознать.

Я обратил внимание, что постель они застелили. Но простыни не поменяли, а значит, он мог оставить на них следы, из которых удастся извлечь ДНК. Насколько мне известно, они сохраняются очень долго.

Странно, что наши голубки не забыли убрать постель…

Я вернулся, чтобы взглянуть на нее еще раз, и благодаря своей редкой наблюдательности понял, что они вовсе не убирали постель. Они ее просто не разбирали. На покрывале остались несомненные (если не сказать «неприличные») следы тех самых игр, невольным слушателем которых я был так недавно. Этого и следовало ожидать, но я увидел и другой след, которого ожидать не мог, — черноватое пятно формой и размером с человеческую ладонь, прямо над одной из подушек.

Я задумался. Мне не очень хотелось его касаться, зато разглядывать можно было сколько угодно. Что, если оно проступило снизу? В таком случае знакомиться с его источником было неприятно. И все-таки я заставил себя приподнять край покрывала и взглянуть на подушку. Самая обычная подушка в белой наволочке — без всякого черного пятна. Ничего особенного.

И долго еще я буду это разглядывать, когда она — или они того и гляди вернутся?

Нет, только не это. Мне не терпелось оказаться в своем собственном номере и разглядывать разве что свои веки с внутренней стороны. Вскоре я так и сделал и занялся чем хотел. Время приближалось к пяти, а я не собирался привлекать к себе лишнее внимание, покидая отель в такую рань. Да и не стоит тащиться к себе через весь город лишь затем, чтобы через пару часов вставать и спешить в магазин. Номер оплачен. Почему бы мне им не воспользоваться?

На флаконе с аспирином написано, что таблетки не следует принимать чаще чем раз в четыре часа, но тот, кто сочинял эту надпись, явно не испытывал настоящего похмелья. Оказавшись у себя в номере, я первым же делом проглотил еще пару таблеток и теперь лежал в темноте и ждал, когда они подействуют.

Паддингтонский мишка лежал рядом. Я разделся. Он остался одетым и даже обутым. Я постарался думать о мишке, но мне это не удалось.

Мысли крутились вокруг 303-го номера и того, с чем мне пришлось там столкнуться. К счастью, это были всего лишь мысли, я больше не различал через пластиковую занавеску ее силуэт и не слышал сквозь открытую дверь ее голос.

По силуэту я мог судить разве только о том, что она садится на сиденье унитаза, когда собирается пописать. Зато откровенные вопли страсти, вопли, которые ранее раздавались в стенах моей собственной квартиры, сказали мне гораздо больше.

Если верить багажной бирке, эта женщина — Карен Кассенмайер. Но мне-то лучше знать.

Это была Элис Котрелл.

Глава 15

Как ни странно, я открыл магазин в самом начале десятого. Раффлс встретил меня у двери и потерся о ноги, намекая, что он на грани голодной смерти. Выглядело это весьма убедительно, и все же я сначала позвонил Кэролайн на работу.

— Я его не кормила, — ответила она. — Сама только что открылась. У меня была тяжелая ночь.