Киевская Русь и Малороссия в XIX веке - Алексей Петрович Толочко

в Киев. Она считала себя приличным историком, как раз перед поездкой написала собственную версию истории Киевской Руси и вообще знала о Киеве столько, сколько можно было знать в XVIII веке. Императрица готовилась к поездке тщательно. В 1785 году для нее была составлена краткая записка о киевских древностях, а в 1786 году (еще до начала странствий!) была издана книга под заглавием «Путешествие ея императорского величества в полуденный край России, предприемлемое в 1787 году», где излагалась история города и предоставлялось краткое описание его древностей и топографии. Об ожиданиях Екатерины от города, к сожалению, ничего не известно, но тон ее писем из Киева свидетельствует о разочаровании: древностей в Киеве нет, как нет и самого древнего города. В письмах к Павлу, к барону Гримму, другим адресатам императрица однообразно и почти теми же словами жалуется, что «ищет и не может найти» Киев:

Странен здешний город: он весь состоит из укреплений да из предместий, а самого города я до сих пор не могу доискаться; между тем, по всей вероятности, в старину он был по крайней мере с Москву.[168]

То же императрица писала и к сыну:

С тех пор, как я здесь, я все ищу: где город; но до сих пор ничего не обрела, кроме двух крепостей и предместий; все эти разрозненные части зовутся Киевом и заставляют думать о минувшем величии этой древней столицы.[169]

С подобными ожиданиями найти остатки исторического города подъезжал к Киеву граф Сегюр, вместе с другими посланниками сопровождавший императрицу в южном путешествии:

Подъезжая к Киеву, испытываешь то особенное чувство уважения, какое всегда внушает вид развалин. К тому же живописное расположение этого города придает прелесть первому впечатлению; смотря на него, вспоминаешь, что здесь колыбель огромной державы, долго пребывавшей в невежестве, от которого она освободилась не более, как лет за сто, и теперь стала так огромна и грозна.[170]

Граф также обманулся в своих ожиданиях. После экскурсии по городу («когда мы осмотрели эту древнюю столицу с ее окрестностями») на вопрос Екатерины о впечатлении, которое производит Киев, граф ответил: «Киев представляет собою воспоминание и надежды великого города». Этот афоризм очень удачно передает, чем Киев был и как его видели путешественники: современный город ничего не значил; его представляли в прежнем блеске и могуществе, надеясь на их восстановление. Киев был только в прошлом и будущем. Поиски руин не были неуместными в Киеве. Контраст между необычным образом города в летописях и хрониках и действительным его плачевным состоянием небольшого городка всегда сопровождал Киев. В литературе польского ренессанса это способствовало возникновению топоса руин как особой приметы Киева. Руины в одном образе объясняли то, чем некогда был Киев и что случилось с ним впоследствии. Не все, кто писал в XVI–XVII веках о руинах Киева, действительно бывали в городе. Те же, кто был, видели руин вполне достаточно. Рисунки ван Вестерфельда 1651 года свидетельствуют о том, что в городе оставалось еще немало развалин, довольно впечатляющих размеров. Начнись мода на малороссийский тур столетием раньше, и путешественники вдоволь насладились бы загадочными и меланхолическими руинами. Видимые остатки древнерусских построек начали стремительно исчезать из киевского ландшафта на рубеже XVII–XVIII веков. Жители рассматривали места древних построек как своего рода каменоломни, где добывали строительный материал. Наступившее относительно мирное время, материальное упрочение православной церкви способствовали новому строительству в городе. Стены древнерусских церквей и соборов во второй половине XVII — начале XVIII века разбирали на ремонт и обновление других зданий так тщательно, что порой выбирали даже камень из фундаментных рвов. «Восстановление» и «реставрация» киевских святынь, начатые Могилой и продолженные его преемниками, разрушили больше остатков древней Руси, чем все предыдущие века вместе взятые. Относительно больше повезло Золотым воротам: в течение всего времени они служили въездом в Киев, но и они постепенно пришли в упадок, угрожали обвалом, и их останки в 1750 году были засыпаны землей.[171] К середине XVIII века уже ничто во внешнем облике Киева не напоминало о старине. Когда в 1760 году во исполнение сенатского указа предписано было составить «Описание» города, его автор констатировал:

При Киеве старых городов оставшихся развалин и городищ и никаких признаков ныне почти не видно, кроме что по народной молве над рекою Лыбедью было не малое жилье […].

Со второй половины XVIII века путешественник уже не мог любоваться романтическими руинами Киева. Подъезжая к древней столице, он еще не знает этого и ожидает откровения от прикосновения к глубочайшей древности и чрезвычайной святости. Разочарование наступает довольно быстро. В 1804 году Киев посетил знаменитый московский митрополит Платон. Он также вел дневник путешествия, который вышел в свет в 1813 году. Митрополит, конечно, был прежде всего благочестивым богомолом, но — в духе времени — соединял паломничество с археологической экскурсией. Он посещал все религиозные святыни Киева, но, человек начитанный и интересующийся историей, всякий раз записывал исторические о них сведения, а также собственные впечатления и выводы. Платону показывали места и останки древней истории. На Аскольдовой могиле, где пролилась первая кровь древнерусской истории и по традиции княгиня Ольга построила церковь святого Николая, Платон видел «малую каменную церковь, уже к ветхости склонную, однако ж строения не старинного»[172]. Место, впрочем, было живописное, и митрополит дал себя убедить. В самом Киеве ему демонстрировали Золотые ворота и церковь святого Георгия. О воротах ему говорили, что «на них стоял ангел позлащен, что было и ныне есть герб киевский». Ворота, которые осматривал ученый митрополит, скорее всего были новые, построенные после 1750 года[173]. Под горами Платону показывали место «Крещатик» с колодцем и говорили, что именно здесь Владимир крестил своих сыновей.[174] Павильон над источником был построен в 1802 году (в 1804 году здесь был сооружен памятник крещению; фон Гун сухо заметил: «Архитектура и вкус в сем монументе не пленяют глаз»). Киев разочаровывал митрополита:

Весьма примечательно, что хотя церковь Софии, Печерская, Никольская и прочие, не только в Киеве, но и в Чернигове […] суть древние, и иные более 700 лет, и где б мы ожидали найти следы древности, но явно видим, что во всех тех церквах образа, иконостасы, расписные стены все на показ древность, а представляется, что они или недавно писаны и деланы, или в 17 веке или в 18 столетии.[175]

Общий вывод митрополита был пессимистичный: