Голос Вессема - Теа Сандет

из кармана протеиновый батончик и сунула ей. — Вот, держи.

За ее спиной на уровне плеч маячили две угрюмые морды. Еще не хватало, чтобы она спустила на нас собак.

Старуха прищурилась, кивнула мне и спряталась обратно.

— Как… как она тут живет? — спросил Теодор.

— Как все, — пожала я плечами. — Тут человек пятнадцать осталось. До пятого этажа дом нормальный, только наверху стены рушатся.

— А… зачем мы туда идем? Это не опасно?

— Не очень, если не будете выпендриваться, — успокоил Ди.

— Я думал, мы собираемся провести время в каком-то ночном клубе. Видимо, я ошибался?

— В чем-то ты прав, — ответила я. Мы были уже на пятом этаже, и пора было объяснить этой компании, куда мы попали. — Там никто не живет, но на седьмом что-то вроде клуба по интересам.

— Хорошие интересы, — пробормотал Марко.

Я сделала вид, что не расслышала.

— Ребята собираются, курят травку, смотрят кино, общаются, все такое. Они нормальные, но если будете смотреть на них так же, как сейчас на Веру, может получиться некрасиво. Так что делайте вид, что просто пришли потусить немного. Если спросят, откуда вы, — говорите, что из второго Гетто, недавно переехали.

Я обернулась и окинула их взглядом, потом сняла куртку и протянула Анне.

— Надевай.

Она взяла куртку и скривилась. Я понимала, что куртка воняет, но черт возьми, посмотрела бы я на нее после целого дня на завалах.

Под моим тяжелым взглядом Анне все же натянула куртку, которая полностью закрыла ее платье. Ну вот, другое дело. В темноте сойдет за свою.

— Я из второго Гетто, — пробормотал Марко. — Я иду смотреть кино и курить траву. Все просто отлично.

— Заткнись, а, — сказал Ди.

— Снимите респираторы, — бросила я через плечо. — Здесь это не принято.

Они послушно сняли и тут же сморщились. Из лифтовой шахты несло дерьмом.

Мы были уже на седьмом. Я повернула и пошла направо по коридору, туда, откуда доносилась музыка. Входные двери квартир были сняты, и я на ходу заглядывала в проемы, выбирая место, где народу поменьше. Первые две мы миновали — там вовсю долбил краш-металл из маленьких колонок, кто-то танцевал, кто-то дрался, кто-то собирался заняться сексом. А вот третья квартира меня устроила. В углу, отвернувшись к стене, прямо на полу спала какая-то девчонка, у окна, где не хватало куска стены, сидел незнакомый парень с сигаретой в руках, в соседней комнате парочка смотрела что-то на своих коммах — судя по звуку, какое-то развлекательное шоу. Даже остатки мебели были живы. Пойдет.

— Привет, — кивнула я присутствующим и уселась на пол под огромной, во всю стену, надписью «От меня одни праблемы».

На нас никто не обратил внимания. Ди сел рядом и закурил.

Теодор и Марко подошли и тоже сели, Анне все еще неуверенно мялась на пороге.

Девчонка в углу проснулась, приподнялась на локте и растерянно заморгала. На лице ее переливался всеми оттенками лилового огромный синяк.

Я вдруг поняла, что ей лет десять. И она не обдолбанная, как я подумала, а просто сонная и уставшая.

— А это что за детский сад, — удивилась я.

Беспризорники обычно ночевали в недостроенной больнице, там у них было что-то вроде коммуны. Дети, у которых были родители и жилье — то есть, по меркам Гетто, из благополучных семей — тусовались на пустыре за авторазборкой. Башня была местом, куда приходили ребята постарше, чтобы пообщаться, зависнуть на несколько часов, напиться и вернуться домой или двинуть развлекаться дальше. Детям тут вообще не были рады, даже удивительно, что девчонку еще не спровадили.

— Эй, ты не заблудилась? — спросила я ее.

Она испуганно обернулась на меня, вскочила и ретировалась в коридор. Движения ее были странные, словно ей неуютно в собственном теле. Или больно двигаться.

— Отстань от нее, — не оборачиваясь, сказал парень, сидящий у окна. Вот он точно был обдолбанный. Но не под флойтом, скорее что-то покурил. — Она тут от отчима прячется.

Я вспомнила огромный фингал на лице девочки, ее скованные движения и все поняла. А еще до меня дошло, что если убрать синяк и добавить ей несколько лет, то лицо будет очень знакомым.

— А почему здесь?

— Она сначала была здесь с сестрой. Потом сестра ушла — вроде как разбираться с отчимом. И не вернулась. А она боится уходить.

— А полиция? — вдруг подала голос Анне.

Я обернулась. Она все еще мялась у двери, покачиваясь в своих нелепых туфлях. Я мысленно скрестила пальцы, желая, чтобы парень у окна был очень сильно обдолбанным и не вспомнил завтра этого вопроса.

— Какая еще полиция?

— Ну, если отчим ее побил… Кто-то же обращался в полицию? Ее мать или сестра.

Побил. Эх, летние дети.

— Лучше заткнись, — посоветовала я.

Анне сделала несколько шагов вперед.

— Но…

— Никакой полиции, ясно? Я почти уверена, что ее сестра в тюрьме, а отчим в больнице с тяжкими телесными. Если вызвать полицию, ее отдадут в приют. Пусть уж лучше здесь живет, пока сестра не вернется.

Мы с Коди однажды целый месяц прожили в приюте. Я знала, о чем говорю.

— В приюте о ней позаботятся.

— Неа, не позаботятся. Так что не вздумай никому звонить.

Думаю, мы с Коди вышли из этой приютской истории без потерь только потому, что сразу дали понять: мы будем драться друг за друга насмерть. И с другими детьми, и со взрослыми.

— Рита, но так нельзя, она ребенок.

— На свою сестру, блин, заяви в полицию. Она тоже ребенок, но почему-то шатается сейчас по лесам вместо того, чтобы спать в своей кроватке.

За перепалкой мы не заметили, что нас стало больше.

— Ух ты, — послышалось из-за спины.

Я обернулась и увидела Акселя, своего бывшего одноклассника, который пялился на Анне. Черт, только его здесь не хватало.

Ни с того ни с сего я вспомнила, как Эме однажды нарисовала его портрет на уроке истории. Мы тогда изучали происхождение человека, а Аксель с его низким лбом и выступающими надбровными дугами был здорово похож на неандертальца. Когда на экране появилось изображение первобытного человека, сидящего в пещере у огня, Эме, которая до этого увлеченно приклеивала жвачку к волосами сидящей перед ней девчонки, внезапно оживилась, за несколько минут перерисовала хмурого урода с сальными волосами, придав ему сходство с нашим одноклассником, подписала «Это Аксель» и отправила всему классу. Ни до, ни после ее художественные таланты не имели такого успеха. В том числе и потому, что среди адресатов она случайно указала учителя.

Аксель с тех пор ни капли не изменился, разве что волосы