Слишком личное - Наталия Костина

Женщины, разумеется, в жизни Аристарха Сергеевича были и до войны, и даже в краткое время его неудачной женитьбы, и после. По окончании войны, при тотальном дефиците мужского населения, выбор женщин был особенно велик. Однако никто не цеплял задетое Германией его уже немолодое сердце – бабы почему-то все время попадались ему крупные, краснощекие, громкоголосые, а он жаждал красоты утонченной, аристократической арийской бледности. Все никак не шли у него из памяти перепуганные немочки – в перелицованных, но перекроенных по моде платьишках; желудевый кофе пьют, морковкой заедают, а губки кривят надменно: русские варвары! Да и в самом деле варвары – в российских деревнях и туалетов нет, ходят, как и десять веков назад, «до ветру».

О деревне он знал не понаслышке – сам был уроженец небольшого хутора из-под Воронежа; и внешность у него была типично русская – круглое лицо, да и вся фигура несколько округлая, поредевшие слегка на темечке волосы неопределенного мышиного цвета и глаза тоже не поймешь какие – то ли серые, то ли зеленые. Словом, обычный русак, одень его как колхозника или рабочего – рядом пройдешь, не заметишь. Но, тем не менее, личностью Аристарх Сергеевич был выдающейся. Происходил он из крестьянской семьи и ум имел крестьянский же, цепкий, как и по наследству доставшуюся хозяйскую хватку. Своим умом Липчанский, можно сказать, и вышел в люди и, по достоинству ценя себя, считал, что такой человек, как он, может иметь свое мнение, хотя бы и отличное от мнения иных.

Сам не зная почему, велел он шоферу остановиться, когда на крутой крымской дороге от их машины, проезжавшей мимо, шарахнулась женщина – с первого взгляда неприметная работница, пыльная, в выгоревшем платье и с такими рваными туфлями в руках, что Аристарху Сергеевичу стало смешно – ишь, все ее имущество, босая идет, туфли, видно, только в гости надевает. Но потом, когда женщина села и перед ним оказался тяжелый узел ее светлых волос, ему уже было не до смеха. Что-то промелькнуло в ее голосе – нездешняя ли властность, когда, не спрашивая у хозяина разрешения, она велела водителю везти ее в больницу, а он сам только кивнул, позволяя; достоинство ли, с которым она назвала свое имя, или исходящий от нее пьянящий запах сенокоса? Или это просто судьба ждала его у поворота белопыльной крымской дороги с обвязанной тряпкой рукой и рваными балетками?

Но даже его судьбу не могли звать простонародным крестьянским именем Арина, да еще с таким жутким отчеством в придачу – Касьяновна. И он сам выбрал ей имя и отчество – имя, подходящее к коллекции украденных им редких картин, имя, горящее бриллиантовым огнем на тонком пальце, и отчество, шелестящее, как шелковая подкладка малиновых портьер.

Он увез свою добычу сначала в Москву, где ей быстро подобрали соответствующую оправу. Эта женщина с бледно-золотыми волосами, летящей походкой и по-балетному развернутыми плечами, которую одели с головы до ног в закрытом партийном ателье, где даже бюстгальтеры шились по мерке и на заказ, действительно была достойна носить имя Ариадна. И за те два года, что они прожили в столице, она изменилась и вовсе неузнаваемо. В этот раз Аристарх Сергеевич угадал. Видимо, в этой женщине, носившей когда-то имя Арина, скрывались не только врожденные такт и зачатки хорошего вкуса, но и нечто другое, позволившее ей соответствовать идеалу, выстроенному когда-то ее мужем в своем воображении, и чувствовать себя в высшем дипломатическом и партийном обществе как рыба в воде. Кроме того, что жена обладала этими, несомненно, превосходными качествами, она еще каким-то удивительным образом воспринимала все его желания и даже предвосхищала их. Более того, мнения их обычно совпадали до мелочей во всем: касалось ли это покупки нового чайного сервиза или одобрения перевода Аристарха Сергеевича на другое место работы.

Несмотря на вышеперечисленные достоинства, которых с лихвой хватило бы не одной обыкновенной женщине, Ариадна Казимировна была, безусловно, скромна, со своими суждениями, как это делали жены некоторых их общих знакомых, в серьезные мужские разговоры не встревала и всегда так безукоризненно одевалась, что это заменяло ей высшее образование. Впрочем, вскоре Сергей Аристархович был приятно удивлен и начитанностью своей второй супруги, и той неподдельной страстью, с какой она принялась восполнять пробелы в своем деревенском образовании.

Однако, согласно учению вождя всех народов, классовая борьба обострялась, и в Москве становилось все горячее. Предстояло или съесть самому, или быть съеденным, что в результате означало только одно: тебя все равно уберут, не сегодня, так завтра, в крайнем случае – послезавтра. Ожидание было мучительным, и Аристарх Сергеевич понимал – нужно снова уходить в сторону; слишком уж заманчивой для соперников была крупная неподвижная мишень. И когда подвернулась должность в Крыму – с точки зрения иных карьеристов, проигрышная в сравнении с его теперешним положением в столице, – он ухватился за нее с радостью. Во-первых, Крым давно притягивал его, ему нравились и море, и горы, и мягкий климат. Однако более всего его волновало ощущение того, что теперь он приедет туда полновластным хозяином и наконец-то обретет, быть может, вместо казенной безликой квартиры свой собственный дом, взлелеянный им в мечтах.

* * *

Телефон неожиданно разразился канканом, и она поморщилась – угораздило же поставить такое! И, главное, сама. Когда она выздоравливала, руки так и чесались сделать что-нибудь, хотя бы поставить новую мелодию на телефон. Давно пора сменить ее на что-нибудь более пристойное. Набор цифр на дисплее был тот же, что и утром, – совершенно незнакомый.

– Да! Я вас слушаю, – проговорила она.

Обед был только что благополучно съеден, а после обеда ей полагался стакан апельсинового сока. Он был полезен для здоровья – так считала ее мама, и Катя была с ней полностью солидарна.

– Катю можно? – осторожно спросили в трубке.

Она быстро допила сок и сдавленным голосом повторила:

– Я вас слушаю…

– Катя?

– Это я.

– Я вас не узнал сначала. Как вы себя чувствуете?

Она-то узнала его сразу. Этот голос она не спутала бы ни с каким другим. Но сейчас?! Здесь?! В ее пластиковой телефонной трубке?! И он еще спрашивает, как она себя чувствует!

– Я себя прекрасно чувствую, Тимур Отарович, – пролепетала она.

– Голова не болит?

– Нет…

– А общее состояние?

– Все хорошо…

– А чем вы занимаетесь?