Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - Стефан Грабинский

Я пришел в восторг и тотчас предложил:

— Тогда лучше «Corvo Nero» нам не найти. Это рядом с пристанью для vaporetto.

— Прекрасно. Тогда дайте мне вашу руку и пойдемте к гондоле.

Я удивленно огляделся.

— Но я пока ни одной не вижу. Придется немного подождать.

В ответ она рассмеялась серебристым смехом.

— Мой Беппо долго ждать себя не заставит. Ручаюсь, уже узнал меня по голосу и спешит к нам на своей «Rondinella».

И в самом деле, из-за угла бульвара показался нос «Ласточки»: припав черным своим подбрюшьем к водам канала, разделяющего дворец Pesaro и Corner della Regina, она на мгновение замерла, выжидая лишь знака.

— Беппо Гуальчони, мой придворный gondoliere, — представила она своего лодочника с миной наполовину серьезной, наполовину buffo, — старый, давнишний слуга дома Раморено, моих родственников.

И мы сели в лодку.

Гондола доньи Инес была как игрушка. Легкая, изящная, резвая как юла, с красивым резным носом в форме лебединой шеи, покачивалась она на волнах, словно колыбель для королевского инфанта. Прислонясь спиной к подушкам сидений, обитых темно-зеленым плюшем, под укрытием низко нависающего, украшенного золотыми кистями балдахина, который зовется здесь felze, плыли мы, казалось, в бесконечность, завороженные ритмичными всплесками весла.

Развеялась бесследно кисея дымки, и под бирюзовым небесным шатром открылась волшебно-красочная панорама Canal Grande.

Доминировали в ней три цвета: черный, как агат, исходил от воды, белый — от зданий и оранжевый — от жалюзи и спущенных штор. Сочетание трех этих цветов, счастливо соединенных естественным отбором, было как звук единственный и непреложный, как таинственное отражение души этого города, укрытой в непроницаемых глубинах. И все вокруг было пронизано этим изначальным, самосущим тоном, мириадами вибраций одной-единственной струны, золотым монокордом, имя которому — Венеция.

Сонным видением проплывали мимо нашей ладьи шедевры венецианской архитектуры, ажурные дворцы и здания, почти каждый из которых мог похвалиться тем, что к нему прикасался резец или кисть великого художника. Июльское солнце золотило медью и киноварью надменные аристократические фасады и фронтоны, пронизывало все аркады и колоннады, насыщенные вековечным сумраком, пылко ласкало зеленые оазисы садовых террас и виноградом увитых лоджий.

Мы проплыли мимо дворца Ca d’Oro, самого пышного готического строения Республики, мимо Segredo, Michiel della Colonne и Morosini и оказались на линии Рыбного рынка. Запах водной живности, долетающий из глубины торгового зала, окутал нас густыми испарениями. Peschiera была переполнена в эти утренние часы говором и гулом.

Донья Инес прикрыла нос платочком и, вдыхая аромат духов, поглядела на меня с улыбкой. Гондола поднялась уже к Овощной пристани. Утомленные оргией света, глаза наши с облегчением отдыхали на зелени белокочанной и цветной капусты, сельдерея, петрушки и морковной ботвы.

— Какой контраст между этой прозаической, хотя и бодрящей картиной и рафинированной красотой дворцов, — заметила донья де Орпега.

— Вы правы, — согласился я, — и меня это поражает всякий раз, когда приходится проплывать мимо Erberia. Что поделать, иначе и быть не может; невозможно жить одним лишь созерцанием красоты. Более того, сдается мне, в таком вот смешении прозы жизни с поэзией искусства и древности и кроется очарование удивительного этого города.

Она склонила голову, соглашаясь.

Впереди, уже совсем близко, растопырился серый, покрытый патиной мост Rialto. Несколькими ловкими взмахами весла Беппо направил лодку к противоположному берегу, и она, скользнув левым своим бортом мимо Fondaco dei Tedeschi, подплыла под арку моста. Через минуту я уже выскочил из гондолы на плесневелые от воды ступени набережной и подал руку Инес.

Было одиннадцать часов утра. Мы миновали Cerva с причалом для vaporetto и, продолжая держаться берега, вышли на Riva del Carbon. Там царила толчея; трамвайчики приставали почти каждые четверть часа, высаживая все новые толпы пассажиров. Мы уединились в укромном уголке «Corvo Nero» — небольшой малолюдной gelateria, с видом на Rialto. Здесь, под крылом полотняной маркизы, донья Инес показалась мне еще прекрасней; глубокие тени под глазами еще более подчеркивали их негу и пылкость. Я глядел на нее неотрывно. А она, видя мое восхищение, улыбалась одними уголками губ и медленно цедила сквозь жемчуг зубов свой оранжад. Взгляд ее, слегка дремотный, слегка мечтательный, рассеянно блуждал по той стороне канала, затем скользнул на стайку гондол, колышущихся у пристани, и задержался на арке Rialto.

Кондитерская, где продают мороженое.

— Не напоминает он вам флорентийский Ponte Vecchio? — спросила она.

— Тот в три пролета, — напомнил я.

— Я имею в виду пешеходную часть моста.

— Да-да, вы правы, — согласился я, — оба густо застроены, особенно флорентийский.

— Эти магазины и рынки, эти ярмарочные киоски над водой… оригинально, не правда ли?

— Экзотика, изъясняющаяся с прохожими из двадцатого столетия на лапидарном и красноречивом языке минувших веков. А что, если и нам прогуляться по мосту?

— Я как раз собиралась вам предложить то же самое: признаться, меня тянет порой к прогулкам в сутолоке этих аляповатых лавчонок.

Мы оставили наше тенистое пристанище и вскоре были уже на мосту. Нас окружила рыночная суета. На узкой улочке меж двух торговых рядов живописно клубились толпы. Преобладали женщины: стройные породистые горожанки в характерных черных шалях с кистями. Их гордо посаженные головки, нередко украшенные яркими лентами, с любопытством склонялись над образцами товаров, разложенных на лотках и прилавках, а красивые, изящной формы руки любострастно ласкали рулоны шелка, сатина и перкаля — капризные, прихотливые, разборчивые руки. Хаосу красок вторил хаос запахов: в этом буйстве выделялся аромат дешевых духов, резкий запах юфти и всепроникающая симфония заморских пряностей.

Исключительным успехом пользовался лоток с куклами и соседний, туалетных принадлежностей — прекрасный пол осаждал его плотным кольцом. Владелец, плечистый, средних лет мужчина со скорбно опущенными усами, соблазнял венецианских красоток товаром, пропуская сквозь окольцованные пальцы скользящие нити фальшивого жемчуга, кораллов, янтаря либо пересыпая из ладони в ладонь пригоршни серег, брошей и браслетов.

— Синьор Джулиано, как всегда, оборотист в делах, — заметила, проходя мимо, донья Инес. — Умеет подать свой товар лицом.

— Сплошь дешевка и подделка, — заметил я.

— Не обязательно, — возразила она, — иногда тут можно выловить и настоящую жемчужину: надо лишь знать в этом толк и уметь отличать зерно от плевел. Лавка Джулиано — это своего рода bric а brac. Мы можем прийти сюда еще как-нибудь, в послеобеденное время, когда на Rialto не такая толчея. А сейчас прошу вас проводить меня к гондоле, пора возвращаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});