Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

— Мы католики. Нельзя ли исповедаться и причаститься в ко­стёле или в каком монастыре?

В костёл их не отпустили. Повели наверх, в ратушу, там монах- францисканец принял исповедь и причастил узников.

—Жестокость к пленным противна всем законам: и Божеским, и человеческим! — сказал ему Гордон. — Нельзя казнить без вины бла­городных солдат удачи, честных узников. Ежели нас повесят, великий грех падёт на виновных. Святой отец! Попросите за нас, добрых ка­толиков и честных солдат. А коли нам предложат послужить Польше на приличных условиях, мы не откажемся.

Францисканец обещал постараться. В камеру возвратились с на­деждой. Прошло ещё шесть дней. Пленников не трогали. На седьмой день Гордона с Хольштейном повели наверх. Брат-францисканец по­дошёл к ним в коридоре:

—              Приехал отец Иннес, провинциал нашего ордена в Польше. Я говорил о вас. Припадите к стопам святого отца, дети мои! Отец Иннес может многое.

Пленников ввели в узкую, высокую комнату и поставили у стены. Они ждали долго. Наконец, из дальней двери вошёл толстобрюхий, низенький монах в чёрной шёлковой рясе.

«Неужто сие патер Иннес? — удивился Гордон. — Да он почти кар­лик».

Монах шёл неторопливо, протирая льняной салфеткой жирные пальцы.

«Видно, патер не чужд греху чревоугодия», — подумал Патрик.

Иннес сел на высокое кресло. Его короткие ножки чуть-чуть не доставали до пола. Патер промокнул салфеткой подвитые усы.

—Как же вы посмели, безбожные еретики, воевать против ма­тери своей, Святой Католической Церкви? — загремел могучий голос. Маленькие, серые глаза из-под седого венчика волос глядели пронзи­тельно. Монах-коротышка мгновенно преобразился в грозного Князя Церкви. — Что молчите? Язык прилип к гортани?!

Гордон низко поклонился:

— Мне, человеку юному и неопытному, не подобает спорить с Вашей Мудростью. Дозвольте лишь слово молвить. Когда мы с Иоган­ном вступали на службу шведскому королю, о войне с Польшей и речи не было. А мы присягнули Его Величеству на Библии.

Окромя того, Ваше Преосвященство, сия война, по моему разу­мению, — дело, скорее, государственное, не церковное! В начале оной король Карл Х Густав поклялся, что не тронет права и привилегии Свя­той Католической Церкви, и мародёров, грабивших церкви и обижав­ших ксёндзов, по его указу вешали. Война — дело страшное. И никакими строгостями не обуздать озверевшую солдатню. Поверьте, и я, и Иоганн с глубокой скорбью наблюдали за разграблением соборов и святых монастырей. Но что могут сделать два рейтара там, где и ге­нералы бессильны!

Патер Иннес посмотрел на Патрика с любопытством.

—              Остёр юноша и не глуп. Кто? Откуда?

—              Патрик Гордон, из Шотландии.

—Земляк! Да ещё из клана Гордонов! Какой позор!!! — загремел патер. — И ты, шотландец, пошёл воевать против Польши?! Здесь нас любят и почитают, как никого другого. В сей земле шотландцы имеют самые широкие привилегии и покровительство. Многие наши земляки получили в Польше обширные поместья и вольности. Стыдись!

Гордон вновь низко склонился:

—              Meaculpa!28 Каюсь! Мы готовы искупить свою вину и служить Польше верно и честно, достойно доверия и доброго содержания.

—              Хитрец! — ухмыльнулся патер. — Замолвлю о вас словечко пану старосте. Идите.

Всем ведомо: беда не ходит одна. Да и удача норовит идти поло­сой. В тот же день пришла из Кёнигсберга весть: родные собрали денег на выкуп Карла из плена. Попрощавшись с друзьями, он вышел на сво­боду. А вечером Патрик заметил в толпе любопытных длинное, как у лошади, лицо и вислые усы пана Анджея Кропки, великого знатока конских дел. Он служил у ротмистра Дункана конюшим, и Гордон не раз приходил к нему советоваться. Не раз и выпивали вместе. Нынче пан Кропка обиходил коней нового коменданта города.

Вот уж повезло! Куй железо, пока горячо! Гордон бросился к ко­нюху. Пан Анджей с охотой взялся помогать. Зашел к пани Марысе, и добрая женщина утром принесла в тюрьму пару листов бумаги и брон­зовую карманную чернильницу Патрика. Ещё из дому! Забыл её при бегстве из Сонча.

Гордон тут же написал прошение пану коменданту от имени всех пленных с просьбой о зачислении на польскую службу, а пан Кропка отнёс и передал — золотой человек.

В город прибыл староста, граф Константин Любомирский, пра­вящий сиим воеводством.

В Польше великие магнаты богаче и сильнее короля. Они ни от кого не зависят. Любомирские, Потоцкие, Радзивиллы, Вишневецкие, Сапеги — полные владыки. У каждого собственная, частная армия, сотни сёл, десятки городов.

Своей враждой и честолюбием магнаты не раз ставили Польшу на грань гибели. А когда маршал Юрий Любомирский, средний из братьев, перешёл на сторону Яна Казимира, война явно повернула к победе Польши.

В отличие от старших братьев, Казимир Любомирский, корон­ный чашник, был ленив, скуп, да и разумом не блистал. Но в здешнем краю он был полный хозяин. На парадном обеде в ратуше комендант завёл разговор о шведских пленных. Дескать, солдаты добрые, приго­дятся. Пан староста кивнул:

—              Приведите, гляну.

Узников выстроили во дворе ратуши. Граф Константин подошёл к окну:

—              Пусть один говорит.

Пленники заспорили, кого послать. Большинство выкрикнуло старого пьянчужку, лейтенанта Боула, единственного среди них офи­цера. На вопрос старосты «Хотят ли пленные служить Короне Поль­ской?» тот ответил:

—Мы все теперь в Вашей власти. Делайте, что хотите.

Сей ответ так возмутил вельможу, что тот приказал вернуть всех в тюрьму.

«Будь я проклят! Старый дурак погубил нас! Напрасны все мои старания», — думал Гордон, шагая в унылой колонне пленников. Но его окликнули:

—Гордон, подойди!

«Не забыл святой отец, замолвил словечко», — обрадовался юноша.

Патрик стоял один перед ратушей, задрав голову. Из окна вто­рого этажа пленника придирчиво разглядывал важный вельможа в рас­шитом золотом кафтане. За плечом пана виднелась тонзура и серые глаза патера Иннеса.

— Будешь ли ты верно служить Польской Короне? — строго во­просил староста на хорошей, классической латыни.

—Весьма охотно!

—               Хочешь ли ты поступить в королевскую гвардию или служить мне?

—Счастлив буду служить Вашей Светлости!

— Добро. Останешься в гарнизоне или пойдёшь со мною в поход?

— В поход, коли на то будет воля Вашей Милости. Я молод. В боях легче снискать себе честь и производство в чине, чем в службе гарнизонной.

—Есть ли иные пленники, что мыслят, как и ты?

—За двоих могу поручиться честью.

—Ступай. Я распоряжусь.

Гордона, капрала Хооде и Хольштейна отправили обратно в тюрьму. А прочих — в столь памятную Патрику подземную темницу. Сутки пленники прождали в тюрьме, мучаясь раздумьями. Казалось, о заключённых забыли. Однако через день, рано утром, выпустили, дали коней и сёдла.

Утром рота драгун графа Константина Любомирского в синих немецких мундирах выступила из города вслед за своим хозяином. Командовал немец, капитан Митлах. Из восьмидесяти драгун в роте иноземцами были только они, остальные — поляки.

Почти семнадцать недель провёл Гордон в узилище, пока по ми­лости Господа и с помощью добрых людей не вышел на волю.

На польской службе

За то время, что Гордон сидел в заключении, в стране про­изошло многое. К Рождеству 1655 года, покорив всю Польшу (крохот­ный Ясногурский монастырь и, тем более, банды хлопов и шляхты никто в расчёт не брал), Карл Густав двинулся в Пруссию. У тамошнего курфюрста Фридриха Вильгельма неплохая армия, и главное, не­сколько первоклассных крепостей.

Карл Х сходу захватил Эльбинг, а его брат, принц Адольф, после недолгой осады, взял Мариенбург. После сего курфюрст начал перего­воры, и подписал договор о братской дружбе с Карлом Густавом. В воз­мещение проторей и убытков он получил богатое епископство Варминское (конечно, польское).