Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

меньше. Вот вам – другое дело. Вы семейный, ваша помощь нужна и жене, и детям. Да и грехов за вами накопилось много. Только из-за того, что вы сумели собрать крупные суммы на поддержку бастующих педагогов и судейских, – если, Боже сохрани, узнают об этом наши правители, вам не посчастливится. Да и прием великих князей они вам не поставят плюсом. Нет, послушайтесь меня, бегите немедленно, иначе не сегодня, так завтра вы будете арестованы…

Делать нечего, пришлось подчиниться дружеским увещеваниям. Решено было, что жена пойдет на похороны одна, а я тем временем отправлюсь на заседание Культурно-экономического общества и заявлю о своем отказе от дальнейшей работы в правлении. Вернувшись домой, выеду вместе с Имшенецким на заимку, расположенную в семнадцати верстах от Екатеринбурга, при разъезде Хохотун. По шоссе это расстояние верст на пять больше.

Жена решила остаться на несколько дней в городе и затем уже приехать на заимку вместе с дочуркой.

Расставание было особенно тягостным, но утешала мысль, что до сего времени большевики по отношению к женщинам держали себя хорошо и их не арестовывали.

Жизнь на заимке

На следующее утро я очутился на дворе у Имшенецких в несколько маскарадном костюме, в котором раньше постыдился бы выйти на улицу.

Кучер привел под уздцы мою лошадь Полканку и запряг в легкую плетенку. Запряжка пошла быстро, и мы разместили нехитрый наш багаж. Имшенецкий, двое взрослых его сыновей, я и мой сын медленно двинулись по наиболее глухим улицам Екатеринбурга, дабы по возможности избежать неприятных встреч. Но это было трудно. То и дело попадались знакомые, удивленно смотревшие на наши скромные экипажи. Хотелось провалиться на самое дно плетенки, мечталось о шапке-невидимке.

Перед самым выездом из города мы заметили группу всадников. Красный эскадрон!.. Один из всадников на сером коне приблизился к нам. В нем мы узнали командира эскадрона, старшего сына Ардашева. Дело плохо… Ардашевых мы побаивались, особенно старшего, Юрия, служившего у большевиков и бывшего у них в большом фаворе.

Отец его, Александр Александрович, был нотариусом и пользовался в городе и в Думе большой популярностью. Про него говорили, что, пользуясь родством с Лениным (он приходился ему двоюродным братом), он решился поехать к главе большевиков с целью отстоять золото, около семи пудов, конфискованное у еврея Крумнаса. Как он сам рассказывал кое-кому из своих друзей, Ленин его принял, уговаривал идти к нему на службу, но, получив отказ, был очень рассержен и очень сухо с ним расстался. Однако, как говорят, через мужа сестры Ленина, видного коммуниста, дело с золотом все же было улажено и Ардашев заработал от Крумнаса около трехсот тысяч рублей.

Юра подъехал к нам, поздоровался и спросил, куда мы направляемся. Делать было нечего – пришлось сказать, что пробираемся на дачу.

Плохо дело, думал я, адрес дан, а по нему легко может последовать и арест.

Имшенецкий подбадривал меня. Состоя в близких отношениях с Ардашевым, он не допускал мысли, что тот его предаст. В этом он оказался прав, ибо месяц спустя Юрий Ардашев поднял свой эскадрон против красных и после небольшой стычки бежал вместе с отцом и двоюродными братьями из города, скрываясь от красных до прихода чехов.

Как назло, у Полканки отвалилась подкова, и пришлось заехать в кузницу.

Спустя час лошадь подковали, и мы тронулись через Верх-Исетский завод, самое опасное место, в путь-дорогу.

У страха глаза велики, и мне кажется, что каждый встречный рабочий и красноармеец как-то особенно всматривался в нас.

Наконец мы за городом. Медленно едем по еще не просохшей от стаявшего снега дороге. Трава уже кое-где пробивается, но вокруг, куда только хватает глаз, стоят хвойные леса, поэтому общий колорит пейзажа – густо-зеленого цвета. Яркое солнышко сильно припекало, щебетали пташки, и с каждым движением вперед в душу, вытесняя чувство страха, вливалась какая-то тихая радость от весеннего обновления.

Часа через два тяжелого пути мы уже подъезжали к уютному дому заимки Маргаритино.

Заимка состояла из тридцати-тридцати пяти десятин земли, очищенной от леса. Разработанной пахотной земли было не более двух десятин. Сама усадьба расположена на берегу небольшой горной речки Северки, бурной весной и почти пересыхавшей летом. Усадьба состояла из небольшого, но очень уютного дома и только что выстроенного флигеля. Предполагалось выстроить и свою электрическую станцию. Хутор находился в двухстах саженях от разъезда Хохотун Пермской железной дороги и от самой станции отделялся узкой, но очень высокой скалой, состоящей из груды валунов, коих на Урале так много.

По ту сторону железнодорожного полотна, напротив станции, вдоль речки Решетки, в которую впадала Северка, тянулась узкая, шириной не более пятидесяти сажень, полоса земли с чудным строевым лесом. Шесть десятин этой земли куплены мною у Имшенецкого за тысячу восемьсот рублей в расчете построить себе дачу, но так как переживаемое время было исключительно тяжелое, то я решил выстроить на усадьбе Имшенецкого небольшой флигель размером три сажени на четыре.

С другой стороны, не было уверенности, что к зиме смута утихнет, и поэтому не исключалась возможность зазимовать в Маргаритине – так опротивела городская жизнь.

Вся моя жизнь, за исключением детства, прошла в городе – сперва за ученьем, а затем за службой в банке. И вот наконец я свободен: никаких служебных обязанностей, никакого начальства и подчиненных у меня больше нет.

Первое время мы жили совсем как робинзоны. Я вставал раньше всех, с восходом солнца, шел прямо на речку умыться холодной ключевой водой, затем ставил самовар, чистил сапоги и, наконец, напившись кофейку, брал заступ, мотыгу и шел готовить землю под огород. Работа, особенно в первые дни, была тяжела. Бывало, вскопаешь полсажени и приходится отдыхать. Помимо этого всю земляную работу по постройке моего флигеля я решил проделать сам. Правда, в этом помогал мне Толя, но делал он все настолько неохотно, что я больше огорчался, чем получал наслаждение от совместной работы с сыном.

Сын мой отнюдь не был белоручкой. Наоборот, его руки всегда были вымазаны салом или керосином. Целые дни он возился то с чисткой велосипеда, то с проводкой электричества. В Маргаритине его техническим талантам – полное раздолье. Молодежь собственными силами ставила электрическую станцию, и за этим занятием проводила весь день. Любви же к лошадям, к домашним животным и к сельскому хозяйству у моего сына не оказалось.

Уставал я за работой страшно и с большим трудом, с перерывами, дотягивал за ней до полудня. Убрав свои инструменты, шел в баню и в блаженстве обмывал свое потное тело тепловатой