Скрытые картинки - Джейсон Рекулик

Кампусы со студенческими братствами и нескончаемыми попойками – просто рассадник вредных привычек.

– Мы тихо и спокойно посидели в кафе при книжном магазине. Пили минералку и слушали музыку. Потом он проводил меня до дома Максвеллов. Все было очень мило.

– Когда в следующий раз с ним увидишься, расскажи ему всю правду. Это часть твоей личности, Мэллори, ты должна это принять. Чем дольше ты будешь откладывать, тем сложнее тебе будет признаться.

– Так вы ради этого меня сюда пригласили? Чтобы прочитать мне нотацию?

– Нет, я пригласил тебя потому, что мне позвонила Каролина. Она беспокоится за тебя.

Я ошарашена.

– Серьезно?

– Она сказала, что поначалу все было просто великолепно. Она называла тебя зажигалкой, Куинн. Она была очень тобой довольна. Но в последние несколько дней, по ее словам, она заметила в тебе перемену. И каждый раз, когда я слышу эти слова…

– Я не употребляю, Рассел.

– Отлично, я очень рад это слышать.

– Она что, сказала, что я употребляю?

– Она сказала, что ты странно себя ведешь. Она видела тебя на улице в семь утра, когда ты рылась в мусорном бачке. Что за необходимость у тебя возникла?

Я понимаю, что Каролина, должно быть, заметила меня из окна своей спальни.

– Да ничего особенного. Я выкинула по ошибке одну вещь, пришлось лезть в бачок доставать. Не берите в голову.

– Она говорит, ты что-то упоминала о призраках. Ты что, считаешь, что в ее сына кто-то вселился?

– Нет, я никогда такого не говорила. Она неправильно меня поняла.

– Она говорит, ты приятельствуешь с наркоманкой, которая живет в соседнем доме.

– Вы имеете в виду Митци? Я дважды с ней разговаривала. За четыре недели. По-вашему, это делает нас лучшими подругами?

Рассел делает мне знак говорить потише. Даже в шумном переполненном зале на нас уже начинают оглядываться.

– Я здесь для того, чтобы тебе помочь. Ты ни о чем не хочешь со мной поговорить?

Могу ли я все ему рассказать? Поделиться своими тревогами относительно Энни Барретт? Нет, не могу. Я отдаю себе отчет в том, что мои переживания будут звучать смехотворно. А я хочу, чтобы мой куратор мной гордился.

– Давайте поговорим о десерте. Я вот думаю, не съесть ли мне шоколадно-ореховый чизкейк?

Я протягиваю Расселу заламинированное меню, но он не берет его.

– Не уходи от темы. Тебе нужна эта работа. Если тебя уволят, ты не сможешь вернуться в «Спасительную гавань». У них список тех, кто ждет места, длиной с твою руку.

– Я не собираюсь возвращаться в «Спасительную гавань». Я собираюсь продемонстрировать себя с самой лучшей стороны, чтобы Каролина разрекламировала меня всем соседям, а когда лето закончится, захотела и дальше меня оставить. Или чтобы я могла устроиться в какую-нибудь другую семью в Спрингбруке. Вот мой план.

– А что отец? Тед?

– А что Тед?

– Он хорошо к тебе относится?

– Ну да.

– А точно не слишком хорошо? Может, он позволяет себе лишнего?

– Э-э… а я точно не ослышалась?

– Ты понимаешь, о чем я. Такие люди иногда не видят границ. Или видят, но не считают нужным их соблюдать.

Я мысленно возвращаюсь к уроку плавания, который Тед преподал мне две недели назад, – в тот вечер, когда он сделал мне комплимент по поводу моей татуировки. Кажется, он тогда положил руку мне на плечо, но ведь не за задницу же схватил.

– Он не позволяет себе ничего лишнего, Рассел. С ним все в порядке. И со мной тоже. И со всеми нами. А теперь, пожалуйста, давайте уже закажем десерт?

На этот раз он неохотно берет в руки меню.

– Ну и какой из них на нас смотрит?

– Шоколадно-ореховый.

Он заглядывает в конец меню, где указана пищевая ценность всех десертов.

– Тысяча четыреста килокалорий? Ты это серьезно?

– И девяносто два грамма сахара.

– Боже правый, Куинн. Из этого ресторана наверняка каждую неделю кого-то выносят вперед ногами. Люди должны впадать в сахарную кому, еще даже не дойдя до своих машин. Понятия не имею, почему у них на парковке не дежурит реанимационная бригада.

Наша официантка замечает, что Рассел просматривает десертное меню. Это совсем молоденькая девушка, практически подросток, веселая и жизнерадостная.

– Кажется, кто-то сейчас будет есть чизкейк!

– Я ни в коем случае, – отзывается он. – Зато моя подруга будет. Она здоровая и сильная, у нее еще вся жизнь впереди.

После десерта Рассел настаивает на том, чтобы подвезти меня обратно к Максвеллам, чтобы мне не пришлось переходить шоссе в темноте. Когда мы подъезжаем к дому, времени уже почти половина десятого.

– Спасибо за чизкейк, – говорю я. – Хорошего вам отпуска.

Я открываю дверцу машины, но тут Рассел останавливает меня.

– Послушай, у тебя точно все нормально?

– Ну сколько можно меня об этом спрашивать?

– Тогда скажи мне, почему ты дрожишь?

Почему я дрожу? Да потому что нервничаю. Потому что боюсь, что подойду к своему дому и обнаружу на крыльце новые рисунки. Вот почему я дрожу. Но я не собираюсь объяснять все это Расселу.

– Я только что съела пятьдесят граммов насыщенных жиров. Я сейчас впаду в кому.

Вид у него скептический. Это классическая кураторская дилемма: ты должен доверять своему подопечному, должен демонстрировать ему, что ты в него веришь и ни на миг не сомневаешься в том, что он победил свое пагубное пристрастие. Но когда он начинает вести себя странно – например, дрожать в машине теплым летним вечером, – тебе приходится проявить жесткость. Тебе приходится задавать неудобные вопросы.

Я открываю бардачок его машины. Он до сих пор набит экспресс-тестами.

– Хотите проверить меня?

– Нет, Мэллори. Разумеется, нет.

– Вы явно обеспокоены.

– Да, но я тебе доверяю. Эти тесты не для тебя.

– И все-таки позвольте мне сделать тест. Я хочу доказать, что у меня все в порядке.

На полу между передними и задними сиденьями у него валяется набор вставленных один в другой бумажных стаканчиков, и я, дотянувшись, вытаскиваю один. Рассел берет из бардачка тест-полоску, и мы выходим из машины. Мне сейчас как никогда нужна компания. Я боюсь идти домой в одиночестве.

Задний двор опять погружен в темноту. Я так и не сменила перегоревшую лампочку на крыльце.

– Куда мы идем? – спрашивает Рассел. – Где твой дом?

Я машу рукой в сторону деревьев:

– Там. Сейчас увидите.

Мы подходим ближе, и я начинаю различать очертания коттеджа. Ключи я уже вытащила и держу в руке, поэтому решаю устроить электрошокеру испытание. Раздается громкий треск, и задний двор озаряется резким светом, точно от вспышки молнии.

– Господи Иисусе, – говорит Рассел. – Это еще что такое?

– Каролина дала мне электрошокер.

– В Спрингбруке нулевая преступность. Зачем тебе шокер?

– Она же мать, Рассел. Ее хлебом не корми, дай попереживать. Я пообещала ей носить его на связке ключей.

Электрошокер оборудован маленьким светодиодным фонариком, и я, включив его, быстро оглядываю крыльцо. Ни камней, ни рисунков на этот раз нет. Я отпираю дверь, включаю свет и впускаю Рассела внутрь. Он обводит взглядом комнату – якобы любуясь тем, как я все