Краткий очерк истории и описание Нижнего Новгорода - Николай Храмцовский

Великая, поняв гениального художника, приняла благосклонно его стихи, рассматривала инструменты, внимательно слушала объяснение его о механизме часов и потом допустила к руке.

Утром 22 числа императрица занималась делами во внутренних комнатах, а в 12 часу вышла в зал, где собрались в то время все значительные особы, находившиеся в Нижнем, и тут архимандрит Оранского монастыря с братией, купцы и их жены, из которых многие приехали верст за 50 и более, чтоб только взглянуть на государыню, имели счастье облобызать руку державной путешественницы.

В этот день назначен был отъезд императрицы. После обеда снова наполнился зал и прочие приемные комнаты многочисленным собранием духовенства, дворянства и должностных лиц для отдания всеподданнейшего поклона государыне. Она, допустив к руке епископа и большую часть находившихся в зале, отправилась в путь.

Государыня ехала в карете до пристани, где села в шлюпку, в которой достигла галеры «Тверь». Народ провожал ее громогласным «ура!», толпясь около кареты, то же «ура!» раздавалось и на Волге с лодок, следовавших за императорской шлюпкой. Гром пушек и колокольный звон не умолкали, покуда галера императрицы не скрылась из вида. И долго, долго помнили в Нижнем Новгороде, как гостила в стенах его кремля великая императрица, окруженная блестящим двором, иностранными послами и знаменитыми путешественниками[250].

Не прошло и четырех лет от этого радостного события, как Нижний Новгород пострадал от чумы, а потом, через год, чуть было не испытал нашествия скопищ самозванца новейших времен, созданного не хитрыми иезуитами, как было то в начале XVII столетия, а невежественными русскими раскольниками, постоянными, как и последователи Лойолы, врагами всякого законного порядка и покровителями пороков и преступлений.

Между казаками, поселившимися в XV столетии на Яике (Урале) и отдавшимися под покровительство России при царе Михаиле Феодоровиче, со времени Петра Великого господствовал дух мятежа: они, зараженные расколом, не хотели покориться той системе управления, которую нарочно назначил для них великий преобразователь. Непокорность их не раз заставляла правительство употреблять строгие меры. Екатерина Великая, желая положить конец этим беспорядкам, обратила особое внимание на Яик; но не все лица, которым было вверено исполнение монаршей воли, действовали добросовестно, и потому благие предначертания, превратно исполняемые, только усилили зло. В 1771 году вспыхнул мятеж, однако решительные действия правительства подавили его, но только подавили, а не истребили. С небольшим через год он вспыхнул с новой силой, и на этот раз мятежники повторили проделку иезуитов, хотевших поколебать в начале XVII столетия престол Мономаха: мятежники нашли человека, который дерзко принял на себя священное имя царя русского. Несмотря на ничтожность личности самих зачинщиков и пошлость самозванца, выдумка имела огромный успех.

Под знамена Пугачева, провозглашенного мятежниками Петром III, устремились племена, враждебные России. Башкирцы, калмыки, чуваши, черемисы, мордва и недовольные правительством русские, преимущественно раскольники. Успехи мятежников в Оренбургском крае и в пограничных с ним губерниях заставили императрицу принять сильные меры. В декабре 1773 года для усмирения мятежников она назначила главным начальником войска генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова, который, проездом из Санкт-Петербурга в Казань, прибыл в Нижний Новгород 21 числа этого же месяца. В то время Нижегородской губернией управлял губернатор генерал-поручик Алексей Алексеевич Ступишин, а епархией — епископ Антоний Зыбелин.

Бибиков, предъявив Ступишину свое полномочие, вручил ему 100 экземпляров манифеста о Пугачеве, данного в Санкт-Петербурге 29 ноября 1773 года. Ступишин 22 числа препроводил к Антонию копию с указа, данного Бибикову, и 30 экземпляров манифеста при отношении своем, которым просил епископа, чтобы он велел читать манифест по церквам в воскресные и праздничные дни. Антоний разослал списки с манифеста по всем церквам своей епархии, приказав священникам сверх чтения вразумлять народ словесными поучениями, что Пугачев есть ничто иное, как дерзкий обманщик. Несмотря на все эти благоразумные меры, около Нижнего Новгорода стало проявляться волнение.

Взятие Пугачевым Казани навело ужас на Нижний. Опасность еще более усилилась, когда Пугачев, разбитый Михельсоном и преследуемый графом Мелиным и Хариным, перебрался на правый берег Волги, провозгласил истребление дворянства, а народу вольность, отпущение повинностей и безденежную раздачу соли. Иноверцы, новокрещенные и крестьяне господские восстали против духовенства, лиц правительственных и помещиков. Воеводы, покидая города, дворяне — поместья, старались пробраться в безопасные убежища; но чернь ловила их, убивала или отводила к Пугачеву, который предавал всех верных законной власти мучительной смерти.

Пугачев взял Цивильск и, разделив свою шайку на две части, послал одну по алатырской дороге, другую по нижегородской. В Нижнем, узнав о движении мятежников, готовились к участи, постигшей Казань. Ступишин писал о том к московскому градоначальнику князю Волконскому, объявляя, что даже не отвечает за безопасность самой Москвы, куда, как полагали, намерен был идти Пугачев.

Июля 20-го 1774 года дерзкий смельчак взял Курмыш, потом Ядрин. Волнение около Нижнего усилилось еще более: крестьяне явно противились правительству, не хотели платить положенных повинностей[251].

Между тем войска отовсюду стремились на Пугачева, а главные сообщники этого орудия изуверов-раскольников[252], предвидя конец дерзкого своего предприятия, стали торговаться с правительством о голове своего предводителя. Пугачев, узнав о замыслах их и теснимый войсками, бежал: его цель была уже не нашествие на Москву, а спасение головы своей; он уже думал только, как бы ему пробраться за Кубань или в Персию. Но бегство его не ослабило мятежа, а развило во всей силе пугачевщину, как звал этот бунт простой народ. Мятеж, как зараза, переходил из селения в селение, от провинции к провинции. Появлялись два-три злодея и нелепыми рассказами увлекали за собой тысячи людей. Возникли отдельные шайки бунтовщиков-грабителей, и каждая имела в своем предводителе своего Пугачева.

В конце июля, когда Пугачев стремился с необыкновенной быстротой по пути к Пензе, единомышленники его явились около села Богородского, где прежде у изуверов-раскольников сообщники Разина или Максима-самозванца нашли себе сочувствие; но, к чести березопольцев, на этот раз дух преданности к законной власти поборол искушение мятежников. Три злодея, соблазнявшие березопольцев, были пойманы крестьянами Демидова[253] и, связанные ими, представлены в Нижний к Ступишину. Губернатор велел повесить мятежников на барках и пустить их вниз по Волге, мимо приволжских бунтовщиков.

Благоразумие, твердость и деятельность Ступишина и религиозные назидания Антония спасли Нижний от гибели и укротили волнение в его окрестностях.

Признательное правительство, отдавая справедливость ревностным защитникам престола и отечества, Антонию и Ступи-шину, возложило на них лестный труд — наблюдение за духовными и светскими лицами, не только подведомственными им, но даже находящимися и под начальством других. Это видно из именного указа, хранящегося в Нижегородской консистории, присланного из Святейшего Синода по донесению Ступишина на священника села Покровского, находящегося в Арзамасском уезде, который принадлежал тогда к Владимирской епархии. Этот священник по имени Максим Петров был осужден и лишен своего сана за то, что подпавши малодушному страху и увлеченный корыстолюбием признал Пугачева императором, поминал его на литургии и служил благодарственный молебен по случаю будто бы восшествия его на престол[254].

Глава седьмая. ОТ ОТКРЫТИЯ НАМЕСТНИЧЕСТВА ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ (1779–1856)

Мудрая Екатерина II, внешней политикой и блистательными успехами оружия прославляя в Европе Россию, в то же время неусыпно заботилась о внутреннем ее устройстве. Видя беспорядки, проистекавшие от воеводского управления, государыня испытывала различные меры для отвращения их и наконец признала за нужное дать новое образование всему внутреннему устройству империи.

В 1775 году, 7 ноября, было издано учреждение для управления губерниями. По этому учреждению каждая губерния должна была заключать в себе от 300 до 400 тысяч жителей и разделяться на уезды в 20 и 30 тысяч душ; две и три губернии должны были составлять наместничество с тем, чтоб каждой губернией заведовал губернатор, а наместничествами — наместники государевы или генерал-губернаторы.

Вследствие нового уложения разграничение областей, передача дел и сумм из города в город и другие обстоятельства представляли множество затруднений, потому образование губерний шло постепенно и продолжалось двадцать лет.