Право – язык и масштаб свободы - Роман Ромашов

– По статистике, с полным текстом Основного закона страны знаком только каждый десятый россиянин. Каждый третий российский гражданин, по данным ВЦИОМ, не только не читал Основной закон, но и не помнит, что ныне действующая Конституция России принималась в 1993 г. по итогам всенародного референдума;

– Современная российская Конституция в значительной степени утратила содержательную жесткость. В настоящий период ее изменение представляет собой сугубо техническую проблему[183].

В.Д. Зорькин дает своеобразное определение Конституции в качестве «закодированного правовым языком государства»[184]. Лично мне не хотелось бы ощущать себя гражданином «закодированного», не важно каким способом государства, поскольку конституционная демократия – это, прежде всего, осознаваемая свобода и взаимная ответственность власти и личности. Не может не вызывать обоснованных опасений то, что в современной России, как и на предшествующих этапах ее развития, «конституционным кодом», а значит и «закодированным» при его помощи государством, можно достаточно свободно манипулировать. К каким трагическим последствиям произвольные манипуляции с разного рода «кодировками» могут привести, свидетельствует недавняя трагедия на подводной лодке «Нерпа», когда (как свидетельствует официальная версия следствия) матросом была случайно запущена гибельная для жизни людей система экстренного пожаротушения[185].

Перечисленные факторы свидетельствуют, прежде всего, о снижении ценности Конституции в качестве юридической формы позитивного права. Конституция как юридический текст все чаще воспринимается не как нормативно-правовой акт прямого действия, оказывающий реальное регулятивно-охранительное воздействие на общественные отношения, а как документ доктринального характера, включающий по большей мере не поведенческие, а специализированные нормы (принципы, цели, ценности). Опять же лично для меня, это не является свидетельством утраты Конституцией ценности как таковой, а наглядно демонстрирует лишь «дефетишизацию» и «десакрализацию» текста Основного закона, который, переставая восприниматься в качестве всеисцеляющей панацеи и непререкаемой догмы, вместе с тем, сохраняет свойства идейно-правового основания демократического политического режима.

Конституция не священное писание, а документ, созданный конкретными людьми в достаточно сложной социально-политической ситуации и содержащий немало внутренних противоречий. Соответственно, и Президент государства и члены Конституционного Суда – это не жрецы, служащие Конституции подобно тотемному символу и обладающие сверхъестественными возможностями общения с лишь им доступным «конституционным духом», а работающие на определенных должностях чиновники, наделенные в силу своего должностного положения компетенциями, позволяющими осуществлять специфическую правотворческую, правоинтерпретационную и правоприменительную деятельность в конституционной сфере.

Подобное восприятие Конституции означает, что заложенные в ней положения приобретают действенный характер только в том случае, если ими руководствуются люди, относящие себя не к подданным, а к гражданам государства, для которых свобода и право перестают быть не имеющими реального субъективного значения абстракциями. Когда эти люди начинают объединяться и отстаивать свои права и свободы посредством средств и технологий, закрепленных в Конституции, то это свидетельствует о том, что в стране постепенно складываются условия для формирования реального конституционализма.

К таким условиям можно отнести свободу слова, собраний, митингов и шествий, существование легальной оппозиции, многообразие форм собственности и хозяйственных укладов, признание приоритета международного права по отношению к национальному законодательству, возможность защиты прав и свобод человека и гражданина в межгосударственных органах в случаях, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты.

Конечно, свободных людей, сверяющих свои слова и поступки не с УКАЗаниями различного рода «верхов», а непосредственно с Конституцией (в этом смысле действительно оказывающей прямое правовое воздействие) во все времена (и нынешний период не исключение) в России было меньше, чем тех, кто во имя личного спокойствия, удобства и безопасности предпочитал занимать соглашательскую позицию. Вышеперечисленные условия реального конституционализма существуют в современной России в ограниченном объеме и зачастую подвергаются существенным ограничениям со стороны государственной администрации. Однако уже сам факт их существования является свидетельством того, что Конституция не утратила своей ценности в глазах тех, кто готов сверять свою жизнь с ее положениями и руководствоваться ее принципами и ценностями в своей повседневной жизнедеятельности. Хочется верить, что число таких людей в России возрастает.

Конституция – это не «закодированное правом государство», а Гимн правового государства. Можно менять слова, но нельзя изменить суть, можно заставить выучить и петь, но нельзя заставить верить. Конституция не изменяет государство и граждан, просто ее наличие необходимо для того, чтобы граждане поверили в то, что они могут изменить собственную жизнь и жизнь своего государства. Именно в этом для меня как гражданина основная ценность Конституции.

2.4. Свобода и равенство

Идея равенства в Новое время стала если не центральным, то одним из наиболее заметных и активно действующих элементов западной концепции права. Ценность равенства сегодня признается практически единодушно и редко кем ставится под сомнение на уровне политической и юридической практики; с этим фактом соглашаются даже противники равенства – например, Г. Лебон, который считал эту идею пагубной и в то же время отмечал ее повсеместное распространение[186]. По всей видимости, равенство обладает особыми мобилизующими свойствами. Именно требование равенства было одним из главных лозунгов, под которыми проходили великие буржуазные революции. Во многих философско-правовых теориях равенство является «краеугольным камнем»; именно в нем зачастую видят квинтэссенцию и основной смысл права как такового. Именно на этом строится, например, «либертарно-юридическая» теория права: «Везде, где действует принцип формального равенства, там есть правовое начало и правовой способ регуляции: где действует право, там есть данный принцип равенства. Где нет этого принципа равенства, там нет и права как такового. Формальное равенство свободных индивидов тем самым является наиболее абстрактным определением права, общим для всякого права и специфичным для права вообще»[187].

Принцип правового равенства занял прочное место в современных конституциях, культивируется в законодательстве и тщательно охраняется судебной системой. Но одновременно с этим место равенства в правовой реальности остается не до конца ясным, обладает некоторой двусмысленностью и даже парадоксальностью.

Равенство в самом общем понимании представляет собой тождественность предметов или явлений, их принципиальное сходство, «одинаковость», отсутствие существенных различий: «при помощи категории равенства обозначаются такие отношения, когда объекты имеют качества (или хотя бы одно свойство) которые могут быть взаимозаменимыми»[188].

Таким образом, равенство, как и справедливость, основано на эквивалентности: равными могут считаться лишь такие элементы, которые можно поменять местами без ущерба для системы. Стало быть, оно наиболее применимо в той социальной среде, где участники отношений выполняют однотипные функции, вследствие чего между ними возникает, пользуясь терминологией Э. Дюркгейма, «механическая солидарность»[189] – таковы, например, солдаты в строю или торговцы на рынке. Однако такое равенство всегда имеет отчетливую границу, за которой начинается либо вражда (граница между «своими» и врагами), либо «органическая солидарность», основанная не на сходстве, а на различии (дистанция между командиром и подчиненным; прилавок, отделяющий продавца от покупателя).

Метафора «равенство стартовых условий», видимо, берет свое начало из состязательно-игрового представления о праве и обществе в целом. Например, Ж.П. Вернан, описывая происхождение идеи равенства («isonomia») в Древней Греции, приводит слова Гесиода о том, что любое соперничество предполагает отношения равенства: состязаться могут только равные[190]. Игра требует, кроме того, чтобы для всех существовали единые правила и единое судейство. Но образ права как площадки для спортивного соревнования, очевидно, помимо равенства на старте означает неравенство сил, как в ходе борьбы, так и на финише.