Звёздная гавань - Владимир Григорьев

Владимир Фалеев

Женщина в зеленом дождевике

Привычка свыше нам дана:

Замена счастию она.

А. С. Пушкин

Диалог в Третьяковке

Недавно в зале Третьяковской галереи мы с приятелем остановились возле знаменитого полотна К. Д. Флавицкого «Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения». Княжна находится в каземате, стоит на постели, с выражением муки на лице прислонилась к стене: мутная вода хлещет через окно, уровень ее поднялся уже почти до самой постели, мыши бегут по подушке. Приятель, заговорив о впечатлении, которое производит картина, упрекнул художника, что он изобразил ситуацию ради драматизма: Тараканова умерла за два года до петербургского наводнения 1777 года.

— Флавицкий был историческим живописцем, — возразил я. — Вряд ли он мог довериться только легендам о гибели княжны… Картину он выставил в Академии художеств в 1864 году, к тому времени о Елизавете Таракановой появилось несколько публикаций.

За границей, в Париже и в Лондоне, о «русской принцессе» были книги раньше. Но имя Таракановой в России было окутано тайной. Следствие по ее делу вел петербургский генерал-губернатор князь Александр Михайлович Голицын, наставления ему давала сама Екатерина II. При всем усердии князя, при всех жестоких приемах допроса добиться, чтобы Тараканова «открыла» свое происхождение иначе, чем она рассказывала о себе в Европе, не удалось. Удивительный интерес к делу Таракановой проявил Александр I, затем, после его смерти, то есть после восстания декабристов, документы о Таракановой читал Николай I. И архив опять засекретили. Страсти вокруг картины Флавицкого разгорелись в очень неудобное для царского правительства время, сразу после отмены крепостного права, 4 апреля 1866 года, в царя Александра II у ворот Летнего сада в Петербурге стрелял Дмитрий Каракозов. Главноуправляющий вторым отделением императорской канцелярии граф Виктор Никитич Панин поспешил разъяснить публике: самозванка «не погибла во время наводнения, но скончалась от болезни в Петропавловской крепости 4-го декабря 1775 года». Историческая достоверность картины ловко ставилась под сомнение, живописец, мол, ошибался. Тем более что художник умер в сентябре 1866 года, за год до публикации доклада.

— Ты изучал биографию Флавицкого?.. — удивился приятель.

— Да нет, есть у меня знакомая по фамилии Тараканова, которая убеждена, что является праправнучкой княжны.

— Ну, знаешь ли! — приятель с возмущением отвернулся от меня. — Я историк и кое-что читал о самозваной дочери императрицы Елизаветы Петровны. У нее не было детей!

— Есть свидетельства, что Елизавета Петровна родила двух дочерей, возразил я. — Одну — от графа Разумовского, другую — от Ивана Шувалова. И если Тараканова, воспитанная за границей, объявила себя претенденткой на русский престол, то это не могло не возмутить Екатерину II, незаконно захватившую власть. Тем более что в России как раз бунтовал Пугачев, князь Радзивилл хотел силой оружия воссоединить Польщу. Естественно, Екатерина II дала указание командующему русским военным флотом, который находился в Ливорно, в Италии, схватить «самозванку» и привезти в Кронштадт. Орлову-Чесменскому это удалось. Он сумел обольстить девушку. В Петропавловском равелине она родила от него сына.

— Знаю, знаю это предание, — усмехнулся приятель.

— Да ведь и противникам преданий трудно верить. Их опровержения составлены в угоду самодержцам. А моя знакомая Тараканова гордится своими предками. Вообще-то она любопытнейший человек! Удочеренная в раннем возрасте, в двенадцать лет вдруг вспомнила имя-отчество родной матери и фамилию отца, о которых отчим и мачеха ей никогда не рассказывали.

— Да не пригрезилась ли ей вся родословная до колена Петра Великого? — съехидничал приятель.

— Представь себе! — шутливо ответил я. — Ты же не отрицаешь врожденные идеи?

— Счастливое сочетание генов?

— Называй, как нравится. У обезьян не рождаются детеныши с даром к математике или физике. Только потребность общества в каких-либо талантах отыскивает в жизни вундеркиндов.

— Погоди, о чем ты? — посерьезнел приятель. — Не обучай младенца, он даже не залепечет. Сейчас пишут всякую всячину об экстрасенсах. Девочка видит внутренние органы любого человека лучше, чем рентгенолог с помощью аппаратуры, женщина читает печатный текст пальцами… Это еще куда ни шло! Но в то, что кто-то воспоминаниями выудил из глубин истории всех своих прародителей, верить отказываюсь!

— Фантазия, озарение, интуиция, — примиряюще засмеялся я. Воспоминания о предках пробудились в девочке, когда ей было двенадцать лет. Она уже имела запас знаний и опыта, в ней проснулось любопытство. Вообще рассказ некороткий.

Сон

Все началось с того, что однажды девочке приснился сои, будто у нее мать молодая, высокая, с длинными волосами. Утром, уже одетая в коричневое школьное платьице, причесанная, сидела Лена за столом на лавке, а Анна Ивановна подносила ей от печки горячие блины.

— Ты не моя мама, — фыркнула Лена.

— Господь с тобой! Чего ты мелешь? — набожно перекрестилась Анна Ивановна.

— У меня другая мама, я ее во сне видела, — внимательно наблюдала Лена за неповоротливой, тяжелой матерью, а та даже блин со сковородки обронила мимо стола на половик.

На растерянные причитания матери Лена только ухмыльнулась, мотнула головой, так мотнула, что тугая каштановая коса мазнула красным бантом сметану в тарелке. Видела Лена, что очень обидела мать своим сном, но не пожалела ее. Резко сорвалась с лавки, сунула руки в рукава беличьей шубки, нахлобучила на голову шапку, схватила портфель и побежала к двери, оставив мать плачущей у печи.

Поделилась Лена своей догадкой с одноклассницами, те, в свою очередь, ее домыслы разнесли из школы по домам. С того утра пошли гулять пересуды о непонятном происхождении Лены Култуковой.

Но это было только начало беды, всяких невероятных злоключений в семье Култуковых и в судьбе Лены.

Много раз убеждала Анна Ивановна дочь не распространять среди ребятишек свои выдумки: пересудов не оберешься.

— Сон и есть сон, — урезонивала она Лену. — Я видела себя начальником депо, а пробудилась — опять же посудомойка. Да и чем же тебе худо в своем доме?

— А кто у меня бабушка и дедушка? — спрашивала девочка.

Анна Ивановна расхваливала ей своего красивого, бравого отца, который носил на груди кресты за войну с японцами, и веселую мать, которая жила в деревне Тамбовской области, но уже померла, описала своих сладкоголосых сестер, перечислила родню Григория Ефимовича, живущую в горном поселке Бодайбо.

Однажды, усаживаясь за стол к тетрадкам, Ленка опять задумчиво спросила:

— Почему же моя мама во сне сказала, что наша фамилия Таракановы?

— Откуда у тебя взялась новая мама? — в отчаянии закричала Анна Ивановна. — Я твоя мама! Ты Култукова! Выйдешь замуж, тогда и сменишь фамилию.

За спором и застал их вернувшийся из депо Григорий Ефимович. Молча раздеваясь, снимая с себя грязную спецовку, брюки, наливая горячую воду в рукомойник, он прислушался к голосам матери и дочери и вдруг вошел в горницу, выкатил глаза, и, сняв со стены широкий солдатский ремень, потряс им для убедительности в воздухе.

— Врежу два горячих обеим! — побагровел он лицом. — Шельмы! Фамилия им не нравится!

Смолкла Анна Ивановна, поджала губы, села на лавку. Это означало и для Ленки, что подлинность фамилии Култукова не подлежит обсуждению. И с того дня ни Ленка, ни мать, будто пришли к полному согласию, не затевали дискуссий о фамилии. Но дочь не только больше не верила родителям, она затаилась и, не переставая думать о причине угроз отца выпороть ее, стала поздно вечером, когда мать и отец ложились спать, подбираться на цыпочках к двери спальни и, прикладываясь ухом к щелке, подслушивать родительские беседы. Из их разрозненных воспоминаний и обсуждений ей удалось узнать, что привезли ее из Усть-Баргузина. Из этого она заключила, что Култуковы украли ее у родной матери. Присматриваясь к лицу и походка Анны Ивановны, все более уверялась, что она для нее стара, и ей пришло в голову убежать в сказочный Усть-Баргузин, разыскать там мать.

Нагрянула весна, лед на Байкале ломало, корежило и сдвигало на берег, солнце стало чаще зависать над сопками, озеро заиграло цветными дымками. В Ленку вселилось неясное ожидание лета, нетерпение оставить ненавистный ей дом, казалось, с каждым днем исчезали вокруг дома и города границы и открывался мир, большой и загадочный для путешествий и встреч. Лена неплохо закончила пятый класс, на слете пионерской дружины ей под аплодисменты дали похвальную грамоту за то, что пела и танцевала в кружке «Байкалочка». Но это была не совсем та девочка, за какую принимали ее педагоги. Она все чаще в задумчивости уходила за огород, на склон горы, углублялась в свои мысли.