Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Там» всегда звучало одинаково и имело один лишь смысл — Восток. «Там», — кивали сотрудники «комитета», боясь произнести слово «родина», «там», — махал рукой Пауль Хенкель, «там», — сдвигал сурово брови капитан Ольшер.
— Иногда не верят, — согласился Саид.
— Иногда, — усмехнулась Надие. — Нам… всегда… — Покрывало, кажется, еще сдвинулось. Намного. Во всяком случае прошлое этой эсэсовки стало проглядывать.
— Значит, вы оттуда? — заторопился он с вопросом.
Можно было сказать «да». Именно подтверждения ожидал Исламбек, хотя внутри отклонял такой вариант. Она промолчала. Не кивнула даже. Оставила своего спутника в недоумении.
На углу Бергманштрассе они пересекли торопливо улицу и по Кройцбергштрассе пошли к парку. Он начинался за небольшой цепочкой домов, укрывавшихся зеленью тенистых деревьев, давно-давно посаженных и теперь раскинувших свои огромные кроны над аллеями. Это были, кажется, клены. А возможно, не клены, другие крупнолистые деревья, незнакомые Саиду. В сумеречной синеве, что таилась здесь перед закатом солнца, Надие обрела спокойствие.
— А теперь к черту немецкий… Будем говорить как дома.
И первая заворковала по-тюркски. Увлеченно, с упоением каким-то. Словно пела любимую песнь. Детскую, запавшую в сердце. Шла и говорила. Не ожидала ответа. Он не нужен был ей. Изливала себя в словах.
На боковой аллее высмотрела скамью и потянула за собой Саида. Села первая. Продолжала ворковать.
Все-таки она говорила по-турецки. Исламбек хорошо понимал ее, но слова были не родными. И произношение чужое. А что говорила Надие? Знакомое. Близкое. Говорила и о каком-то городе на юге.
— Какой он сейчас? — вдруг спросила она.
При всей искренности, а Саид чувствовал искренность Надие, ей трудно было верить. Собеседница делала какие-то загадочные ходы, непонятные. Непонятные в общем течении беседы. Не называла города и спрашивала, как он выглядит.
— Не знаю, — ответил Саид мягко.
— Почему же вы не знаете? Еще года не прошло, как вы из дому… Оттуда…
— Верно, — согласился он. — Только я не знаю вашего города.
— Он такой маленький… На берегу Каспия… Говорят, очень красивый.
— Говорят… Разве вы не видели его?
— Видела… Очень, очень давно. Еще ребенком… Но мне всегда кажется, что синь моря осталась со мной, хотя все остальное померкло…
«Черт возьми, как они умеют крутить. Все! Дар какой-то. Или великолепная школа. Ни за что не ухватишься, ускользает, будто мираж. Целый час почти говорим, и я ни на шаг не продвинулся к ее тайне. Вроде покрывало отодвинулось, но за ним туман. Непроглядный». С этим огорчением, с этой досадой и смотрел на переводчицу Саид. Он готов был снова отдернуть занавес, искал для этого момент. Не понадобилось. То ли Надие угадала его намерение, то ли заранее подготовила неожиданный поворот. Снова сбила с толку Исламбека.
— Меня увезли из Ленкорани трехлетней девочкой… Отец увез… В Турцию…
Без подталкиваний, без вопросов Надие стала рассказывать о прошлом сама. Он не хотел верить. Он знал, что у этих людей, сидящих за серыми стенами на Моммзенштрассе, по несколько биографий, продуманных до тонкостей. Одну из них преподносят сейчас ему. И начинают с Ленкорани. Заставляют Надие родиться на Азербайджанской земле. Зачем? Чтобы оправдать этот характерный тюркский язык. Узбечкой ее не сделаешь, хотя им и хочется этого: узбечка могла бы легче войти в доверие к завербованным, легче снискать симпатии соплеменников. Избрали близкий вариант — азербайджанка. Но и для этой роли Надие плохо подходит — турецкий выговор, акцент. Тогда ее трехлетним ребенком «переселяют» в Турцию. Теперь все логично, все оправданно.
Так вырисовалась перед Саидом Надие. Никакой в сущности, тайны. Эсэсовский агент. Что поведает она дальше? Ага! Ее не оторвали, конечно, от родины, в Ленкорани у нее остался брат. Не захотел уезжать за границу? Мать не захотела. У нее были свои убеждения? Нет, она плохо жила с отцом. Славу богу, обошлось без убеждений. Они здесь были бы неправдоподобными. Семья разделилась. Но связь существовала. Брат переписывался с отцом. В 1936 году и эта ниточка оборвалась. Где он, Надие, конечно, не знает, но думает о нем. Все просто. Просто до скуки.
А Надие изображает что-то. Смолкла. Грустно смотрит сквозь неплотный ряд деревьев на Кройцбергштрассе, по которой спешат машины в сторону Бель-Альянс. Провожает их, встречает и снова провожает взглядом.
— Я встречу его?
Очень нелепый вопрос. Опять желание заставить Саида сказать что-то определенное. Он невольно озлобился:
— Вы никогда не носите форму?
— Нет, — смутилась Надие. — Вы думаете, она мне пойдет?
— Не знаю… Может быть…
Предвестники берлинской осени, первые жухлые листья, красили желтизной аллеи. Вечерний ветерок, нетеплый уже, со знобинкой, врывался с проспекта, трепал ветви, ссыпал наземь сушь, катил по песку, закидывал на газоны. Виктория-парк, всегда чистенький, зализанный метлами, пестрел теперь, словно его камуфлировали, оберегая от бомбежки. И пестрота рушила торжественность, делала все вокруг естественным, простым. Душевным.
— Почему вы назначили встречу здесь? — с той же откровенной злобой произнес Исламбек.
— Вам не нравятся эти аллеи?
— Я их не замечаю.
— Вот как… Мне казалось… вам будет приятно пройтись по знакомым местам… Бель-Альянс великолепен вечером…
«Именно в семь часов, — добавил мысленно Саид. — Хочет уличить меня. Проверить. Надеется, что проговорюсь, выдам того, кто упал на асфальт от пули гестаповца. Коварна же эта эсэсовка с глазами джейрана».
— Я переписал анкету, — напомнил о деле Исламбек. Надие сидела почти спиной к нему. Так ей было удобно смотреть на проспект, провожать машины. Они мчались со страшной скоростью, торопясь до темноты исчезнуть с лица Берлина, открытого английским самолетам. Фантастический бег «опелей» и «мерседесов» напоминал карусель. И карусель эта занимала Надие. Или, возможно, она хотела занять себя. Не поворачиваясь, откликнулась на слова Саида:
— И что же?
Звучала тревога в ее вопросе. Приметная тревога.
— Все правильно, — ответил Исламбек.
Опять тревога:
— Ничего не изменили и не добавили?
— Нет.
Успокоение:
— Я так и думала.
Теперь она оглянулась, и Саид увидел, нет, догадался, что Надие улыбается. Он ничего не понимал.
— Проводите меня.
На крайней аллее, по которой они выходили из парка, Надие взяла его под руку. Робко как-то, едва касаясь пальцами локтя.
— Вы не заметили у кладбища «опель»?.. В семь часов?
«Она все знает. Она участница этой операции по его разоблачению. Только зачем посвящает меня в тайну? Свою и гестапо. Или СС. Или тут тоже провокационный ход?»
Саид солгал:
— Нет.
Она засмеялась.
— У вас редкая способность ничего не видеть и не помнить. Похвально.
8
Барону Менке эта церемония представлялась в самых ярких красках. И не для других он ее расцвечивал — для себя. Два года доктор собирал силы, составлял проекты, вел переговоры в самых различных ведомствах, добрался до самого Риббентропа. Его идея не была новой. Вернее, идей вообще не было. Существовал план, общий план, предложенный не то Герингом, не то Геббельсом. Должно быть, Геббельсом, потому что все пропагандистские идеи рождались в его кабинете. Впрочем, возможно, больше всего потрудился Гиммлер — не случайно осуществление замысла началось с главного управления СС. Именно СС формировало состав «национального комитета», и не только «туркестанского». И это понятно. Кадрами эмигрантов и перебежчиков ведали гестапо и СС. Только аппарат Гиммлера был в состоянии определить, кому доверить собирание сил внутри Германии. Ведь допусти ошибку, и эти силы нанесут удар в спину. Как бы то ни было, но идея попала к Менке уже сформулированной. Ему оставалось воплотить ее в дипломатический акт. Исторический акт, как он сам называл создание на Ноенбургерштрассе «временного правительства Туркестана». Вначале его привлекли к делу в качестве тюрколога, специалиста по Турции, Кавказу и Средней Азии. Необходимо было соблюсти кое-какие традиции, не ошибиться в терминах, обосновать историческую преемственность нового «правительства». Менке взялся за работу с усердием чиновника и педантичностью ученого. Однако знание истории подсказало ему иную точку зрения на идею Геббельса. Он быстро отверг связь прошлого с настоящим и отказался от кандидатур, предложенных старой эмиграцией. Эмиграция носилась с отжившими свой век лозунгами, с фамилиями, дискредитировавшими себя неудачами в период революции и гражданской войны в Средней Азии. Большинство националистических лидеров подыгрывало Турции в ее планах подчинения тюркских народов. Турция их содержала, Турция их начиняла идеями. Это противоречило интересам Третьего рейха. Завоевывать Туркестан силами немцев, а власть отдавать ставленникам Анкары или Лондона было по меньшей мере глупо: Англия ведь тоже подкармливала националистическую эмиграцию и тоже начиняла ее идеями. Поэтому британский «пенсионер» Мустафа Чокаев в роли главы «национального комитета» в Берлине не вызывал у Менке доверия. Но «правительство» было уже скомплектовано, и чиновник из остминистерства не мог ничего изменить. Он мог только готовить ему замену. Чем и занимался весь последний год.
- Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу - Ян Флеминг - Шпионский детектив
- Пройти чистилище - Чингиз Абдуллаев - Шпионский детектив
- Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников - Боевик / О войне / Шпионский детектив
- Обретение ада - Чингиз Абдуллаев - Шпионский детектив
- Следы ведут в Караташ - Эдуард Павлович Зорин - Научная Фантастика / Советская классическая проза / Шпионский детектив
- Туман Лондонистана - Сергей Костин - Шпионский детектив
- Символы распада - Чингиз Абдуллаев - Шпионский детектив
- Прочитанные следы - Лев Самойлов - Шпионский детектив
- Инстинкт женщины - Чингиз Абдуллаев - Шпионский детектив
- Один на льдине - Владимир Шитов - Шпионский детектив