Криминальный репортер - Евгений Сухов

— А все, — ответил я.

Мы молча спустились со ступеней, молча вышли за ворота ограды дома.

— Удачи, — сказал мне на прощание шеф, кажется, обо всем уже догадавшийся.

— Благодарствую, — сказал я и улыбнулся. Но улыбка получилась какой-то кривой и кислой… 

Глава 12. Убить во имя справедливости, или сладкие секунды жизни

Я набрал ее номер с таксофона по пластиковой карте.

— Да?

— Слушай сюда, — сказал я чужим прокуренным голосом с неприятной хрипотцой.

— Кто это, простите?

— Неважно… Я знаю, что это ты убила Санина.

— Оставьте ваши шуточки, — сказала она и…

Вот сейчас она бросит трубку… Но лучше бы она это сделала. Ведь невиновный человек, наверное, так бы и поступил: не стал бы выслушивать весь этот бред до конца и просто нажал бы на «отбой». Но она на «отбой» не нажимала…

— Это не шуточки, — мой голос стал еще грубее. — Я тебя видел, когда ты звонила в дверь Санина. Видел, как он открыл тебе и ты вошла. В тот самый вечер, когда его убили.

— Я сейчас позвоню в полицию, и вас вычислят…

— Не будешь ты никуда звонить, — криво ухмыльнулся я, и поэтому моя фраза получилась наглой. — А вот я могу и позвонить. И кое-что о тебе рассказать, сечешь? Если ты не сделаешь то, что скажу…

В трубке наступило молчание. И я решил усилить напряжение разговора:

— Да ты не сомневайся. Я стоял на площадке третьего этажа, курил и видел, как ты входила в его квартиру.

Трубка какое-то время молчала. А потом я услышал глуховатый ответ:

— Это блеф.

— Зря ты так, красивая. Я тебя знаю, а ты меня нет. А ведь мы встречались, но ты не обратила на меня никакого внимания… Я для тебя ноль!

— Откуда ты узнал номер моего телефона?

— Ты что, глухая? — я пер, как танк. — Я ж тебе говорю, что знаю тебя. Где ты работаешь, с кем работаешь и как тебя зовут. Узнать твой номер телефона было совсем не трудно. Так что я узнал тебя. Был в гостях, вышел покурить, а тут — ты. Звонишь к Санину, входишь, а потом его находят мертвым и с разбитым черепом. Этого для полиции будет вполне достаточно…

В трубке наступило молчание.

— Слушаешь меня? То-то, — сказал я, обеспокоенный все же ее молчанием. — Много мне не надо: всего тридцать тысяч зеленых. Принесешь их завтра в шесть вечера на второй этаж недостроенной монолитной высотки, что по улице Мостокинской. Дом такой один там, так что не заплутаешься. Поднимешься на второй этаж и сразу повернешь направо. Это будущий коридор. Потом войдешь в комнату и увидишь в углу груду кирпичей. Сунешь пакет с деньгами между кирпичей, и свободна. С тобой не должно быть ни друзей, ни подруг. Все сделаешь одна. Если выполнишь, буду молчать, обещаю. Если не сделаешь — звоню в полицию, после чего даю показания… Вот так. Не опаздывай, красивая…

После этих слов я положил трубку и глубоко выдохнул.

* * *

— Ну, звонил ей? — голос Володьки был встревожен.

— Звонил…

— И что? — спросил он.

— Ничего, выслушала меня…

— Спрашивала, откуда знаешь ее телефон?

— Спрашивала, — ответил я.

— И что ты сказал?

— То и сказал: что, мол, мы как-то пересекались, и я обратил на нее внимание, а она нет. Поэтому она меня не знает, а я знаю, как ее зовут, где работает и так далее. Узнать номер ее телефона было проще простого.

— Думаешь, придет? — кроме тревоги в голосе теперь я услышал еще и волнение. Видимо, Коробову очень хотелось, чтобы она пришла, и тогда дело, взбудоражившее всю Москву, закрылось бы…

— Думаю, да, — ответил я.

— Надеюсь, ты будешь осторожен? — задал он мне еще один вопрос.

— А разве меня не будут прикрывать?

— Будут, конечно, — ответил Володя. — Но береженого, сам знаешь, Бог бережет.

— Хорошо, буду осторожен, — сказал я. — У меня еще есть в этой жизни кое-какие планы.

— Когда все закончится, позвони, — эта фраза прозвучала почти как приказ. — И через пять минут я буду на месте.

— Слушаюсь.

— Ну, что, ни пуха?

— К черту! — сказал я и положил трубку.

* * *

Что такое ждать и догонять, всем известно. Сначала я выжидал, когда настанет пора ехать на Мостокинскую улицу. Ходил из угла в угол по своей комнате, включал телевизор, надеясь отвлечься, но… Да еще эта мысль: а вдруг она, как только меня увидит, достанет из сумочки свой «пистик» и грохнет без обиняков и лишних расспросов. А ведь я, братцы, еще так молод! И наверняка в моей жизни еще не случилось всего, что должно случиться…

Наконец, время вышло, и я поехал на Мостокинскую. И, как это часто бывает, приехал к высотке намного раньше нужного времени. Так бывает, когда назначаешь понравившейся девушке первое свидание. Приходишь на него задолго до условленного времени, боясь опоздать, и потом ждешь, волнуясь и беспрестанно поглядывая на часы. И перегораешь, когда до назначенного времени остается минут десять — пятнадцать. А если девушка еще и задерживается, то, вообще, не находишь себе места. Тебя бьет мандраж, в голову лезут скверные мысли. И ты начинаешь походить на пойманную рыбу, выброшенную на берег. Которая от страха и неизвестности пучит глаза, открывает рот, бьется о берег и пытается как-то добраться до кромки воды, которая совсем недалеко. Но все ее усилия тщетны. И как итог — проваленное свидание и полнейшее разочарование. А ведь могло все случиться и по-другому…

Примерно такое состояние было и у меня, когда, постояв у ворот, притулившись у деревца, побродив возле будущего парадного крыльца высотки, наконец, поднялся на второй этаж и занял положение в середине мысленно очерченного круга с камушками и использованными электродами на его границах. Оперативников, кстати, не заметил, хотя знал, где они прячутся. Это хорошо. Если не заметил я, то человек, не знающий о засаде, не заметит их и подавно.

Потоптался в этом круге, а потом разложил захваченный с собой раскладной стульчик и сел. Затем достал из кармана «Судоку» и принялся разгадывать первый попавшийся «волшебный квадрат».

Где-то без двух минут шесть послышались шаги. Женские каблучки стучали по бетонным ступеням, словно отстукивали такт какой-то простенькой песенки. В голове моей даже зазвучал мотивчик такой вот песенки, но я постарался его отогнать, и у меня получилось.

Я скосил глаза на «свою» камеру. Вернее, на место, где она была установлена. Потом принял деловой вид, словно крайне захвачен своим занятием. И когда стук каблучков раздался уже в самой комнате, медленно поднял голову…

— Ты? — прозвучало удивленно.

Произведенным эффектом я был доволен.

— Да, — попытался улыбнуться. Наверное, у меня получилось довольно ехидно, поскольку Наталья нахмурилась и, вступив в воображаемый круг, который видели в своих объективах обе спрятанные камеры, остановилась шагах в пяти от меня, теребя замочек сумочки. — А кого ты ожидала увидеть?

— Знаешь, а ведь я ожидала что-то подобное, — произнесла она. — Не случайно же с самого утра у меня ныло вот здесь, — она указала на грудь, где у обычных людей имеется сердце.

— А когда ты убивала Санина, у тебя ничего не ныло? Когда Петра Самохина подушкой душила? — не сдержался я. Впрочем, эти вопросы и должен задать, ведь вызвать ее на откровенность — главная задача этого свидания…

Она как-то странно посмотрела на меня. А потом сказала с печалью в голосе:

— Значит, ты до всего докопался…

— Да, докопался, — ответил с вызовом.

Немного играл, зная, что на меня смотрят две камеры (видно, во мне умер артист, а может, наоборот, родился). Но ничего не мог с этим поделать: хотел выглядеть эффектно и в наилучшем свете. Наверное, в каждом из нас, кроме мазохистов, разумеется, сидит желание казаться лучше, нежели мы есть на самом деле…

— Что ж, молодец, — она как-то зловеще ухмыльнулась, и я еще раз убедился, что это вовсе не Наташка Кудашева, а кто-то другой, чужой, злой, коварный и крайне враждебный мне человек. — А что это тебе дало? Лично тебе?

— Не знаю, — ответил я. — Удовлетворение тем, что справедливость есть…

— Вот! — она победно посмотрела на меня. — Справедливость! Ты спросил, не ныло ли у меня, когда я убивала Санина? — она снова странно посмотрела на меня. — Нет, не ныло. Стояла задача, которую нужно было выполнить.

— Задача? Кто тебе ее ставил, такую задачу? — переспросил я, заметно растягивая гласные.

— Сама ее себе поставила… Антон Путятин — выдающийся талант. А он все время в тени этого проклятого Санина. Несправедливо. И надо было это исправить…

— И ты, выходит, исправила. То есть восстановила справедливость, — сказал я.

— Да, восстановила! — теперь вызов звучал уже в ее словах. — И я рада, что все произошло так, как произошло.

— Рада? — переспросил я, невольно посмотрев на редакторскую камеру. Сейчас я был в наиболее выиграшном ракурсе.