Тимур и его «коммандос» - Верещагин Олег Николаевич

80.

Мама не удерживала его, когда он ушёл в сумерки. Только посмотрела на Клару — и та молча прошла следом. Она и сейчас шла следом, но Данила всё равно был один. Ему никуда не хотелось. И ничего не хотелось. Он жалел, что кончился дождь. Пусть было бы темно и сыро.

Вот есть в Македонии — далёкой, маленькой балканской стране, где идет война — село Лешок. Знаменитое село — ни разу без боя оно не сдавалось врагу: ни туркам, ни австрийцам, ни итальянцам, ни немцам… Его жители брали оружие и защищались отважно. Так было и в ночь с 5 на 6 июля — совсем недавно, когда подступили албанские бандиты. И начали обстреливать из миномётов и пулемётов. Жители принялись отвечать, — в тех местах у каждого есть оружие и пользоваться им умеют все, от мала до велика.

Русских в селе, конечно, не было. Не должно было быть. Те, кто хозяйничают в тех местах, не любят русских и не хотят, чтобы "они не лезли не в своё дело". Но простые македонцы думают совсем не так, потому сто Лешок вместе с ними защищали и сербы, и болгары, и русские были, которые приехали туда воевать. Многие говорят — за деньги. Но это неправда. Можно ПОЙТИ воевать за деньги. Но ВОЕВАТЬ за деньги нельзя, уж очень быстро война и горе чужого народа становиться твоими…

Был там и Андрей Баронин, только звали его в тех краях по-другому. Он с двумя товарищами перебегал улицу, меняя позицию, когда за их спинами разорвалась мина. Двоих македонцев ранило. А русского добровольца убило наповал. Он упал на далекую македонскую землю, и автомат его, падая рядом, выстрелил, словно салютуя хозяину.

Отца Данилы убили те же, кто убил отца Клары — милиционера ОМОНа. И те же, кто ранил в Таджикистане отца Сашко — пограничника. И те же, кто, как боялась тётя Фрося "вобьют" её младшего сына в Чечне. Они назывались по-разному, эти убийцы, и даже говорили на разных языках. Но ХОТЕЛИ они одного. И добивались своего одними методами — УБИВАЯ тех, кто противостоял им. Или просто — убивая как можно больше. Всех подряд, чтобы испугать.

Почему мы начинаем что-то понимать, когда уже поздно? СОВСЕМ поздно? Можно кричать, можно просить прощенья… можно застрелиться или найти выпустившего ту мину бандита и застрелить его. Только всё равно Андрея Баронина — уже не будет. Умирай, живи, позабудь, помни всю жизнь — НЕ БУДЕТ. И все слова будто покрыл налёт пыли, и потускнели даже самые яркие из них…

Кроссовки промокли. В незастёгнутый ворот ветровки текло. Джинсы облепили ноги.

Ну и пусть.

Как болит сердце… Первый раз в жизни! Или это не сердце — а душа?

— Данила! Даня, постой!

Он повернул голову — Клара шла рядом, в своей жёлтой ветровке похожая на солнечный лучик, тоненький и светлый. "Как ты нашла меня?" — хотел спросить Данила, но вспомнил, что она всё время шла рядом.

— Как ты меня назвала? — тихо спросил Данила.

— Даня, — повторила она. — Пойдём домой. Пойдём, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть, поспать…

81.

И он покорно пошел, не спрашивая, куда и зачем… Клара вела его, обняв за плечи, и Данила просто закрыл глаза и переставлял ноги, а пришёл в себя только в ванной своего дома.

— Раздевайся и лезь в воду, — сказала Клара. — Я попрошу тётю Свету, чтобы она постелила мне на диване. Домой я позвонила.

Она вышла. Данила медленно стал раздеваться, швыряя мокрую одежду на пол. С него текло — на кафель и на коврик из мочалки. Потом спустил воду в белую ванну, сел на дне, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом, чувствуя, что начинает дрожать. Клара вошла очень тихо, что-то сказала маме, оставшись в коридоре, повесила халат на крючок и присела на край ванны, сказав:

— Не бойся, я не смотрю.

— Я хочу лечь, — попросил Данила.

Она отвернулась и терпеливо ждала, пока он вытирался полотенцем, влезал в халат. Потом — довела по лестнице наверх и стоял в дверях, а Данила, не зажигая света, укладывался под одеяло. И попросил:

— Не уходи. Посиди тут.

— Я не уйду, — сказала Клара, садясь на край кровати. Данила освободил руку из-под одеяла и нашёл руку Клары. Якорь. Руку той, которая отыскала его среди темноты и отчаянья, чтобы спасти. Он хотел оформить эти мысли в слова, чтобы Клара поняла, как он её любит… но усталость навалилась глухим чёрным покрывалом — Данила уснул…

…Голова гудела. "Уж не заболел ли я?" — испуганно подумал Данила, вглядываясь в лунный сумрак, плавающий в комнате. Клары не было, но отчаянье уже не вернулось. А вот голова… Данила с детства ненавидел болеть именно потому, что болезнь лишала его возможности нормально владеть своим телом — наверное, именно так боялись болезней первобытные люди.

В доме было тихо. Данила лежал, прислушивался к тишине. Казалось, вымер весь мир. Даже техника на стройке почему-то не работала. Мальчишке вспомнился сон, который мучил его лет шесть-семь назад — что он просыпается, а кругом — пусто. Солнечно так, спокойно, но — пусто. Ни единого живого существа, и он бродит по Москве даже без страха, а с какой-то безнадёжной тоской — именно от неё он всегда просыпался и бежал в комнату мамы.

Данила хотел встать, но внезапно испугался тихой лестницы и пустого, сумрачного зала — что, если там нет Клары?

А потом он услышал шаги.

Шаги на лестнице. И сухое, металлическое позвякивание, хорошо знакомое мальчишке. Так "звучал" при ходьбе доспех, который он сам носил.

Данила сел на кровати, развернувшись лицом к двери и чувствуя, как мельчайшие волоски на коже встают дыбом, словно наэлектризованные. Он не испугался, хотя то, что двигалось за дверью… оно…

Он не успел додумать. Дверь мягко распахнулась, словно от толчка ветра. В комнату, касаясь плечами косяков, а головой — притолоки, с мягким звоном вошёл огромный воин в светло-серебристой кольчужной броне. Левая рука его лежала на рукояти длинного меча в ножнах. На сгибе правой покоился островерхний крылатый шлем с шипастой пустоглазой маской. Над

82.

плечами поднимался заброшенный за спину щит.

Воин шагнул ближе — Данила ощутил его запах — железа, нагретой кожи и конского пота, словно гость вышел из сказочного, солнечного, прогретого дня, где пасутся, прядая ушами, рослые кони. Данила увидел его — худощавое, с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами и падающими на чеканный нагрудник усами пшеничного цвета. Данила посмотрел в его глаза — чуть усталые, синие, окружённые сеточкой морщин, словно прорезанных в загаре.

Удивление так и не пришло. Данила поднялся с кровати, вскинул подбородок, вытянул руки по швам, как перед командиром.

Тяжёлая кольчужная рукавица наискось — правая на правое плечо — легла на Данилу, захолодив кожу сталью.

— Здравствуй, — сказал воин. — Вот я и пришёл.

— Хорошо, — одними губами ответил Данила. — Ты возьмёшь меня с собой… ТУДА?

— Каждому — своё время, — негромко сказал воин. — Я пришёл, чтобы сказать тебе: помни — мы были. Поэтому есть вы. Сделайте так, чтобы было и ПОТОМ.

— Всё бывает так плохо, — горестно сказал Данила. — Я чувствую себя таким слабым, бессильным иногда… и не чем не могу помочь…

Вместо ответа воин убрал руку и достал из ножен меч — длинный меч, по лезвию которого текла луна. И протянул оружие Даниле — рукоятью вперёд.

— Бери. И помни — мы рядом. Он ТВОЙ!

Данила протянул руку и сомкнул пальцы на рукояти меча…

… И проснулся от собственного неслышного крика. Сел в постели, ошалело глядя на правую руку и бормоча:

— Я же его взял. Я же его взял, взял…

Дико посмотрел кругом. Внизу слышались невнятные голоса мамы и Клары. А Данила всё ещё не мог отделить явь от сна, почти ощущая в руке тяжесть длинного меча.

… Женщина и девчонка удивленно обернулись, когда он бесшумно вошел в дверь кухни и попросил:

— Налейте мне чаю.

ГЛАВА 7.

Дверь ванной Данила закрыл на задвижку — по дому, как стонущее привидение, слонялась Люська. Её подружка, сестричка Ваньки Ямщикова, вполне сравнима с Люськой по вредности, уехала на неделю к каким-то родственникам (кое-кто в клубе прозрачно намекал, что никуда она не уехала, а просто Ванька придушил малолетнее сокровище с задатками энергетического вампира), Люська осталась одна и сейчас караулила любимого братца, чтобы испортить ему настроение на весь день.