Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

сильно и глубоко, давая понять, кто здесь главный. И еще ее лихорадило, пот выступал на распухшем и горевшем лице. Надо ехать, проехать сегодня сколько сможет, пока страдающее тело над ней не возобладает.

— Давай споем, — сказала Мэри. — «Эру Водолея», — решила она. — «Пятое измерение» помнишь? — Но Барабанщик, конечно, не помнил. Она запела песню голосом, который мог быть приятным в дни ее юности, но теперь охрип и не мог держать мелодию. «Если ты едешь в Сан-Франциско», — сказала она: еще одно название песни, но она не могла припомнить имени исполнителя. Она запела и ее, но помнила только кусок насчет того, чтобы ехать в Сан-Франциско с цветами в волосах, и она пропела этот куплет несколько раз и бросила.

Снег бил в ветровое стекло, и «чероки» весь дрожал. Снежинки ударялись в стекло и прилипали к нему, большие и сплетенные швейцарским кружевом, потом дворники с трудом их сметали и на их место ложились новые.

— «Горячие летние забавы», — сказала Мэри. — «Слай и фамильный камень». — Вот только она не знала слов этой песни и могла только мурлыкать мелодию. — «Экспресс Марракеш». Кроссби, Стиллс и Неш. — Эту песню она знала почти целиком, это была одна из любимых у Лорда Джека.

— «Зажги мой костер», — сказал мужчина на заднем сиденье голосом бархатным и нежным.

Мэри поглядела в зеркало заднего вида и увидела его лицо и часть собственного. У нее кожа поблескивала от горячечного пота. У него была белой, как резной лед.

— «Зажги мой костер», — повторил Бог. Его тёмные волосы спадали густой гривой, лицо вылеплено тенями. — Спой это со мной.

Ее трясло. Обогреватель разрывался, она была полна жара, но ее трясло. Бог выглядел точно так, как тогда в Голливуде, когда она видела его совсем близко. От него пахло призрачными ароматами травки и клубничного благовония — как экзотические и забытые духи.

Он запел, сидя на заднем сиденье «чероки», и снег лупил по стеклам, и Мэри Террор стискивала руль.

Она слушала его полустон-полурычание и через некоторое время присоединилась к нему. Они спели вместе «Зажги мой костер», его голос жесткий и вибрирующий, ее — ищущий утраченную мелодию. А когда дошло до слов о том, чтобы поджечь ночь, Мэри увидела ударившие в ветровое стекло красные языки пламени. Нет, не языки пламени: стоп-сигналы. Грузовик. Его водитель давил на тормоза прямо перед ней.

Она вывернула руль вправо и почувствовала, что колеса не слушаются. «Чероки» скользил прямо в хвост трейлерного прицепа. Она придушенно вскрикнула, а Бог продолжал петь, «Чероки» дернулся — колеса вцепились в дорогу. Она выехала на правую обочину и избежала столкновения с грузовиком где-то фута на два. Может быть, она орала — этого она не помнила, но Барабанщик проснулся и пронзительно заплакал.

Мэри поставила машину на ручной тормоз, взяла Барабанщика на руки и прижала к себе. Песня прекратилась. Бога больше не было на заднем сиденье, он ее покинул. Грузовик ехал дальше, а в сотне ярдов впереди мигали синие огни, и в задувающем снегу стояли фигуры. Еще одна авария впереди — две машины, слиплись, как спаривающиеся тараканы.

— Все в порядке, — сказала Мэри, укачивая ребёнка. — Все в порядке, тише, тише, тише. — Он не переставал, теперь он орал и икал одновременно. — Тише, тише, — шептала она. Она вся пылала, нога опять разболелась и нервы расходились. Он продолжал плакать, его лицо сморщилось от гнева. — ЗАТКНИСЬ! — крикнула Мэри. — ЗАТКНИСЬ, Я СКАЗАЛА! — Она потрясла его, вытряхивая из него весь крик. Его дыхание сорвалось, он стал икать, а рот открылся, но ничего из него не выходило. Мэри пронзила молния страха, она прижала Барабанщика к плечу и хлопнула по спинке. — Дыши! — сказала она. — Дыши! Дыши, черт тебя подери!

Он затрясся, набрал воздуха в лёгкие, а затем издал жуткий вопль, который говорил, что он больше никому не верит.

— Я люблю тебя, как я тебя люблю! — говорила Мэри, укачивая его и пытаясь успокоить. Что, если бы он прямо сейчас задохнулся до смерти? Что, если бы он не смог дышать и умер бы на месте? Какой толк тащить Джеку детский труп?

— Наша мама деточку любит, нашего хорошего, милого Барабанщика, любит его мама, — напевно мурлыкала Мэри, и через несколько минут злость Барабанщика улеглась, его плач прекратился. — Хороший мальчик. Хороший мальчик Барабанщик.

Она нашла пустышку, которую он выплюнул, и засунула ему опять в рот. Потом положила его в корзиночку, на пол, как следует укутав в аляску, выбралась из джипа и встала в падающем снеге, пытаясь остудить свою лихорадку.

Она отковыляла в сторону, взяла горсть снега и протерла лицо. Воздух был влажен и тяжел, снежинки кружились, падая с небес, темных, как камень. Она стояла, глядя на другие легковушки, фургоны и грузовики, уходящие мимо нее к западу. От холода у Мэри прояснилось в голове и обострились чувства. Можно ехать дальше. Нужно ехать дальше.

Джек ее ждёт, и когда они соединятся, жизнь станет мятой и благовониями.

Усевшись за руль, Мэри повторяла снова и снова те же три имени, пока длилась ночь и уходили прочь мили.

«Хадли… Кавано… Уокер… Хадли…»

— Кавано… Уокер, — сказал Бог, вернувшийся на заднее сиденье «чероки». Он приходил и уходил, когда ему вздумается. Для Бога нет цепей. Порой Мэри оглядывалась на него и думала, что он похож на Джека, порой ей казалось, что другого такого лица никогда не было и никогда больше не будет.

— Ты помнишь меня? — спросила она его. — Я однажды тебя видела.

Но он не ответил, и когда она взглянула опять в зеркало заднего вида, сиденье за ней было пустым.

Снег стал гуще, ветер мотал «чероки», как детскую люльку. Местность становилась холмистой — предвестие Вайоминга. Мэри остановилась на бензозаправочной станции возле Кимболла, в двадцати пяти милях к востоку от границы штата Вайоминг, залила бак «чероки», купила упаковку глазированного печенья и черный кофе в пластиковой чашке. Женщина