Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Сталин, в свою очередь, обвинил Черчилля и Рузвельта в том, что они поощряли секретные переговоры, которые состоялись в Берне, Швейцарии, между Алленом Далласом, руководителем резидентуры Управления стратегических служб в Берне, и генералом СС Карлом Вольфом, который служил под началом Альберта Кессельринга. Берн, как и Стокгольм, был рассадником интриг, и Даллас действительно вел предварительные переговоры с Вольфом, но, строго говоря, это были не переговоры о капитуляции: у Вольфа не было таких полномочий, он всего лишь прощупывал почву (и пытался узнать об условиях), надеясь усадить Кессельринга и фельдмаршала Александера за стол переговоров. Почему, спросил Сталин Рузвельта, «было отказано в участии советских представителей в переговорах в Берне»? Рузвельт, не отвечая на вопрос Сталина, написал: «Мне кажется, что в процессе обмена посланиями между нами относительно возможных будущих переговоров с немцами о капитуляции их вооруженных сил в Италии, несмотря на то что между нами обоими имеется согласие по всем основным принципам, вокруг этого дела создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия». В ответном послании Сталин, язвительно процитировав Рузвельта, написал: «Вы совершенно правы, что в связи с историей о переговорах англо-американского командования с немецким командованием где-то в Берне или в другом месте «создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия». Ознакомившись с сообщением Сталина, Черчилль написал Рузвельту: «Я поражен, что Сталин прислал Вам письмо, столь унизительное для Соединенных Штатов и для Великобритании… Тем важнее нам встретиться с русской армией как можно дальше на востоке и, если позволят обстоятельства, войти в Берлин». Но Рузвельт уже отверг эту стратегию. Черчилль добавил: «Если они [русские] считают, что мы их боимся и нас можно силой заставить подчиняться, то у меня возникают серьезные сомнения в возможности наших дальнейших отношений с ними»[2174].

5 апреля Черчилль отправил телеграмму Сталину, в которой категорически отрицал факт ведения военных переговоров в Берне. «В Швейцарии не было никаких переговоров, даже о военной капитуляции армии Кессельринга. Тем более в наши намерения, которые не носят такого позорного характера, как высказывается предположение, не входил какой-либо военно-политический сговор, как утверждается в вашей телеграмме президенту»[2175].

Что касается Польши и Восточной Европы, то все уже было сказано и ничего нельзя было сделать. Вопрос был закрыт.

12 апреля после полудня Рузвельт, находившийся в Уорм-Спрингсе, пожаловался на «ужасную головную боль» и внезапно упал на пол. У него случился обширный геморрагический инсульт, и в 15:35 врачи констатировали смерть. Черчилль узнал об этом только ближе к полуночи. Он распорядился подготовить самолет для полета в Соединенные Штаты, чтобы присутствовать на похоронах 14 апреля. Он отправил три телеграммы, Гарри Гопкинсу, новому президенту Гарри Трумэну и Элеоноре Рузвельт, в которой написал: «Я лишился дружбы, выкованной в огне войны. Надеюсь, вы сможете найти некоторое утешение в важности его работы и славе, которая покрывает его имя». В конечном счете Черчилль не полетел в Гайд-Парк. Война могла завершиться со дня на день, и было очевидно, что в этот момент он хотел находиться в Лондоне. Рядом не было Клементины, которая могла дать совет. Две недели назад она уехала в Москву по приглашению Сталина. 14 апреля Черчилль написал жене: «В последний момент я передумал лететь на похороны Рузвельта, поскольку здесь происходит много важных событий»[2176].

17 апреля Черчилль воздал должное Рузвельту в палате общин. Гарольд Николсон считал, что его речи не хватало вдохновения, что «она не шла ни в какое сравнение с речью, которую он [Черчилль] произнес на похоронах Невилла Чемберлена, сравнимую с речами Перикла». Однако, добавил Николсон, речь Черчилля показала, что «человеку сложнее писать или говорить о том, что глубоко затронуло его, чем о том, что вызывает только сожаление или страх». Черчилль закончил речь такими словами: «Нам остается только сказать, что в лице Франклина Рузвельта мы потеряли лучшего друга, который у нас когда-либо был в Америке, и величайшего борца за свободу, который оказывал помощь и поддержку Старому Свету из Нового Света»[2177].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

13 апреля, за три дня до того, как Жуков и Конев перешли в финальное наступление на Берлин, Красная армия взяла Вену. Затем войска Сталина направились вверх по Дунаю, в то время как силы Эйзенхауэра двинулись вниз, в направлении Линца. 16 апреля американские войска заняли Нюрнберг, место проведения самых масштабных нацистских мероприятий. Это была символичная победа; Нюрнберг находился почти в 240 милях от Берлина. Американцы, верные своей стратегии широкого фронта, удалялись все дальше и дальше от поля боя, которое Черчилль считал наиважнейшим, – от Берлина.

20 апреля Черчилль ужинал с Памелой Плоуден, графиней Литтон, которая полвека назад была его первой настоящей любовью. Ее сын Джон погиб под Эль-Аламейном. Черчилль впервые увидел ее на турнире по поло в Ассаме, в Индии, где ее отец был начальником полиции. Памела была одновременно умна и красива, королева в любом городе, который она удостаивала своим присутствием. Она принимала ухаживания Черчилля почти два года, после чего написала письмо, в котором сообщила, что ожидала от него большей пылкости. Она ранила его гордость, и он написал в ответ: «Почему вы считаете, что я не способен любить? Оставьте эту мысль. Одну я люблю превыше всех. И это не изменится». Он сделал ей предложение, когда они катались на лодке по реке Эйвон, под стенами Уорикского замка. Памела отказала. В некотором смысле его заявление о том, что он любит одну превыше всех, было правдой, но эта была любовь к политике, и политике он оставался верен на протяжении последующих десятилетий[2178].

На следующий день Эйзенхауэр рассказал Черчиллю об ужасах, обнаруженных в недавно освобожденном концентрационном лагере в Бухенвальде. Только тогда Черчилль и британский народ стали осознавать, что пропагандистские рассказы об отвратительных убийствах невообразимого масштаба были правдой. С некоторым удовлетворением Колвилл написал в дневнике, что в Бухенвальд привели мэра Веймара с женой, чтобы они прочувствовали все ужасы Бухенвальда, и по возвращении домой супруги повесились[2179].

Когда Черчилль обедал с графиней 20 апреля, британские ВВС в последний раз бомбили Берлин, но не потому, что хотели дать передышку берлинцам, а чтобы не попасть по союзникам Британии – Красной армии, которая подошла к воротам города. В этот день Гитлеру исполнилось 56 лет.

В этот день в Гамбурге двадцать еврейских детей, которых привели для медицинских экспериментов, были повешены эсэсовцами в подвале бывшей школы Булленхузер-Дамм, филиале концлагеря Нойенгамме. Кроме того, были повешены двадцать советских заключенных. Британские солдаты вошли в Гамбург, но немцы еще удерживали порт, где собрали 10 тысяч русских военнопленных и евреев, которых собирались перегнать в Любекскую бухту, расстояние между Гамбургом и Любеком 40 миль, а оттуда на кораблях переправить в Киль. Иден с Черчиллем считали, что Монтгомери должен продолжить наступление и взять Любек. Закрыв дверь в Данию, удастся удерживать немцев внутри, а Красную армию снаружи. Если русские займут Любек, написал Иден, это «доставит нам много неприятностей». Черчилль с Иденом также сошлись во мнении, что было бы хорошо, если бы американцы первыми вошли в Прагу[2180].

20 апреля советская артиллерия 1-го Белорусского фронта, заняв позиции на подступах к Берлину, приступила к обстрелу центра города. Вскоре присоединились другие артиллерийские подразделения, обстреливая с востока, северо-востока и юго-запада Тиргартен, мертвый район, где больше не цвели майские цветы. Снаряды сыпались на зоопарк, в котором не было зверей, но засели 300 немецких артиллеристов, ведущих обстрел советских войск из 88-миллиметровых орудий. Советские «Катюши», установленные на шасси американских «Студебеккеров», обстреливали бульвар Унтерден-Линден до тех пор, пока от липовой аллеи остались только длинные ряды искромсанных, обугленных пней. Советская тяжелая артиллерия вела обстрел Рейхстага и рейхсканцелярии.