G.O.G.R. - Анна Белкина

Последние слова Зайцев простонал голосом подстреленной перепёлки, а потом — весь обмяк и кулём осел на пол.

— Зайцев? — Пётр Иванович обеспокоился его здоровьем и схватил Зайцева за руку, желая проверить, остался ли у него ещё пульс.

Про пульс Серёгин так ничего и не понял, но рука Зайцева вдруг сделалась стеклянно прозрачной, а в следующий миг растаяла прямо в руке Серёгина! Пётр Иванович в страхе попятился назад, сел на пол и… проснулся.

Рывком открыв глаза, Серёгин обнаружил себя лежащим на диване. А прямо над его головой нависла усатая мордочка кота Барсика. Барсик громко урчал, перебирал лапками по лбу Серёгина и болтал своим пушистым хвостом. «Верхнелягушинский чёрт — крутились в мозгу слова виртуального Зайцева. — Похож на ТЕНЬ, которую никто не отбрасывает»… Что за бред? Кажется, Пётр Иванович переработал. В отпуск, что ли, пойти? Мало того, что этот Зайцев навёл на него проклятую «порчу» — так ещё и во сне мозги полощет своим дурацким «чёртом»… Да, хорошо Зайцев его УДЕЛАЛ — Пётр Иванович даже спать нормально не может…

Серёгин решил пойти на кухню и попить водички — что-то в горле совсем пересохло. Он поднялся с дивана, согнав Барсика со своей головы, и потянулся через прихожую на кухню. У входной двери Пётр Иванович притормозил и прислушался. Нет, кажется, всё нормально, сосед сверху пылесосит…

За окнами уже висела темнота, а зелёные цифры на часах на кухне пищали: «21:21». Да, поздновато сосед пылесосит. Наверное, жена заставила. Жена у него допоздна угорает на работе, а сам он бьёт баклуши, стоя на бирже труда…

Не включая свет, Пётр Иванович отпил несколько глотков прямо из стеклянного кувшина, вернул его назад на кухонный стол и случайно взглянул на тёмное окно. Каштан снова разросся, и его ветка почти задевала стекло. Надо будет вызвать пилильщиков из ЖЭКа — пускай пилят — это их работа… «…Не я, а верхнелягушинский чёрт» — даже после того, как Серёгин проснулся и совершил прогулку из комнаты на кухню, Зайцев продолжал проклёвывать ему проплешину. Да, точно отпуск бы не помешал, а то с такой работой психиатрическая клиника становится всё ближе и ближе… «Верхнелягушинский чёрт-чёрт-чёрт-ёрт-ёрт!»… Стоп. Кажется, в абсурде «Космозайцева» есть зерно истины. Пётр Иванович присел в темноте на стул и мысленно вернулся в покинутый по непонятной причине дом плотника Гаврилы Потапова. Вернулся туда, в кухню, к печке, из-за которой вылез тот некто, который его «уделал». Опять стоп: некто вылез из-за печки? Да, Серёгин сейчас твёрдо в этом уверен, хотя Зайцев тогда стоял у окна. Зайцев стоял у окна, Недобежкин и Синицын попытались схватить его, Зайцев настучал им по шапкам. А чего он тогда их не «уделал» так же, как и Серёгина? Недобежкин с Синицыным не блеют — Пётр Иванович, по крайней мере, ни разу не слышал, чтобы у кого-то из них открылась «мегекость». А если Зайцев так заметает следы — то должен был «попортить» всех, кто его видел, а не только одного Серёгина! Значит, это был не Зайцев, а кто-то другой, кого видел один только Пётр Иванович, а все остальные не видели… А куда потом делся Зайцев? За печку? Пётр Иванович вдруг явственно представил себе, как Зайцева хватает какой-то тип и тащит туда, за печку. Какой тип? И как тащит, когда печка стоит к стене вплотную? Да, у этого Потапова не печка, а какая-то «обитель зла», честное слово… А они — менты называется — сделали из Лягуш длиннющие ноги и даже не попытались выяснить, что за «сверчок» водится у Потапова за печкой. Если бы не этот суетливый Недобежкин, который хочет узнать всё и сразу — Пётр Иванович бы методично добился разрешения на разбор печки, методично бы её разобрал и увидел бы, где зарыты все собаки. «Верхнелягушинский чёрт» — сказал в голове Серёгина виртуальный Зайцев. Или это память Серёгина говорит его голосом? Да, скорее всего она, память. Пётр Иванович — прагматик — не верил в голоса свыше, в предсказания и в чертей. Просто он что-то помнит вопреки гипнозу, который попытался наложить на него… кто? Результат проекта «Густые облака»? Возможно. Но только это не Зайцев…

Пётр Иванович ещё раз глянул на улицу, будто пытался найти ответ там. А, не найдя — решил ещё поспать. Утро вечера мудренее — так говорили наши великие предки, которые знали больше нас. Серёгин решил послушаться их — а вдруг увидит ещё какой-нибудь сон?

Глава 116. Никуда не денешься

Николай Светленко, бывший «король воров», ныне изловленный, ехал в поезде, в тряском вагоне. Вагон был купейный, и в четырёхместном купе, кроме Коли, ехали три обладателя внушительных мускулов, которые конвоировали его… в никуда. Николая не судили, ему не вынесли никакого приговора — разве Генрих Артерран будет утруждать себя каким-то судом? Он же «рейхсфюрер», а значит — и ловец, и судья, и палач…

Коля маялся в поезде уже, наверное, пятый день, а может и дольше. Из купе его не выпускали, в туалет водили под конвоем и под пистолетом, не позволяя даже смотреть по сторонам. Он не видел, день ли проносится за окнами поезда, или ночь, потому что окна были постоянно зашторены плотной тканью. Вот и потерял Николай счёт времени, словно настоящий узник, что годами, десятилетиями томится в темнице. Неужели — всё? У него нет никакого выхода, для него закрыта любая лазейка на свободу, которой он так гордился и кичился перед своими неудачливыми, судимыми дружками? Для «короля воров» сесть на нары — было равносильно смерти. Колю начала медленно, но верно прибирать к своим костлявым рукам коварная депрессия. Сидя на нижней полке, сверлимый тремя парами несмыкаемых зорких глаз, Николай с болью ощущал, как один за другим, гаснут в его душе светлые лучи надежды на спасение. Его ужасные конвоиры, вооружённые, одетые в чёрное, пугающе, нечеловечески одинаковые, резались в карты, ели гамбургеры, что-то болтали на английском языке. Но при этом не забывали наводить на Николая пушку каждый раз, стоит ему сделать хоть одно неудачное движение! Увидав у своего носа зияющее чёрное дуло, Николай забивался на полку с ногами и опускал голову, словно побитый пёс. В желудке капля за каплей скапливалась липкая трусость, что лежала тяжёлым комком и не давала ни действовать, ни думать… Поезд нёсся сквозь неизвестность… да, его везут на казнь! Забываясь иногда тяжёлым сном, Николай видел окровавленную плаху, палача в красном плаще и в маске, который заносит над его несчастной обречённой шеей громадный топор. А вон там, за плахой, в толпе бездушных зевак, возвышается над всем миром главный палач — Генрих Артерран, который берёт под козырёк эсэсовской фуражки и закатывается дьявольским смехом… Взмах топора — и Колина голова покатилась по доскам эшафота…

Николай проснулся в холодном поту и рывком сел, хватая разинутым ртом спёртый воздух. Железные колёса поезда мерно стучали на стыках рельс, вагон плавно качался. Купе наполнял приглушённый свет, плотно занавешенное окно казалось тёмным. Должно быть, сейчас — ночь… Коля украдкой повернул лицо и робко взглянул на своих конвоиров. Один — огромный и усатый — лежал на спине, на полке, соседней с Колиной, и сопел, положив ручищу на рукоять пистолета. Спит! Всё-таки, спит, значит — он не робот. Второй конвоир пристроился на верхней полке над первым и — тоже — лежал и сопел. Коля не видел только третьего, что расположился над ним. Возможно этот третий и караулит сейчас каждый Колин вздох и, если что — навернёт по голове тяжёлой рукой… Неужели всё, не выйти? Нет, Коля — «король воров», и он должен любой ценой остаться на свободе. Пускай даже его застрелят при попытке к бегству — он умрёт вольной птичкой!

Николай внимательно оглядел спящего усача. Тот неподвижно лежал на полке без постели, мирно посапывал, словно ребёнок и даже в ус не дул. Его правая ручища покоилась на рукояти пистолета, левая — была опущена вдоль тела. А вот из кармана его брюк торчала связка ключей… Ага! Дверь купе заперта на ключ, и один из этих вот, ключей её откроет! Николай замер и прислушался. Не услышав вокруг себя ничего кроме мерного сопения и стука колёс, он медленно, осторожно подался вперёд и протянул исхудавшую на хлебе и воде руку к заветным ключам. Коля ожидал, что сейчас на него обрушится сокрушительный удар: он подозревал, что третий конвоир не дремлет. Однако ничего не последовало: в полутёмном купе всё оставалось тихим и неподвижным. Неужели, и этот заснул??? Наверняка подумали, что Николай сломался, и не будет больше пытаться сбежать! Как они, однако, ошиблись! Коля схватил ключи и аккуратненько, чтобы не звенеть, потянул на себя. Ключи зацепились за что-то в кармане усача, а когда Коля потянул сильнее — выпали и потянули за собой зажигалку. Зажигалка была металлическая, тяжёлая. Она тяжело упала на пол и громко грюкнула, ударившись. Усач заворочался, забурчал во сне. Коля застыл: всё, сейчас он проснётся… Усач отвернулся на другой бок и всхрапнул. Кажется, пронесло… Коля быстро поднял ключи и собрался было открыть дверь купе и покинуть узилище. Но внезапно на Николая сзади навалилось тяжёлое тело — это спрыгнул конвоир с верхней полки. Он заломил Коле руки, занёс над ним кулак. Коля совершил нечеловеческое усилие: высвободил правую руку, схватил со стола стакан с чаем и выплеснул горячий чай в лицо рычащего чудовища. Здоровяк заревел басом, схватился за глаза, завертелся на месте и разбудил двух других. Усач подпрыгнул, словно мячик, бросился на Колю, выпятив кулаки. Но Коля, войдя во вкус драки, увернулся от его кулака и одновременно залепил врагу оплеуху ногой. Усач отлетел в сторону и вышиб запертую дверь своей спиной. Ура! Выход открылся! Коля метнулся в коридор, но третий конвоир успел схватить его за ноги и повалил на грязный пол. У носа Николая, на остатках погибшей двери, ворочался усач, а третий амбал тащил его назад в купе. Николай брыкался, отбивался от него ногами. Ему удалось лягнуть противника в нос. Тот отпустил на миг, и Коля смог вскочить. Он прыгнул вперёд, но тут перед ним вырос облитый чаем, и на левом плече его погоном возлежал лимон. Сзади тоже было неспокойно: с пола поднялся усач и растопырил руки, готовый схватить. Облитый громила взмахнул кулаком. Коля нырнул в сторону, пихнул его и выскочил в коридор. Облитый стукнул и влепил тумака усачу, повергнув его животом на стол…