Вооружен и очень удачлив - Людмила Горбенко

На сердце против воли стало до того горько — хоть плачь, но тут мое пасмурное настроение скрасил лучший друг, появившийся сразу во всех зеркалах одновременно.

Значит, не сумела удержать его чертовка, все-таки попался. Причем зеркальной деревне он, судя по всему, пришелся по душе: она успела его не только запомнить, но даже приодеть. В последний путь «меня» провожала громадная толпа «Третьих», и все как один были наряжены в кричаще яркие костюмы.

— Дяденька, вы тут козочку не видали? — жалобно спросил кто-то сзади.

Не оборачиваясь, я замотал головой, параллельно краем глаза ловя отражение «пастушка».

Мальчонка оказался ничего себе росточком — чисто столб. Высоко над сутулыми плечами плавала соломенная шляпа, надетая на пустоту; невидимые руки стискивали кнут. Отдельно порхали две маленькие группы неухоженных ногтей. Отчего-то именно они отражались в зеркалах со всеми подробностями, включая черные каемки грязи, из-за которых казались не ногтями, а маленькими декоративными рыбешками.

— Дяденька! Ну помогите мне! — взвизгнул пастушок с новой силой.

Спасибо за доверие, мальчик, но память о выпитом молочке еще не выветрилась у дяди из головы.

Порция ненависти, исторгнутая моими клетками, оказалась неожиданно такой сильной, что ее с лихвой хватило на полтора десятка отражений. С чувством глубокого мстительного удовлетворения я смотрел, как трое «Пятых» выхватили из рук пастушка кнут и применили его по назначению. Как десяток «Пятых» показали мальчишке «козу», но не совсем так, как он ожидал. А еще один, самый решительный «Пятый» проявил недюжинный педагогический талант, единственным ударом отучив парнишку заговаривать на улице с незнакомыми мужчинами и тем более задавать им глупые вопросы.

Мелочь, а приятно.

Вокруг меня хлопали в ладоши, улюлюкали и радостно кричали (причем молча) группы отражений толстяка, в то время как на заднем фоне пара крепких безголовых мужчин лупили проштрафившегося пастушка пустыми рукавами. С каждым ударом мое настроение все улучшалось и улучшалось. Я так засмотрелся, что даже пропустил момент появления в лабиринте аш-шуара.

Химера возникла неожиданно и тут же застыла, растерявшись от бесконечного ряда рогатых фигур, мгновенно окруживших ее со всех сторон.

Это было очень странное чувство. Я смотрел в глаза зеркальному аш-шуару, а его отражения потрясенно пялились на меня, хотя в реальности зверь стоял ко мне спиной.

Потом начался настоящий ужас. Неведомая сила подбросила химеру вверх и начала играть зверем, словно подвешенной на ниточках марионеткой. Когти аш-шуара скребли по зеркальному покрытию, а ноги крушили дома и хозяйственные постройки на мелкие осколки, каждый из которых все время показывал одно и то же: рогатую фигуру Пятого.

Зверь обезумел.

Чья-то рука резко дернула меня за волосы, и я пролетел над зеркальными крышами, несколько раз больно стукнувшись о торчащие трубы.

— Тсс! — прошипела Вторая, уже почти вытащив меня на поверхность. — Главное, молчи! Отражения реагируют на твой голос! Сколько часов лабиринт помнит своих гостей, Третий? Не булькай, лучше покажи на пальцах! Шесть? Даже семь? Отлично! У нас полно времени!

Еще один рывок — и я почувствовал, как ноги наливаются тяжестью, словно на них повисли все жители зеркальной деревни разом. Интересно, как там мои бедненькие отражения? Живы ли? Целы? Как с ними обращаются?

— Не смотри вниз! — простонала чертовка, дергая меня так неаккуратно, что правое копыто чуть не отделилось от ноги. — Секундочку! Потерпи буквально секунду!

С почти неприличным чмокающим звуком мои задние конечности наконец выскочили из воды.

— Скорее!

Органы чувств настаивали, что я все-таки жив, и мне искренне хотелось им верить, невзирая на все сомнения. После предыдущей процедуры ноги слушались слабо. Мозг упорно идентифицировал их как ходули, отказываясь воспринимать живой частью тела. Впрочем, эти мелочи никого не волновали. Как раз подоспел Третий, и оба напарника пинками погнали меня прочь от озера к капсуле, ничуть не сострадая моим мучениям.

Впихнув меня в багажный отсек, словно какую-нибудь ненужную вещь, чертовка бросилась в кресло пилота и хладнокровно стартовала.

Возможно, оно было и ничего — я мог слегка передохнуть после стресса, — но водительница из Второй еще та, и за первые минуты полета на меня раз десять упала любимая пушечка толстяка. Причем падала, зараза, с особым цинизмом — лупя дулом по самым дорогим частям тела и расплющивая колесами остатки копыт.

Некоторое время я терпел, но потом понял, что еще немного, и вместо копыт у меня будут лыжи, и разъярился не на шутку.

Прошкандыбав на негнущихся конечностях вперед, я укоризненно застыл в проходе.

— Пятый! — обрадовалась чертовка. — Оклемался? Здорово!

Обе руки Второй оторвались от руля и приветственно замахали.

Капсула боднула носом облако и ухнула в воздушную яму. По проходу прогрохотала проклятая пушечка, радостно пнув меня под хвост и заставив совершить немыслимый прыжок в сторону пилотских кресел.

— Уже хочешь вести сам? — изумилась чертовка. — Ну ты и силен! Только что чуть в зеркальном лабиринте навеки не сгинул, а уже на ногах!

Лично я затруднился бы назвать это ногами, но все-таки приосанился и кивнул.

— А как самочувствие? — не унималась Вторая. — Видения не беспокоят?

Честно говоря, определенный дискомфорт все-таки имелся. При одном взгляде на боковое зеркальце меня пробила дрожь, хвост онемел и возникло желание немедленно спрятаться под сиденьем. Однако признаваться в этой мимолетной слабости я был не намерен.

— Вовсе нет! — отрезал я, отшатываясь от блестящей приборной панели.

Едва заметная улыбка скользнула по лицу Второй.

— Да уж… — хихикнула она. — Ты там оставил столько своих отражений, что они проживут не шесть, а все тридцать шесть часов. Мне даже кажется, что ты перестарался.

— Зато ты ни одного не оставила. И как только тебе это удалось?

Чертовка посмотрела на меня долгим внимательным взглядом, будто я на полном серьезе попросил ее вычислить на калькуляторе, сколько будет 1+1. Потом пожала плечами.

— Прости, я думала, это правило знает даже последний дебильный курьер. Закрыла глаза сразу, как пересекла границу лабиринта. Эти зеркала живые, Пятый. Когда ты их не видишь, они тебя тоже не видят…

Пеленкаути. Фамильное владение Киоруса

Старый дом встретил Киоруса холодно.

Простоявшие не протопленными долгую зиму стены выстудились и покрылись плесенью, в дымоходе возились птицы, люстры без свечей уныло свисали на цепях с потолков, словно дохлые насекомые, а из окон немилосердно дуло. Самое печальное, что пострадали некоторые витражи парадного зала, которыми некромант особенно дорожил, и выбитые мозаичные фрагменты жалко валялись под ногами, превращенные в горки цветных осколков. Раньше таких выходок крестьяне себе не позволяли — вот что значит бросить родовое гнездо на произвол судьбы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});