Великий Гусляр - Кир Булычев

– Почему не придется? - сказал знакомый, разворачивая газету. - Сегодня ты поймал, завтра мне повезет. Хотя я рыбалкой не очень интересуюсь.

«С ума сойти, - подумал Грубин. - Я поймал осьминога, а он не удивляется. Как будто осьминогов у нас пруд пруди».

– Детям везешь? - обернулся сосед с переднего сиденья. - Детям интересно. Я недавно своим скворца принес. Крыло ему подвязали, и живет. Забавная птичка.

– Скворца, - произнес Грубин с презрением. - А я осьминога поймал.

– Где? - спросил сосед спереди.

– В озере нашем, в Копенгагене.

– Не слыхал, чтобы там осьминоги водились.

– Никто не слыхал, - сказал Грубин.

– А я видел осьминога, - сообщил юноша, стоявший сбоку. - Даже ел. В рыбном магазине были. Мороженые. Кальмары.

– Из них консервы делают, - согласился сосед спереди.

«С ума сойти, серость какая! - возмущался мысленно Грубин. - Если бы я вез тигренка, сказал бы, что поймал в лесу, неужели они тоже бы не удивились?»

Осьминог свивал и развивал щупальца. Тряска ему не нравилась.

– А я бы никогда детям осьминога не привезла, - сказала бабка с мешком. Она сидела сзади и прислушивалась к разговору. - Страсть-то какая! Может, он ядовитый.

– Нет, - ответил Грубин. - Только электричеством бьет.

– Кто ядовитый? - спросили с дальнего конца автобуса.

– Да змею ядовитую один тип везет, - откликнулись спереди.

– Не змею, а осьминога, - громко поправил Грубин. - Редчайшее животное.

– Да он всех перекусает! Водитель, остановите машину! - крикнули сзади.

– Он у меня в ведре, - успокоил Грубин. - Не опасайтесь.

– Гадюку везут, - пронесся слух по автобусу.

Люди отступали от Грубина. Водитель обернулся, притормозил.

– Какое хулиганство в автобусе? - спросил он.

– Высадите его, - сказала старушка, которая никогда бы не принесла детям осьминога. - Он тут всех перекусает.

– Гражданин, правила не нарушайте, - произнес водитель, прижимая машину к обочине. - Взрывчатые вещества и так далее перевозить запрещено.

– Это же ценное, безобидное животное, - возмутился Грубин. - Музейная редкость, никому зла не сделает. Некоторые товарищи здесь присутствуют, которые его даже ели в мороженом виде, правда же?

Но юноша, который ел мороженых кальмаров, отрекся от своих слов.

– Я не таких ел. Таких у нас не продают.

– Каждая минута промедления, - кричал Грубин, - может стоить жизни единственному в нашей области пресноводному осьминогу! Кто может взять на себя такую ответственность?

– Я возьму, - сказал водитель. - У меня пассажиры.

И Грубина высадили из автобуса на самой окраине Великого Гусляра.

Ужасно сознавать, что вокруг тебя имеют место какие-то драматические события, но не понимать, в чем же дело. Обитатели планеты шумели, тряска то кончалась, то возобновлялась, мой тюремщик издавал громкие звуки. Вернее всего, происходил жаркий спор между членами экспедиции, посланной на мое пленение: откуда я родом, какую планету представляю. А может быть, они опасались, что мы уже вторглись на их планету, или полагают меня разведчиком, подготавливающим вторжение. А у меня нет никаких средств рассказать о широко известном миролюбии моих соотечественников.

Мой тюремщик покинул грохочущую машину и понес цилиндр со мной дальше. Солнце дробилось зайчиками на поверхности атмосферы. Меня мутило. Воздух стал затхлым, и скоро, если они не найдут способа освежить его, я умру от удушья. Смерть подстерегала меня на этой планете на каждом шагу.

Солнце пекло, от каждого шага поднималось облачко пыли и тащилось за Грубиным. Вода в ведре помутнела, и от нее тянуло неприятным запахом. Грубин поставил ведро на землю и пригляделся к животному. Тот вроде бы еще шевелился. К счастью, по пути встретился колодец. Вода в нем была холодная, и Грубин доливал ее в ведро понемножку, чтобы не простудить осьминога, потому что в массе своей осьминоги - дети тропических морей.

Обливаясь потом, задыхаясь от жары, Грубин втащился во двор дома номер шестнадцать. Двор был пуст, даже доминошники, занимающие по субботам с утра места вокруг стола под сиренью, где-то скрывались от жары. Грубин, не заходя домой, поднялся на второй этаж, к старику Ложкину, известному в Гусляре натуралисту и любителю птиц,

Ложкин был дома.

– С чем пожаловал? - спросил он строго, потому что считал Грубина дилетантом и легкомысленным человеком.

– Здравствуйте, - сказал Грубин. - У вас запасного аквариума не найдется?

– Это зачем же?

– Вот, - произнес Грубин скромно, - поймал одну штуку, не знаю, представляет ли интерес.

Грубин хитрил. Ему важно было узнать, что скажет

Ложкин. Может, и в самом деле существует озерная порода осьминогов.

Ложкин не спеша достал с комода футляр, вынул очки, велел поднести ведро к свету и начал изучать его содержимое. Изучал долго. Молчал. Грубин извелся от нетерпения, но не вмешивался.

Наконец Ложкин вздохнул, развел жилистыми руками, поскреб на груди тенниску, почесал лысину и сказал:

– Как минимум новый вид.

– Как?

– Новый вид осьминога, - пояснил Ложкин, не отрывая глаз от пленника. - Или генетический уродец, мутант. Ног у него десять. Вот так. Можешь оставить его здесь, у меня, на досуге почитаю Брема и дам исчерпывающую консультацию.

– Нет, пусть лучше у меня поживет. - Грубин не ошибся. Животное оказалось редким. - А вообще-то они у нас водятся?

– Бывают. В зоомагазине брал?

– Сам поймал.

– Любопытно. Оставь его здесь. Я в Москву напишу. У тебя его кот съест.

– Кот не съест, осьминог электричеством бьет. Удалова ударил.

– Корнелия даже соловей может током ударить. Это не аргумент. Но если настаиваешь, аквариум тебе дам. На время. И письмо в Москву сам напишу. Тебя там не знают, а меня многие знают. Я многим уже написал.

Если бы я вел дневник, то написал бы в нем: «Мое положение улучшается. Если бы не голод, который начал меня мучить, как только прошел первый шок, я бы сказал, что наконец-то я попал в руки к ученым, возможно, к специалистам по контактам с инопланетными цивилизациями. Может, даже в специальную комиссию по контактам. Из темного цилиндра меня перевели в квадратный прозрачный куб, наполненный свежим воздухом. По трубке воздух стекает внутрь, так что я могу не беспокоиться о дыхании».

Но я не писал дневника. Я осматривался. Странные предметы и приборы заполняли огромное помещение, окружающее мою тюрьму. Внизу непрерывно бродило некое животное, превышающее меня размерами, покрытое шерстью. Животное открывало пасть и облизывалось красным языком. Животное смотрело на мою тюрьму с вожделением. Напрашивалось два вывода: раньше моя тюрьма была его жилищем, из которого животное было выселено и потому желало вернуться обратно или, что менее приятно, животное было сторожевым и поставлено было следить за мной. Оно могло быть и разумным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});