АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— Извините, доктор.

— Всё хорошо, Рассел. Отдыхайте.

— Сегодня я продержался немножко дольше, — усмехнулся Рассел.

— Да.

Жариков подошёл к двери и стукнул в неё костяшками пальцев. Шаги, лязг замка и дверь открылась. На пороге рядом с солдатом в форме стояла медсестра с разгороженным на ячейки подносом под марлевой салфеткой. Улыбнувшись Жарикову, она строго посмотрела Рассела.

— Больной, примите лекарство — английские слова она выговаривала очень правильно и старательно.

Под тремя перекрёстными взглядами Рассел принял на ладонь от сестры две таблетки и проглотил их. Сестра удовлетворённо кивнула и вышла. Солдат вопросительно посмотрел на Жарикова.

— Иду, — ответил тот по-русски и Расселу уже по-английски: — Спокойной ночи, Рассел.

— Спокойной ночи, доктор.

Когда закрылась дверь и щёлкнул замок, Рассел вздохнул и стал готовиться ко сну. Его палата — или всё-таки камера? — имела всё необходимое. Даже подобие ванной. Унитаз, раковина, душ. Даже зеркало. Даже его механическую бритву ему вернули. И не беспокоили, когда он уходил в ванную. Льготные условия… Камера для материала в лабораторном отсеке отца тоже была… вполне автономна. Уровень немного другой, а по сути…

Жариков попрощался с солдатом и медсестрой и пошёл в свой кабинет. Записать. Пополнить историю болезни Шермана, свой дневник, записи по парням. Что ж, ещё несколько камушков в мозаике встали на свои места. Объяснилось — хотя бы частично, здесь явно есть ещё нюансы — поведение парней. Эти крики в начале. Да не женщин они требовали, и не себя предлагали. Они просили работы. Чувствуя приближение боли, боясь даже не самой боли, а горячки: загореться для спальника смертельно. Они просто хотели жить.

Жариков шёл по коридору и снова слышал…

…— За что?!

…— Убейте!

…— Возьмите меня… я всё сделаю…

…— Я всё сделаю…

…— За что?!

…— Я могу работать!

…— Не надо!

…— Пощадите!..

…И видел. Бьющиеся в болевых судорогах тела, залитые слезами лица…

Жариков тряхнул головой. Было, всё было. Тяжелее всего пришлось первым. Крис, привязанный к кровати, бешеным ударом головы отбивает руку с лекарством, выплёвывает насильно засовываемые в рот таблетки и кричит:

— Я уже горю, зачем это?! Будьте вы прокляты…!

…Да, теперь понятно, что все таблетки парни воспринимали как "рабочий набор" в Паласе. И если сопоставить, совместить панический страх парней перед врачами, то слова Шермана, что спальники сделаны, и строки из книги… картина получается весьма впечатляющая. Если бы этот портфель был в нашем распоряжении зимой… может, и тех летальных бы не было. Юридически это недоказуемо, и те, болевые летальные, и депрессивные суициды тоже на совести Рассела.

У двери кабинета дремал, сидя на корточках и привалившись спиной к стене, Андрей. Нет, сегодня точно — день неожиданностей.

— Андрей, — тихо позвал Жариков.

Андрей поднял голову, улыбнулся и встал.

— Я ждал вас, Иван Дормидонтович.

— Вижу, — кивнул Жариков. — Что случилось?

— Я, кажется, понял, Иван Дормидонтович, ну, что с Чаком и Гэбом.

— Интересно, — улыбнулся Жариков. — Ты что, заходил к ним?

— Нет, я думал, — Андрей вздохнул, входя следом за Иваном в его кабинет. — Двойку по русскому получил. Из-за этого.

— Понятно. Ну, и до чего ты додумался? — Жариков постарался, чтобы насмешки в голосе не было.

— Мы горим потому, что нас кололи, — начал Андрей, перемешивая английские и русские слова. — Куда кололи, там и горим. Но нам ещё показывали. Горящего. И говорили, что вот что, дескать, с вами будет. И… и делали нам, ну, три дня не дают работать. Мы уже ждём, что загорится. А когда ждёшь, так оно сразу начинается. Боль, конечно, есть. Но мы ещё ждём её. И боимся. А их не кололи, ни Чака, ни Гэба. Им только сказали. Внушили. Вы нам про гипноз рассказывали, помните? Давно.

Жариков, внимательно слушавший Андрея, кивнул, ожидая продолжения.

— Ну, так перевнушите им. Ну, что ничего этого у них нет. Сами они этого не пересилят. Слайдеры, помните их? Они пересилили, потому что друг о друге думали, они нам рассказывали. Как по очереди вставали, снег друг другу со двора носили. Приложить, поесть. Откачивали друг друга. Мы из "чёрного тумана" только на этом вставали. — Ну, — Андрей покрутил рукой, — мысль им нужна. Чтоб сильнее боли была. Внушите им что-нибудь.

— Та-ак, — Жариков с улыбкой оглядел Андрея. — Это ты, конечно, хорошо придумал, но…

Андрей сразу сник.

— Но не то, да?

— Не совсем. Я не знаю, как им внушали. И поэтому не могу… перевнушить.

Андрей разочарованно вздохнул и встал.

— Ошибся я, значит. Извините, Иван Дормидонтович.

— Нет, не ошибся. Ты… ты просто недостаточно знаешь. Но мыслишь правильно.

— А что толку? Мыслю правильно, а решение ошибочное, — Андрей безнадёжно махнул рукой и побрёл к двери. — Только вам помешал.

— А зачем вас кололи? — небрежно спросил Жариков, когда Андрей был уже у двери.

— Семя убивали, — как о само собой разумеющемся ответил Андрей и обернулся. — Больно это очень. Как в горячку. И распирает так же. Спокойной ночи, Иван Дормидонтович.

— Спокойной ночи, — машинально ответил Жариков и обессиленно сел за стол.

Опёршись локтями на столешницу, он закрыл ладонями лицо и застыл. Вот оно! Как замковой камень скрепляет свод — когда его учили выкладывать печные и каминные своды — и держит его без цемента и прочего собой, своей тяжестью, так и здесь. Убивали семя. Деформация сперматогенеза. Завершающая стадия соматических изменений… Существа, сексуальные маньяки, нелюди… Вы — нелюди, вы — кто делал это, придумывал, разрабатывал, воплощал… Вы! Ох, недаром был принят тот пакт. Кто ему рассказывал о Шермане? Да, Николай Северин, Никлас. Он допрашивал того индейца-спальника. И фотография доктора Шермана привела парня в стрессовое состояние… Нет, сейчас ни записывать, ни читать, ни даже думать невозможно. Нет, записать надо. Отрешиться от всего, стать бездумным автоматом и зафиксировать. А завтра перечитать записанное и уже тогда думать. К Чаку и Гэбу тоже завтра. Чёрт, нет времени раскручивать Шермана. А спешить с ним нельзя, там, похоже, так же… внутренняя программа стоит, со своим кодом и сигналом к самоликвидации. Но у Чака может начаться атрофия мышц. А парни как взялись за обоих. В начале… да, отчуждение, даже злорадство. Спальники и телохранители… привилегированные изгои рабской среды. Спальников презирают, а телохранителей боятся. И тех, и других ненавидят. Да, здесь прошедшее время ещё рано ставить. Хотя… Устроились же как-то те из парней, кто не захотел у нас работать… Материал по Грину и его "школе"… нет, читано-перечитано. Сейчас ничего оттуда не возьмёшь. Дьявольщина! Кто сейчас нужен, так это те двое. Индеец-спальник, как его, да, Мороз, и телохранитель, о котором рассказывал Гольцев. Хоть бросай всё к чёрту и рви в Атланту, в Центральный лагерь. Сутки на дорогу в оба конца и на контакт… энное количество суток. И столько же на беседу, и ещё на осмысление, и ещё на повторные беседы… А Чак с Гэбом будут лежать в психогенном параличе, а Рассел Шерман утрачивать остатки контроля над сознанием. Вот уж действительно… "заржавелая совесть сорвалась с предохранителя". Ох, когда такая беллетристика лезет в голову, то точно пора на отдых. Да, ещё же Аристов может припереться. За инструкцией. Ничего, милый, ты у меня всё прочувствуешь. От пупа и до печёнки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});