Яд в моём сердце (СИ) - Трофимова Рита

Кофе пришёлся по вкусу, и они, обсуждая вечер, с удовольствием потягивали горячий напиток. Неожиданно Эдуард замолчал, задержав на Эле долгий взгляд.

— Спасибо тебе за этот замечательный день. Я рад, что мы встретились и надеюсь, что наша дружба… — Он накрыл её ладонь своей и слегка пожал пальцы, и от этого прикосновения по телу Элы будто электричество пробежало. Прерывисто вздохнув, она замерла и с трепетом ожидала продолжения фразы. Однако момент признания прервал пронзительный звонок телефона. Эла едва сдержала стон разочарования.

«Чёрт бы его побрал, кому понадобилось звонить в такой час?» — она мысленно выругалась, с сожалением оставив Полянского.

— О, это Лина, — воскликнула Эла, отворачиваясь к окну и отвечая на вызов. Как же она могла забыть про дочь!

— Эл, у меня всё отлично, я давно на месте и уже ложусь спать, — зевнула девчонка в трубку.

— Хорошо, завтра я буду, милая, — как можно спокойнее ответила Эла и сбросила вызов. Эдуард сидел на месте, явно любуясь ею, и терпеливо ждал возвращения.

— А может, ну его, этот кофе? Несерьёзно как-то, — улыбнувшись, Эла вернулась за стол и разлила в фужеры коньяк.

Вечер продолжался. За разговором старые друзья почти опустошили бутылку. Алкоголь творил чудеса — Эла плыла от счастья, а у Эдика блестели глаза, и в них угадывался особый интерес. Эле хотелось быть ближе, сидеть бок о бок, чувствовать тепло его тела, касаться твёрдой линии губ и ласкать, ласкать… Их руки потянулись друг к другу и нежно переплелись.

Не в силах больше сдерживать желание, Эла поднялась из-за стола и шагнула к Полянскому. Эдуард уже нависал над ней, обжигая горячим дыханием висок. Когда? Как? Она не успела понять.

— Эдик, а помнишь? — тихо простонала Эла, намекая на ту незабываемую ночь семь лет назад.

— Помню. — Не дослушав, он крепко обнял её и страстно поцеловал.

Она обмякла в его руках и растворилась в ощущениях, чувствуя лишь трепет его тела и мощное биение сердца.

— М-может, пойдём в зал? — Эла потянула его за собой, вынырнув из омута эмоций.

— Да, — согласился он, покрывая её шею поцелуями.

«Какой он всё-таки…» — с улыбкой подумала Эла, вручая ему початую бутылку коньяка.

— Располагайся тут, а я сейчас подойду, — проворковала она, высвобождаясь из тесных объятий Эдика, — я быстро.

Смиренно вздохнув, Полянский плеснул в фужер коньяка и уселся на диван.

Быстро освежившись под душем, Эла подправила макияж, накинула шёлковый халатик и вернулась в комнату.

Эдуард неподвижно сидел на диване и отрешённо смотрел в пустоту. Казалось, совсем недавно они до икоты смеялись над пустяками, а теперь он выглядел разбитым и совершенно неприступным.

«Да что же могло произойти?» — терялась в догадках Эла, осторожно присаживаясь рядом.

— Эдик, — начала она было, чувствуя, что робеет перед ним, но он, усмехнувшись, залпом осушил фужер и поднялся на ноги.

— Я, пожалуй, пойду, — отозвался он холодно, а взгляд метнулся к пианино.

И сердце Элы оборвалось. Да как же она забыла! Среди фотографий в рамках, что стояли на крышке инструмента, затерялось и фото его жены, Марины Лавровой. Ещё вчера, вытирая пыль, Эла задвинула её портрет подальше с глаз, но Лина вернула фотку на место. Упрямая. Упрямая девчонка!

— Нет, — взмолилась Эла, чуть не плача. В несколько шагов она оказалась у инструмента и, положив рамку стеклом вниз, обернулась к нему. — Эдик, нет, останься, пожалуйста, умоляю…

Поставив фужер на стол, Полянский опустился на край дивана, обхватил руками голову и горько простонал. Плечи поникли, и во всём его облике ощущались надломленность и скорбь.

Почти не дыша, Эла устремилась к нему и осторожно присела рядом.

— Эдик, пожалуйста, не нужно так, — всхлипнула она, чувствуя себя чем-то мелким и ничтожным в сравнении с его пожизненной любовью к Марине. «Разве возможно так любить, разве возможно так?» — билась отчаянная мысль.

— Если бы ты знала, как тяжело терять, — почти беззвучно выдохнул он.

— Я знаю, — задрожала Эла, не смея взглянуть на него. — Знаю, что такое терять.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Она была ангелом. Ангелы… они ведь не живут на земле, они спускаются с небес, забирают душу… а потом уходят навсегда.

Эла ужаснулась его словам. Да в своём ли он уме? Сколько можно убиваться и страдать? Сколько можно жить прошлым?!

«Глупости!» — кричало её сознание, в груди нестерпимо жгло от обиды и ревности. Эла с трудом сдержала крик, боясь вспылить, эмоции рвались наружу дикой истерикой. «Ты сам себе всё придумал. Она была обычная, земная! Она тебе изменила! А я… я бы никогда… я ведь лучше! Посмотри же на меня, Эдик!» Однако вместо этих слов она прошептала, сцепив дрожащие пальцы:

— Как же ты жил все эти годы?!

Но он ничего не ответил.

Они сидели неподвижно, взгляд её украдкой скользил по рукам Эдуарда, поднялся к груди, задержался на мелких морщинках в углах глаз. Элу тянуло к нему, а он… будто ждал чего-то и задумчиво смотрел в пустоту. И она не сдержалась, коснулась его плеча, погладила затёкшие мышцы шеи, проникла под ворот рубашки. Пальцы прошлись по гладко выбритому подбородку, остановились на линии губ. Он шумно вздохнул, задержав её руку в своей. Ах, если бы Эла могла найти слова утешения, то обязательно произнесла бы их, да только мысли мгновенно разлетелись, как парашютики одуванчика на ветру. Остались лишь ощущения — острые и обжигающие.

— Эла, что… ты со мной… делаешь? — сбивчиво шептал он, стремительно привлекая её к себе.

Губы — приоткрытые, нервно трепещущие, почти соприкоснулись, жаркое дыхание смешалось, и от этого у Элы закружилась голова. Ничего не изменилось по прошествии стольких лет — она испытывала те же пылкие, те же сладостные чувства. Он нежно и в то же время требовательно сжал её в объятиях, вдохнул аромат волос и жадно припал к губам. Руки Элы гладили его плечи, пальцы отыскали пуговицы на рубашке и мягко освобождали из петелек. Пусть он тоскует по Марине, пусть, но сейчас, этой ночью, он будет принадлежать ей!

Когда их тела соприкоснулись, Эла застонала от удовольствия и задрожала. Губы Эдуарда проложили огненную дорожку от шеи к груди, и она потеряла счёт времени.

***

Эла проснулась на рассвете от смутного шороха, будто кто-то в комнате возился с одеждой, хоть и очень тихо, заботясь о сне ближнего. Она прислушалась, не открывая глаз, но всё мгновенно стихло. Показалось? Тело приятно ныло, губы слегка припухли от недавних ласк. Боже! Они с Полянским всю ночь занимались любовью! Низ живота тут же налился сладостным томлением, в груди всколыхнулась жаркая волна. Эла приоткрыла веки, выхватив взглядом мужской силуэт у окна. Сунув руки в карманы и задумчиво глядя в утреннюю хмарь, Эдик стоял вполоборота, одетый в свой официальный костюм. В тусклом свете лицо его казалось бледным и суровым.

Эла откинула простыню, медленно, почти беззвучно, поднялась с постели и, совершенно нагая, направилась к мужчине.

— Эдик, ты… что-то случилось? — она нежно обвила его за пояс руками и вплотную прижалась разомлевшим ото сна телом. Но он отстранился, осторожно размыкая объятия и окидывая её отрешённым взглядом.

— То, что между нами случилось… это неправильно. Это просто… ни в какие ворота. Кажется, мы вчера здорово перебрали и… — запинаясь, произнёс он. — Прости, Эла, но это… было ошибкой.

Каждое слово обжигало сердце, тяжким грузом оседая в душе. Нервно глотнув воздуха, Эла внезапно устыдилась своей наготы, прикрыла руками грудь и попятилась. Слова застряли комом в горле. Всхлипнув, она натянула халат и услышала, как в прихожей хлопнула входная дверь. Полянский ушёл, оставив её наедине со своими сомнениями и тягостными мыслями. Это крах. Полный, позорный крах. Эла упала лицом в подушку и безудержно разрыдалась. Так её ещё никогда и никто не унижал!

Однако по натуре Эла была оптимисткой. Выплеснув весь негатив, она промокнула глаза простынёй и уставилась в потолок.

Стало быть, она ошибка? Ошибка, значит? Нет, Полянский, ошибка — это когда после первого раза понимаешь, что сделал какую-то дичь. А когда ты три раза подряд доказываешь свою мужскую состоятельность, при этом дрожа от вожделения, будто подросток…. — Эла облегчённо вздохнула и улыбнулась сквозь слёзы, — это не что иное, как бегство, страх перед новым и невероятно волнующим. Страх быть зависимым! Нет, Эдичка, меня не проведёшь!