Галерея «Максим» - Олег Рой

– У меня был не инфаркт, а предынфарктное состояние, – поправил он.

– А, – махнула рукой Марина. – Те же груши, только в профиль.

На резкое заявление Маринки Илья не обиделся. Сколько он помнил, его директор и его жена всегда недолюбливали друг друга. С момента появления Алки в его жизни Марина постоянно твердила, что та – просто кукла с куриными мозгами и ему не пара. А Алла первое время даже ревновала Илью к ней, хотя ему это было даже смешно – ну какая Марина ей соперница? Она славная, она хороший деловой партнер и отличный товарищ, но как женщину Илья ее совершенно не воспринимал. Неприязнь этих двух дам его не напрягала, в конце концов, у прекрасного пола всегда так. А вот то, что Буковский, лучший друг, почему-то Маринку невзлюбил, огорчало. Вроде давно знали друг друга, нормально общались, одно время у них даже завязалось что-то похожее на роман, но в какой-то момент точно черная кошка между ними пробежала. И неизвестно, что там у них случилось. Илья пытался спрашивать, но оба молчали, как партизаны, и отпирались – мол, ничего такого, тебе все кажется.

Когда Марина уже попрощалась и собиралась уходить, Илья ее окликнул:

– Слушай, все забываю спросить… Как у тебя с твоим?

– С Дмитрием-то? – машинально спросила Марина. – Да все пучком. Ладно, я ушла. Покеда!

Только когда захлопнулась за ней дверь, Илья вспомнил, что в прошлый раз она назвала своего бойфренда Виктором. Неужели уже сменила? Ну, Маринка, ну дает!

Он пролежал в больнице больше двух недель и с трудом уговорил врачей отпустить его домой. Те уверяли, что надо бы понаблюдаться еще немножко, что сердце слабое, неизвестно, как себя поведет, если случится еще один приступ. Но Илья уже не мог больше видеть эти больничные стены, пусть даже отделанные дорогими деревянными панелями. Да и дел дома было невпроворот.

Накануне выписки он весь день и весь вечер названивал Алле, но трубку она так и не взяла. К домашнему телефону тоже никто не подходил. Так что забирала его из больницы все та же Маринка. В тот момент, когда Илья, получив на руки папочку с результатами всех исследований и анализов, упаковывал свои вещи, она неожиданно возникла на пороге его палаты.

– Готов, Емельянов? Поехали! Супружница твоя попросила тебя забрать.

Факт этот очень удивил Илью. Когда это Алка с Маринкой успели договориться? Но расспрашивать ни о чем не стал, не хотелось.

Он с облегчением оставил больничную палату и, когда наконец вышел на улицу, не мог надышаться свежим воздухом. Осенний день выдался ясным, солнечным, но холодным, и хотя на многих деревьях еще сохранялись остатки листьев, уже остро ощущалось скорое приближение зимы. Илье хотелось хоть немного пройтись пешком, и он с удовольствием так бы и сделал, если б Маринка не торопила сесть в машину. Только сейчас он заметил, что с подругой что-то неладно. Она как будто волнуется, чувствует себя неуютно и неуверенно. Такое состояние обычно Маринке было совершенно несвойственно.

– Что-то случилось? – спросил Илья, усаживаясь в ее машину.

– Случилось, – кивнула она. – Слушай, я тебя очень прошу… Сейчас я тебе что-то скажу. Что-то очень важное и очень неприятное.

– Что такое? – напрягся Илья. – Что случилось? С кем? Алла?.. Максим?

– Максим, – кивнула Марина. – Я по порядку, ладно? Мне так легче.

Илья кивнул.

– Так вот Максим… Он и его приятель… С которым они вместе… Ну, ты понимаешь… В общем, они сбежали.

– Сбежали? – нахмурился Илья. – Но как же так? Это же тоже преступление, они давали подписку о невыезде… Они в розыске?

– Наверное, были в розыске. Впрочем, сейчас уже не важно. Это еще не все, Илья…

– А что еще?

– Они спрятались на какой-то даче в Подмосковье, старой, чуть ли не заброшенной. Включили там обогреватель, напились и уснули. И то ли окурок бросили, то ли проводка не выдержала… В общем, случился пожар…

– И что же? – глухо спросил Илья. Он ждал ответа, хотя, по большому счету, уже в нем не нуждался. По одному только выражению лица Марины все было понятно.

– Он… Он погиб, Илья. В пятницу были похороны. Мы решили, что лучше ничего тебе не говорить, пока ты в больнице.

По щекам Ильи потекли слезы. Он отвернулся, до боли сжав кулаки.

– А тот, второй мальчик? – спросил он. – Он тоже погиб?

Марина кивнула.

– Да, он тоже. Огонь заметили очень поздно, пока вызвали пожарных, пока те приехали… Сам понимаешь – ночь, дачный поселок, глубокая осень… Помочь им уже было нельзя.

– О господи… – простонал Илья.

– Аллу и родителей второго мальчика вызвали на опознание в местный морг, – непривычно тихо говорила Марина. – Они сразу опознали. На теле Макса было вот это. – Она протянула ему серебряный крестик, и Илья сразу узнал его. Второго такого крестика в мире не существовало. Это была ручная работа сокурсника Ильи, он сделал его по их с Аллой заказу, когда они крестили полугодовалого Максимку. – Алла просила, чтобы я сказала тебе обо всем и отдала крестик. Она до сих пор не может в себя прийти, очень подавлена…

«Подавлена! Еще бы ей не быть подавленной! Боже, если ты есть на свете, за что ты со мной так? За что забрал сына?» – вихрем проносились мысли в голове Ильи. Марина внимательно следила за ним. Ее рука была все еще вложена в его руку, вместе с крестиком. Этот крестик – все, что осталось от его сына. А он даже на похоронах не побывал! Не попрощался в последний раз с единственным ребенком…

– Почему мне не сказали? Почему молчали? – стиснув зубы, выкрикнул Илья. – Как вы смели скрывать от меня?

– Мы боялись, что тебе опять станет плохо. Врачи запретили волновать тебя. Я тебе и сейчас это говорю, не отъезжая от больницы. Мы очень боимся за тебя, Илья!

Он снова отвернулся. Смахнул ладонью снова выступившие слезы и задумался. Ярость утихла, на душе было мерзко, скверно. Жизнь предстала тусклой, лишенной всякого смысла. Надо ехать домой, а что там делать? Напиться и забыться! Да, надо выпить, а потом подумать обо всем…

– Поехали, – хрипло сказал он после длительного молчания. – Отвези меня домой. Можешь не беспокоиться, плохо мне не будет.

Алки дома не оказалось, Антонины, помощницы по хозяйству, тоже, хотя к приезду Ильи явно готовились – повсюду чисто, холодильник заботливо набит разными продуктами. Еда… Кому теперь нужна эта еда? Илья прошелся по кухне, взглядом поискал что-то, сам забыл, что именно, затем прошел в гостиную, открыл бар, нашел бутылку бренди и, буркнув что-то на прощание Маринке, все еще стоявшей в прихожей, поплелся в мастерскую. Тут была его жизнь, его картины. Именно тут он и будет оплакивать сына, среди кистей и мольбертов. Марина все поняла без слов – не стала навязываться, подниматься следом, а тихонько ушла, захлопнув за собой дверь.

Илья так и сидел в мастерской до самой поздней ночи. Уже сквозь замутненное алкоголем сознание он слышал, как открылся замок и в квартиру вошла жена, как процокали ее каблучки по коридору до спальни. Он не стал выходить и разговаривать с ней, что-то обсуждать, выяснять – кому это теперь надо? Илья выплеснул себе в рот остатки второй бутылки и тяжело вздохнул – голова мутная, но мысли все так же ясны, хоть и тяжелы. Нет больше Максима, нет больше семьи, нет его самого. Нельзя, нельзя было продавать ту картину с ладошкой! Она служила им талисманом, была чем-то бóльшим, чем просто картина, она словно связывала его и Максима. А теперь все кончено, он предал его, собственного сына. Сначала продал талисман, а потом отказал в помощи. Он сам во всем виноват, только он!

Следующие несколько дней Илья провел так же – в мастерской, один на один со своими рассуждениями, заливая горе спиртным. Алла его не трогала, приходила и уходила, когда считала нужным, и вообще не поднималась к нему. Лишь изредка они сталкивались в кухне или на пороге ванной, обменивались равнодушными приветствиями или вообще молчали и расходились каждый в свою комнату. К домашнему телефону Илья не подходил, сотовый, который ему на второй же день принесла в больницу Марина – раньше у него мобильника не было, – тоже не брал. Зачем? Разговаривать ни с кем не хотелось, даже с Мариной, даже со Славкой. Вскоре сотовый разрядился и теперь мертвым грузом валялся где-то, Илья даже не знал где. Он ничего не делал и выходил на улицу только затем, чтобы пополнить запасы спиртного. Илья пил и злился – на Аллу, на себя, на судьбу, на весь мир…

Сколько прошло таких пустых серых дней, в точности похожих друг на друга, он не знал. Но однажды утром раздался звонок в дверь, такой долгий и настойчивый, что пришлось открыть.

– Ну, наконец-то! – заорала с порога Марина. – Я тебе уже обзвонилась в эти дни. Что, запил, дружок?

– Не твое дело, – буркнул он в ответ. – Чего надо?

– Емельянов, возьми себя в руки! Да, я понимаю, у тебя большое горе… Но это не конец света, жизнь продолжается… Ладно, не закатывай глаза, я к тебе не душеспасительные беседы вести пришла, а по делу.