Лесные были и небылицы - Виталий Бианки

Зачерпнул я водицы из лужи, давай прыскать девчонке в лицо. Маленько погодя оклемалась, глаза открыла.

Я медведя-то от нее загородил и нарочно сердито так на нее: "Ты что, - говорю, - визжишь? Сказано ведь: нишкни в лесу!.."

Она: "Да я, дяденька... Да там зверь, кажись..."

А я ей: "Вот то-то, что зверь! Был бы человек, так-то не испугался бы. Визганула, что из медведя и дух вон! Гляди, чего наделала".

Сам отступил шаг да пнул мишку в бок.

Ну, девчонка видит: окончательно мертвый зверь. Совесть в ней заговорила: как это она такого большого медведя своим голосом кончила.

Ну, страх-то и прошел у ней.

ПРЯТКИ

ХОРОНУШКИ

Прятки - или, по-нашему, по-новгородски сказать, хоронушки - игра не ожним людям, всему свету известная. Лесом идешь, - много глаз на тебя глядит; за каждым шагом твоим следят. А ты и не видишь, кто с тобой в прятки играет.

не далее как прошлой осенью один случай был у нас в колхозе.

Вечером затеяли пятеро наших ребятишек - Ваня, Маня, Таня, Паня и Саня - игру у сенного сарая. Им бы спать пора ложиться: сумерки уже начинаются. ребятишки-то все мелкие, - долго ли до беды!

Как водится у нас, стали в круг, каждый свои два кулачка перед собой выставил. Сосчитались:

Шла кукушка мимо сети,

А за нею - злы дети.

И кричали: "Ку-ку! Мяк!

Убирай один кулак".

На кого "мяк" выпадает, тот один кулачок убирает.

Потом по второму разу считаются, по третьему, - пока у последнего один кулачок не останется. Этому, значит, водить.

Водить выпало Ване.

Ваня взял палочку-выручалочку, встал носом к стенке сарая, локтем глаза себе закрыл. Стоит выкрикивает:

Раз, два, три, четыре, пять,

Я иду искать!

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь,

Я иду совсем!

Раз, два, три, четыре... десять,

Я иду на целый месяц.

Когда все до конца выкрикнул, палочку к стенке приставил и поскорее обернулся.

ребятишки давно успели схорониться - кто куда. Никого нет.

Только - глядь! - чьи-то босые ноги - брык! брык! - под сарай лезут, под дальний угол. И пропали там.

- Вижу, вижу! - закричал Ваня - и бегом к тому углу.

А в это время из-за другого угла сарая - Таня с Паней, а из-под куста - Маня. И к палочке-выручалочке.

Стук, стук, стук! - и все трое "дома".

ну, да Ваня на них только рукой махнул: пускай! Одного-то он приметил, - уж этот от него не уйдет.

Добежал до угла.

- Вылазь! - кричит в дыру под сараем. - Вылазь, Санька, вижу!

Сам, конечно, ничего не видит, потому что под сараем яма, а в яме темно. Да ведь чьи-то ноги под сарай лезли? Лезли. Чьи же, как не Санькины? Девчонки уже все "дома".

А тут самСанька выскакивает в сторонке из канавки - и бегом к палочке-выручалочке.

надо бы и Ване скорей к ней, - чтобы первому постучать, - да он растерялся.

Как же так: ведь Санька под сараем сидит!

И Ваня еще раз крикнул в дыру:

- Вылазь, Санька! Все равно - вылазь!

Девчонки так со смеху и покатились.

А Саня уж у палочки - стук, стук, стук! - и кричит:

- Вот он - я! Води-ка в другой раз.

Тут Ваня опомнился.

А от угла не идет.

- Ребята, - говорит, - тут что-то не так. Тут с нами еще кто-то в хоронушки играет. Вот сюда залез, - я своими глазами видел.

ребятишки к нему.

Он стоит белый, как береза, глаза большие, и шепчет:

- Вот тут, вот тут сидит... Я ноги видел. Лезет - ногами брыкается.

ребятишкам стало не по себе.

Сумерки гуще. Лес рукой подать - и стоит темный, страшный. В лесу волки, медведи и - как знать? - кто еще.

неизвестно, кто под сарай забрался. Сидит там...

Санька - боевой парнишка - как крикнет толстым голосом:

- Кто там в яме? Объявись!

А под сараем как шебуршнет!..

Таня, Паня, Маня как взвизгнут, как припустят бежать!

Зорошо, - на меня набежали: как раз я из лесу шел - с охоты. Еле их остановил.

Рассказали мне, как все было.

Вижу - дело серьеезное. Пошел к сараю. Девчонки за мной - издали.

Саня с Ваней стоят у угла - в руках уже колья у них: хотят в яму толкать.

- Обождите, - говорю. - Погляжу раньше.

Поставил я ружье к стенке, опустился на четвереньки, чиркнул спичку.

батюшки-светы, кто под сараем-то сидит!

Я руку туда - и цоп его за уши!

Уж как он ни брыкался, - так за уши и вытащил его ребятишкам:

- Видали, кого струсили?

Заяц, здоровый русачина! Вот глупый, куда схорониться вздумал.

Косой этот всю зиму потом у девчонок в зибе жил. Совсем ручной стал. Девчонки его так Санькой и прозвали. Забьется бывало под печь, - спит там. А крикнут ему: "Санька, вылазь! Вылазь, Санька!" - сейчас и выскочит. Дескать, не дадут ли капустки?

Не очень-то, значит, глупый.

Да уж там глупый не глупый, а тот раз маху дал: чем ему с ребятишками в хоронушки играть, под сарай лезть, - сыграл бы лучше с ними в догонялки. Припустил бы назад к лесу, откуда пришел, - кто б его догнал?

Он ногастый.

СИЛА НЕ БЕРЁТ

Удивляюсь я на певчих пташек: как только они на свете живут?

Ни силы в них, ни весу, - пух да перо. В костях и то у них воздух. Прутиком хлестнешь, - и дух вон.

А ведь долгие годы здравствуют, еще и песни поют - радуются. Гляди-ка, какие веселые!

Гусь - тот вон как по земле ступает. В соколе или, все равно, в ястребе - в тех опять сила большая. Силой и берут.

Добро бы еще соловей: тот в роще живет, в кустах, Этому есть где схорониться от ястреба. Чуть что - он в чащу, - и был таков.

Ну, в зять, к примеру, жаворонка.

Этому куда деваться, когда кругом чистое поле?

Хорошо там, если трава или рожь стоит в поле, - человека за ней не видать. А вот как я нынче полем шел, - хлеб-то машиной сжат весь подчистую. Мыши схорониться и то негде.

И бежит впереди меня по дороге жавороночек, по-нашему сказать: пахарек.

Люблю я эту пташку, хоть и всего-то в ней ничего - песня одна. А уж как по весне обрадует, когда в лесу еще зима полная, а он уже, пахарек-то, над полем, над первой проталиной вьется, - песни своей серебро с поднебесья рассыпает.

ОИду я, конечно, по дороге по проселочной - и он впереди меня бежит. Пробежит-пробежит - и станет. Подойду - он дальше.

И слетел. Слетел и ввысь забирает. Крылышками, гляжу, мелко-мелко затрепетал, - вот-вот запоет.

"А почему, - думаю, - ему и не запеть? День-то, гляди, какой теплый да ласковый. На небе ни соринки, солнышко славно припекает, - даже пыль у меня из-под ног. Так, может, он лето вспомнил, гнездышко свое теплое во ржи".

Пахарек и вправду запел.

да на свою голову. Лучше б по сторонам глядел.

Я-то еще издали приметил: мчится на него лютый враг, - крылья серпом - соколок-белогорлик. Я даже крикнул пахарьку-то:

- Глянь, летит!..

Будто он человеческие слова понимтаь может.

Увидел, конечно, и он врага своего, да уж поздно: куда в чистом поле от быстрокрылого сокола денешься?

Камнем пал мой парарек с высоты - и прямо на дорогу, в тележную колею. А крылышками так и трепещет, сучит, как птенчик.

"Лихорадка, - думаю, - его с перепугу бьет"

А он исчез, - как сквозь землю провалился.

Рассматривать тут некогда было, куда он девался: как раз тут и соколик подоспел. С лету вниз, над самым тем местом, где сейчас пахарек был, вихрем промчался - и опять жвзмыл.

А унес чо-нибудь в когтях или нет, - я не приметил.

Подошел я к тому моесту, где пахарек был, и каждый комочек земли оглядываю. Коли сокол не унес, должен ведь он утт быть,не мог же в самом деле под землю уйти.

Однако нет пахарька.

Вдруг вижу: будто глазок на меня из земли гдядит.

Один глазок, а пташки нет.

Я еще шаг шагнул, - получше рассмотреть.

тут пахарек вскочил на ножки, встряхнулся, - пыль с него так облачком и поднялась, - да полетел себе тихонько в сторону, в поле.

Что ты скажешь! Ведь это он от сокола прятался, крылышками на себя пыль накидал, в один миг под ней схоронился.

А соколок-белогорлик, гляжу, вон уж где - и за ласточкой погнался.

Пропала, думаешь, ласточка?

Обожди, не спеши. Сила, конечно, на его стороне, на соколиной, и полет у него из всех птиц, пожалуй, самый сто ни на есть быстрый. А вот не всякая же ласточка ему дается, - тоже сам видел.

Такой же вот белогорлик - может, даже этот и был, - в деревне у нас за ласточками метнулся. Соколо вэтих - чеглока-белогорлика, кобчика, дербника - сразу от ястреба отличишь: крылья у них очень длинные, узкие и серпом загнуты.

Отбил белогорлик одну из стаи - и за ней.

Ласточка туда-сюда зигзагами. Да не тут-то было: изворотлив соколок, не хуже ее.

А в колхозе у нас силосная башня вот уже пятый год как сложена из кирпича. Высокая, круглая.

Гляжу: ласточка - к ней. Да тем же ходом вокруг башни.

Он, конечно, за ней: схорониться-то ей там восе равно негде.

Она у самой что ни на есть стенки круг дает. Крылышки-то у нее коротенькие, так чуть не в притирочку к стенке.

Он так не может: крылья у него долгие.