Лондон, любовь моя - Майкл Муркок

— Часто думают, что это польская или еврейская фамилия, но это такая же старая английская фамилия, как и любая другая. Киссеры были кожевенниками, выделывали кожу. А Кисс происходит от Киссер. Встречается в хрониках со времен Вильгельма Завоевателя, а значит, такая же обыденная, как и ваша.

— А я-то надеялась!

— Но со стороны матери в нашем роду были цыгане.

— А мой отец, говорят, был лудильщиком.

— Вот и докопались! Мы получили свое ясновидение от тех, кто привык странствовать! — Он слегка коснулся ее плеча, чтобы показать, что говорит все это шутя.

Они дошли до другой стены. Территория больницы поначалу казалась Мэри большой, но в последнее время сокращалась с каждым следующим днем ее пребывания здесь. Они все еще слышали скрипки и голоса игроков в крикет, но теперь жужжание пчелы, направляющейся к клумбе, звучало куда громче. Они присели на лужайку. Сладкий запах свежескошенной травы приятно кружил голову. Она откинула голову, словно подставляя губы для поцелуя.

— Мне будет жаль, когда придет пора расстаться, — сказал он, нарушая то настроение, в котором они пребывали оба. — Но я оставлю адрес и все такое. Вы заглянете ко мне? Было бы здорово иметь друга отсюда. Обычно я не завожу здесь друзей. А в этот раз даже двое, так повезло.

— Вы регулярно ложитесь в Вифлеемскую больницу?

— Да. — Он улыбнулся. — Но ни разу не встречал здесь ни Иосифа, ни Марию.

От такого богохульства она даже подскочила.

— О нет! Не надо! Пожалуйста.

— Простите. Я не подумал. Сейчас так мало, кто…

Она нахмурилась.

— Верит? Патрик воспринимал все это всерьез. Кажется. — Она почувствовала, как пересохло у нее во рту. — Извините меня, пожалуйста. Я знаю, вы просто пошутили. Вы меня не обидели. — Она опять встревожилась, не уйдет ли он. И попыталась пошутить сама. — А где же младенец Иисус?

— Нет, нет, нет! — поднял он обе руки. — Не нужно. Мне чрезвычайно жаль.

— В этом было и что-то очень хорошее. Мы редко ходили в церковь. Даже бабушка. Она была суеверна, но не религиозна. — Мэри заставила себя опять лечь на траву и прокашлялась. — Я имею в виду, что в ней был страх божий, совершенно примитивный. Знаете, когда я росла, я много читала. И меня заинтересовало христианство. Сама идея. — Она медленно повернула голову, чтобы взглянуть на него под еще непривычным для себя углом.

— Да, конечно! А что вы читали в последнее время? — спросил он с неподдельным интересом. — А раньше?

— Когда проснулась, много газет, много журналов. Надо было понять, что происходит, перестать чувствовать себя Рипом Ван Винклем. Оказалось, что с войны мало что изменилось. Для простых людей. Фамилии мелькают, конечно, другие, но патриотическая риторика та же самая. Смешно, правда? Я не жалею, что проспала коронацию, но обидно, что наш бедный Георг не дожил до шестидесяти. Я думала, с ним все в порядке. Бабушка всем этим очень интересовалась. А вот дедушка был демократом. Он их ненавидел. Раньше я читала беллетристику. Всякие глупости — баронессу Орци, «Секстона Блейка», Вудхауза. Детские книжки терпеть не могла, а вот истории с продолжением обожала. Скорее всего, у меня не было вкуса. Сейчас я попыталась опять прочитать это, но мне стало скучно. Теперь мне нравится Джейн Остин. Она умна и придает мне сил. Что касается сестер Бронте, то мне кажется, что им не хватает воздуха и они не говорят, а кричат. И злодеи у них наказываются слишком жестоко. — Она повернула к нему открытое лицо и улыбнулась, — Я прочитала почти всю «макмиллановскую» серию иллюстрированной классики. Вы когда-нибудь читали «Иакова Благоверного»? Капитан Марриат очень занятен. И миссис Гаскелл тоже. Фенимор Купер, Томас Лав Пикок. Удивительный винегрет и с замечательными картинками. Джордж Элиот, Мария Эджуорт, Джордж Борроу. Вы думаете, я пытаюсь отгородиться от мира?

— От чего, дорогая?

— От больницы.

— От чего здесь отгораживаться? Разумеется, миссис Краик куда интересней, чем сестра Коггс.

— Вы знаете сестру Коггс?

— Прежде она заведовала мужским отделением.

— Она довольно мила. Обычно врачи обращаются с нами в такой снисходительной манере, которая просто выбивает из колеи.

— Думаю, нас здесь для этого и собрали. — Джозеф Кисс надул щеки. — Я никогда не мог до конца понять, почему они так любят унижать нас. Чтобы это понять, надо, наверное, стать одним из них, приобщиться к власти. А вы хотите власти, Мэри?

— Только если она поможет отстоять мне мою личную свободу, мистер Кисс. Не уверена, что вполне вас понимаю. Что значит власть? Мне иногда кажется, что я могу читать чужие мысли. Но здесь многим так кажется.

— Очень многим. Но разве ваш дар — лишь заблуждение?

— Может, вы мне подскажете.

Он провел ладонью по стриженой траве.

— Ну а врачи на что? Может быть, проблема в языке? Они пытаются влиять на наше состояние, не понимая его сути. А вы понимаете, Мэри?

— Какой из меня аналитик? А вот вам, наверное, сподручнее.

Теплая земля, казалось, ходила волнами, но ей это нравилось. Она бы так говорила и говорила, лишь бы он оставался рядом. А потом ей вдруг стало ясно, что она ведет себя как малое дитя. Она холодно взглянула на него. На его лице было нежное, мечтательное выражение. Ее смущение уменьшилось, когда она поняла, что он просто обдумывал ее слова. Он слушал ее, и это само по себе было непривычным, почти пугающим.

— Не совсем. — Он перевернулся на живот. — Моя жена — она сейчас в Амстердаме — считала меня неспособным докопаться до корня проблемы. Она всерьез полагает, что я навязываю миру нечто вроде альтернативной реальности. Наверно, моя реальность оказалась сильнее ее реальности. Во всяком случае, она меня в этом обвиняла, помимо всех прочих преступлений.

— Так вы преступник? — К маргариткам подлетела пестрая бабочка.

— Думаю, она так считает. Не знаю.

— Она вас бросила? — спросила Мэри, будто ее это не касалось.

— Уехала вместе с детьми. К голландскому полицейскому.

— Какой ужас! — Мэри распахнула глаза.

— Так что я должен спросить себя: «А не была ли она права?»

— У вас сильный характер, и вы никогда не нападаете первым.

Он покачал головой:

— Не нападаю на вас, Мэри. Но и дружу далеко не со всеми.

— Так чем же вы занимаетесь?

Телевизионное шоу завораживало ее. Она молилась, чтобы по воскресеньям никто не мешал ей во время просмотра. Хотя кое-кто из врачей считал телевидение вредным для пациентов, медсестры сами любили посидеть перед мерцающим экраном. Ей нравилось цитировать фразы из этого шоу. Благодаря этому она чувствовала себя частью современного общества.

— Когда-то я зарабатывал на жизнь телепатическими сеансами. Пока это не стало слишком опасным. Потом выступал в больших и малых залах, на ярмарках, в цирках. Я артист с довольно широким амплуа. Жене не нравились мои постоянные гастроли, а также отсутствие «настоящего» успеха, и поэтому она хотела, чтобы я вернулся к своему первоначальному ремеслу, к телепатии, которая мне так удавалась. Но именно так я и попал в ряды душевнобольных, Мэри. Я бредил. У меня пена шла изо рта. Я никогда не был так плох, как тогда. Но теперь я с радостью беру для себя передышку, укрываясь в психушке. И при этом даже могу выбирать, в какой именно! — Он говорил легко, но без иронии. — У меня большой опыт. Мотаюсь по психбольницам с сорокового года. С самого начала войны. Так что, можно сказать, у нас есть кое-что общее. Я не сравниваю, конечно.

— Что ж, было очень приятно… — Мэри села и принялась отряхивать со спины травинки. Ее руки и ноги тоже были облеплены обрезками травы и благодаря этому не обгорели на солнце. — Ах, мистер Кисс. Раз уж я хочу остаться на хорошем счету у сестры Коггс…

— Вам придется держать себя в узде там, снаружи. — Он показал на стену, тяжело опершись на другую руку, чтобы не упасть. — Но здесь не усердствуйте. Впоследствии вы собираетесь практиковать?

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — ответила она осторожно. — И мне кажется, что я уже практикую. А вы думаете, я не должна это делать?

— Да нет, я и в себе до конца не разобрался.

— Мы встретимся вечером… Нет? Мы встретимся завтра, на том же месте, в тот же час. Да?

Поднявшись с земли, он заслонил ее от солнца своим телом. Протянул ей большую чувственную руку, взглянул потемневшими глазами, чуть заметно улыбаясь.

— Да, Мэри. Это придаст смысл грядущему дню.

— А теперь я должна бежать.

Фраза была не из тех, что она использовала обычно. Это была фраза, которую она слышала по радио. Большая часть ее слов была заимствована не из книг, но, кажется, его это не волновало. А может быть, он привык общаться с людьми, которые говорили так, как она. До сих пор, по крайней мере до больницы, она общалась только с представителями рабочего класса. Другим важным источником было для нее кино. Ей нравился Шарль Бойе. И ей казалось, что Дэвид Маммери похож на молодого Шарля Бойе. На телевидении теперь мелькают совершенно новые лица. И она на самом деле не пошла, а побежала к дому.