Плач - Фицджеральд Хелен

Я знаю, каково вам сейчас. Люди станут говорить, что вы — не женщина. Что вы — плохая мать. Будут обвинять вас во лжи. Будут копаться во всех ошибках, которые вы совершали в жизни, будут показывать на вас пальцем. А пока они все это говорят, вы будете медленно умирать, потому что ваш ребенок пропал и вам нужно только одно — знать. Вам нужно только одно — выяснить, что с ним случилось, узнать, где он. Я знаю, это муки чистилища — нет, это сам ад. Если когда-нибудь вам захочется поговорить…

Джоанна не смогла дочитать письмо: бедная невинная женщина полагает, будто Джоанна оказалась в такой же ситуации. Она положила письмо обратно в конверт и запихнула под матрас.

Было несколько открыток от незнакомцев — молимся о вас, думаем о вас, — и два чека, один на сто долларов, другой — на двадцать фунтов.

Написала и мисс Эймери: «Возможно, вы меня не помните. Но я сидела за вами в самолете из Глазго. Вы уронили сумку мне на ногу и извинились. Ваш малыш все никак не идет у меня из головы. Вам пришлось так нелегко во время рейса. Как жаль, что я не сумела вам помочь как следует. Если я смогу чем-нибудь быть вам полезна, вот мой телефон: [phone], а вот — адрес: Виктория, Парк-вилл, Норт-Амброуз-стрит, 12. Мало ли что».

Джоанне тоже было жаль, что эта старушка так мало помогла ей в полете. Может, если бы все эти идиоты ей хоть немного помогли, Ной остался бы жив.

Она сунула открытку под матрас к остальным, встала и тут же почувствовала такую слабость, что едва не потеряла сознание. Держась за стену, она кое-как добралась до коробки под окном, открыла ее и вынула оттуда две дорогие толстостенные оранжевые кастрюли. Алистер говорил, что любит готовить, но почему-то каждый раз, когда принимался за стряпню, становился раздражительным и ворчливым. (Выйди из кухни! Выключи музыку!) Чтобы хорошо готовить, ему была необходима самая лучшая утварь, поэтому и в Шотландии он купил себе точно такие же кастрюли. Под кастрюлями обнаружились два фотоальбома.

Джоанне было больно смотреть на их свадебные фотографии. Приглашение на первой обложке гласило, что бракосочетание Александры и Алистера состоится в ретропоезде, который отправится из Куинсклиффа в Драйсдейл с остановкой в Суон-Бэй. Золотые буквы вверху открытки гласили «Ал+Ал». На снимках Алистер и Александра выглядывали из окна поезда, махали фотографу и улыбались, и видно было, что они счастливы и влюблены — так, как могут быть счастливы и влюблены молодые парень и девушка. У Александры волосы до плеч, платье без бретелек и безупречная фигура. Джоанне было неприятно видеть эти фотографии: Александра и Алистер клянутся друг другу в вечной любви, стоя в вагоне поезда; танцуют джаз на платформе в Драйсдейле; наконец, чокаются бокалами на балконе шикарного викторианского отеля в Куинсклиффе. Даже странноватый шафер жениха — и тот, казалось, был без ума от Александры: почти на всех фотографиях он маячил в кадре, неизменно улыбался и не сводил с невесты влюбленных глаз. Джоанна не знала, ревность ли это, но почувствовала, как комната поплыла перед глазами. Ал+Ал! Она вернула альбом и кастрюли в коробку, взяла второй альбом и забралась с ним в постель.

Рассматривать эти фотографии оказалось еще больнее. Подписи были сделаны незнакомым почерком — наверное, писала Александра.

Ал и Ал в парке Фрейсине.

Смотрите, кто у нас получился! Хлоя Элизабет Робертсон, 7 фунтов 4 унции.

Первый Хлоин зуб!

Первый раз в первый класс!

Хлоя с папой строят самый грандиозный песчаный замок в Южном полушарии!

Мама, папа и Хлоя на ее четвертом дне рождения.

Хлоя — королева Стерлингского замка!

Джоанна собралась с силами, встала с кровати и вернулась к коробке, чтобы убрать альбом на место.

Опустившись на колени перед коробкой, она заметила под кроватью черный чемоданчик, который привезла с собой из Глазго. Она подползла к кровати, вытащила из-под нее чемоданчик и прижала к груди. Поцеловала черную крышку, расстегнула молнию основного отделения и вдохнула его запах, хотя внутри совсем ничего не было. Может, чемоданчик пахнет Ноем? Нет. Она нежно застегнула молнию и в этот момент вдруг нащупала что-то во внутреннем кармане. Чемодан разбирал Алистер, он все оттуда вынул, но, видимо, что-то упустил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Красный слюнявчик Ноя, тот, который был на нем в самолете. Она прижала слюнявчик к лицу, чувствуя, как засохшая корочка царапает ей щеку. Она знала, что это за корочка. Смертельное лекарство пролилось на слюнявчик, когда она поила им Ноя.

Стало трудно дышать. Ее вырвало прямо на пол.

— Все в порядке?

На пороге стояла Элизабет, услышавшая ее из соседней комнаты.

Джоанна спрятала слюнявчик в пижамные штаны.

— Простите меня, — проговорила она.

— Ну что ты, милая, ничего страшного, сейчас я все уберу.

Элизабет заметила на полу альбом. Улыбнулась, сходила за половой тряпкой, убрала рвоту и, вернув альбом на место, присела на край кровати. Она окунула фланельку в миску с теплой водой и протерла Джоанне лицо.

— Что, из-за альбома расстроилась?

Из Элизабет получилась бы отличная сиделка, с мягкими руками и ласковым голосом, подумала Джоанна. И молча кивнула в ответ: губы у нее дрожали от сдерживаемых рыданий.

— Не теряй надежды. Мы найдем его.

Хрустящий слюнявчик был доказательством того, что произошло: затвердевшим, несгибаемым доказательством. И доказательство это сползало сейчас по ноге внутри пижамной штанины.

Она еле удержала в себе слова, которые пульсировали в голове: «Не найдем. По крайней мере, живым».

— Вы удивились, когда он рассказал обо мне? — спросила она вместо этого.

— Я — нет… Для меня это не было сюрпризом. Он всегда был… Не знаю, страстным — правильное слово? Его жизнь — сплошные драмы, и так было всегда. Женитьба, рождение ребенка — я с самого начала боялась, что ему придется нелегко.

— Вы сердитесь на меня за то, что я разбила их семью?

— Нет, Джоанна. В чем я точно уверена, так это в том, что нам, женщинам, надо держаться вместе.

— Он целый месяц не говорил мне, что женат.

Элизабет осуждающе поцокала языком.

— Александра была хорошей матерью?

— Да.

— А я — нет.

— Ты — хорошая мать, — заверила Элизабет, выжимая тряпочку и снова окуная ее в теплую воду. — Он только об этом и говорил, когда звонил мне. Что это такое удовольствие — смотреть на вас с Ноем.

— Не может быть!

— Но это так!

— А что вы думаете насчет опеки, которую он хочет получить?

— Думаю, что ребенку нужны отец и мать. И разлучать девочку с дедушкой и бабушкой тоже нельзя. Она с ними очень близка.

Джоанна огляделась по сторонам.

— Я не уверена, что хорошо знаю вашего сына.

Элизабет положила тряпочку в миску и поставила миску на пол. Джоанна пожалела о сказанном. Ей не хотелось сердить Элизабет, но господи, как же здорово было с кем-то поговорить.

Элизабет взяла ее за руку. Слава богу, она не обиделась.

— Разве женщины могут хорошо знать своих мужчин?

— Я бы этого хотела.

Элизабет тоже оглядела комнату, которую Джоанна изучала вот уже несколько дней.

— В детстве он вечно убегал без предупреждения, залезал на крыши, прыгал с них — все в таком духе. А сколько раз я теряла его в магазинах! Однажды он пропал на пляже — я даже вызывала полицию. Он был непоседой, постоянно искал неприятностей. Но при этом таким очаровательным! Бедный Алистер.

Она вздохнула и посмотрела на Джоанну.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Отец умер, когда ему было тринадцать. Он очень изменился после этого. Ну или, правильнее будет сказать, повылезали какие-то его не самые симпатичные черты. Ты же знаешь мальчишек: как я ни старалась, он меня никогда не слушал.

«Со мной случилось то же самое? — подумала Джоанна. — Я тоже стала хуже, когда ушел отец?» Она никогда не задумывалась над этим, как-то не приходило в голову.