Феномен - Александр Шепиловский

Сознание не принимало появление на свет Бонифация. Не массовый ли это психоз? Но котище всегда был у всех на виду, жизнедеятельность его организма зарегистрирована приборами, он существовал объективно.

— Скажи, Саша, честно, — спросила меня Юлия на занятиях. — Бонифаций — это проделки Владимира?

— Нет, Юля. Он от меня ничего не скрывает. Ты же видишь, как он сам поражен и растерян.

— О, это такой артист. Будет преданно смотреть тебе в глаза и говорить «да», а сам прекрасно знает, что «нет». Но я верю тебе. Помни о нашем разговоре, ничего не надо скрывать.

В шесть утра меня разбудила трель видофона. Вызывал Владимир. Он был в явном замешательстве:

— Саха, жми в институт!

Сахой он меня еще не называл.

— Что случилось? Ведь этакая рань.

— Заводи свой агрегат и жми! Неужели не понятно.

Я освежил голову холодной водой и на мопеде помчался в институт.

Скрестив руки на груди, Владимир задумчиво стоял возле раскрытого люка камеры.

— Полюбуйся! — он показал рукой на люк.

На дне камеры лежал круглый и выпуклый, ограненный прозрачный кристалл. Рядом валялась обыкновенная кувалда.

— Я пришел снять показания кристогеля, — рассказывал Владимир. — В коридоре услышал глухие звуки, похожие на удары. Зашел в лабораторию, удары сразу прекратились. Я крикнул, кто здесь стучит? Молчок. Обогнув «Аленушку», увидел раскрытый люк, а в камере вот это произведение. Сразу вызвал тебя. А кого же еще? Ты для меня самый близкий и доверенный. А теперь давай в камеру следствие наводить.

Грани кристалла при освещении играли красками, переливались и сверкали.

— Это алмаз, а точнее — бриллиант, — сказал Владимир и сосчитал грани. — Пятьдесят шесть. Классическая бриллиантовая огранка. А ну-ка, — он обхватил алмаз и поднял его. — Ого, килограммов сорок будет. А в люк он не пройдет. Так и есть. Замечательно!

— Ты думаешь, кто-то был в камере?

— не только был. Он и алмаз этот сумел получить, и Бонифаций его рук дело. Интересно, зачем ему понадобился такой большой бриллиант? Не учел, бедняга, что в люк не пролезет, вот и хотел его кувалдой расколоть и вытащить по частям. А я помешал. У этого человека очень высококачественные мозги. Надо его обязательно найти. Нам с тобой найти, понимаешь, и никому другому. А то могут по-всякому истолковать его поступок, могут и преступление усмотреть, могут и воровство энергии приписать. Обидят, накажут. А мы с ним по-свойски поговорим, он должен быть добрым баламутом, мы поймем друг друга. Ты в сыске не специалист?

— Не специалист.

— Я тоже. Что ж, приступим к расследованию.

Умора этот Владимир!

Внутренняя полость камеры совершенно не оставляла никаких следов, к ней вообще ничего не приставало. На бриллианте тоже следов не было.

— Надо вытащить его, — сказал Владимир и схватился за кувалду.

— На ручке могут быть отпечатки пальцев, — напомнил я.

— Это не по нашей части.

Он размахнулся и ударил кувалдой по алмазу.

Бриллиант раскололся на две неравные половинки. Владимир торжественно поднял палец:

— Факт первый: преступник — так будем условно называть его — был слабосильный, не мог разбить.

— А, может, кувалда синтезировалась вместе с бриллиантом?

— Нет и нет. Этот инструмент из нашей мастерской. Но проверим.

Мы вынули из камеры половинки бриллианта и кувалду и унесли в свой шкаф. Владимир сказал, что нужно обследовать лабораторию и найти следы. Дал мне огромную лупу и сам тоже принялся за поиски. Где-то откопал два волоска. Завернул их в пленку и положил в карман. Задумался. А мне стало смешно:

— Расследование зашло в тупик?

— Ни в коем случае. И перестань смеяться! На наших у меня подозрений нет. Это был чужой. Будем караулить его по ночам, он обязательно еще придет.

— Надо собаку-ищейку, — осенило меня.

— Ищеек у нас нет, у нас просто собаки и собачки.

Дождавшись прихода в мастерскую людей, Владимир спросил, сколько у них кувалд?

— Две, — ответил мастер. — Но одна куда-то исчезла. И это очень престранно.

— Надо найти ее.

* * *

Весь штат мастерской добросовестно искал кувалду. Облазили все закутки и закоулки. Мне даже было стыдно, что кувалда лежит у нас в шкафу, а люди ищут ее. Ничего не найдя, они были в величайшем недоумении, куда она могла запропаститься. А Владимир был доволен:

Теперь ты убедился, что кувалду взял наш слабосильный преступник, чтобы разбить алмаз. То-то. Будем караулить и брать его.

Первую половину ночи, спрятавшись в приборном отсеке, дежурил я. Потом приходил на смену Владимир и сидел до утра. И так несколько ночей подряд. Преступник не появлялся. Всегда невыспавшийся, перестав делать гимнастику, я стал быстро утомляться, напала вялость. На тренировках по боксу это заметили, забеспокоились. Ко мне пришли медики и поставили своеобразный диагноз: бессонницей не страдаю, но по своей инициативе мало сплю. И сказали, чтобы я немедленно прекратил ночные бдения. А Владимир как всегда носился и был неутомим.

— Ты вообще когда-нибудь спишь? — спросил я его.

— А как же. Тут прикорну, там упаду, не очень часто, зато по системе йогов — мгновенно и намертво. Какое сегодня число и месяц?

— Представь себе, тоже не знаю. Не слежу за календарем.

— Тебе простительно, тебе можно и век забыть. А я-то!

Узнали число и месяц у Добрыни. Владимир покачал головой:

— Обалдеть! Но ничего, Шурка, скоро мы заживем нормальной жизнью, дай только с проблемами разделаться: для начала найдем преступника и разберемся с Бонифацием и бриллиантом, потом научимся управлять перемещением, обязательно спасем Потапова и Попова, выясним, почему бегемота тянет именно к тебе, и последнее, узнаем. Как ты появился у нас и почему я воскрес на Никишихе.

Мне было не до смеха, но я рассмеялся. Совсем немножко осталось.

— Ты же говорил, что чем больше проблем решаешь, тем больше их становится, значит, решим эти проблемы, а новых-то еще больше станет.

— Именно так, Шура!

— Когда же тогда отдыхать?

— А на самом деле, Шурка, когда?

И мне вдруг стало жалко Владимира. Ведь он работает на износ, гробит свое здоровье. Неужели никто не видит? Я высказал свое опасение за здоровье друга Добрыне. Тот успокоил меня, Владимиру ничто не угрожает, организм его давно приспособился к такому ритму, это работа не по принуждению, это его потребность и радость.

И все-таки я сказал Владимиру, что ночные дежурства пора прекращать, и что, в конце концов, это никакого отношения к спасению Потапова и Попова не имеет. Владимир, как ребенка, погладил меня по голове:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});