Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

братишка. На сегодня мы тебя простим, так и быть. Если твоя Беляночка нам отсосет.

Они что, сговорились все, что ли? Или сегодня международный день любителей минета? Что Нуньесы с утра, что эти…

Вот какой тут может быть хороший выход? Куда ни кинь, попадешь в дерьмище. Которое тут, кстати говоря, на полу уж точно повсюду.

Михель затих совсем, видимо, потому что слишком хорошо знал местных гопников, но понятия не имел, чего ожидать с моей стороны. Заводила сладкой парочки от возникшей паузы преисполнился ещё большей уверенности и демонстративно положил ладонь на ширинку.

Можно было бы атаковать в этот самый момент, но стойкое ощущение засады проходить не желало, даже усилилось. Эти двое мне не противники. Просто шелупонь. В лучшем случае, свита. А значит, где-то поблизости…

Ладно. Агрить, так агрить.

– А тебе что, девчонки уже не дают? Или ещё не заслужил?

Мои слова должны были его задеть хоть каким-то боком, но похоже, ударили намного больнее, чем планировалось: мужик чуть не стиснул в кулаке собственные яйца. А с лестничной площадки донеслось ленивое:

– И вечно-то вы сами справиться не можете…

Приближаться она не стала: только вышла из тени и оперлась спиной о дверной косяк, демонстрируя нарочитое пренебрежение.

Юная, совсем ещё девчонка, наверное. Раскрашенная в радугу и тощая, как смерть: штанины узкие, а ноги ещё уже. Про верх, правда, сказать нечего, потому что усеянная заклепками куртка явно с чужого плеча. Под курткой какие-то ленты, банты, перья.

Пугало, в общем и целом. Но насколько оно, в самом деле, страшное, я понял лишь секундой спустя, когда в меня ударило песней.

А ещё чуть-чуть попозже я окончательно допёр, почему ни один инструктор не предупреждал о таком и тем более, не учил взаимодействию с сонгой, по воле случая вставшей на сторону противника. Во время службы эти темы как-то и вовсе обходились стороной, а на любые вопросы можно было получить в ответ разве что уклончивое: не беспокойтесь, вам ничто не угрожает.

Ну да, не угрожает. Пока наушник греет штатная песня. А когда все глухо…

Самым ярким ощущением стало чувство полной и абсолютной беспомощности. Мышцы на миг расплылись киселем, но тут же снова начали напрягаться и сокращаться, только уже по чужой воле. Все, что оставалось их предыдущему хозяину, это с ужасом осознавать происходящее и понимать, что спасения нет.

На анестезию похоже не было, ни в коем разе: все ощущалось предельно ясно, мозг получал извне всю возможную информацию, только обратная дорога словно исчезла. Растворилась и рассеялась.

Меня снесло на пол, больно стукнув коленями. И положило бы совсем, если бы последним отчаянным усилием не выставил вперед ладони. Но дальше пути не прослеживалось. Никакого и никуда.

– А мальчик-то непослушный. Придется отшлепать.

И она нисколько не пошутила. Правда, на настоящие удары совсем уж точно похоже не было. Скорее, просто что-то вроде спазмов. Зато ощущалось ярко, можно даже сказать красочно, потому что от каждого такого «шлепка» в глазах все мерцало и прыгало.

Финальным аккордом на спину пролился кипяток. Только не как из опрокинутой кастрюли, а впрыском. Очень-очень медленным. И струйки эти, конечно же, вели себя не так, как полагается воде, а выписывали затейливые вензеля по всему телу прежде, чем начать стекать к кончикам пальцев.

– Я могу тебя заставить. Но какой в этом интерес? Прикольнее, когда все делаешь сам. Правда, песик?

Страха не было. Да и боли, как таковой, тоже. В каноническом смысле. Наверное, все по той же причине разорванных дорог. Потому что мозг, силой оторванный от всего, к чему привык с момента зачатия, устал биться в лихорадке поиска решений.

Однажды это закончится. Все равно. Так или иначе.

– Или все-таки придется приказать?

Её голос звучал для меня уже словно из глубокого тумана. Такого густого, что слова вязли в нем слогами. Но этот же туман, мокрый и липкий, одновременно дунул в тело прохладой, освежая, проясняя и…

Я всю жизнь выполняю приказы. Может, больше вовсе ни на что не гожусь, неважно. Но командиров хочу выбирать себе сам. А в их число уж точно не войдет сопливая сонга, готовая упиваться своей властью, пока не захлебнется.

Пока…

Пока?

Пока.

– Захлопнись!

Вряд ли я это крикнул или даже просто сказал. Скорее прошипел. Но песня вздрогнула и оборвалась. Следом захрипела уже девица, оседая на пол и царапая ногтями горло.

Мозг включаться обратно, правда, не поспешил: пробормотал что-то о целесообразности разборки с оставшимися противниками и закачался в гамаке, продолжая наслаждаться остатками тумана. Мол, и без меня разберешься, не маленький.

А я-то как раз… Почти ползунок, бл. Нет, с четверенек не поднимусь, так надежнее. Так точек опоры больше. Да и зачем, собственно, уходить из цоколя?

Кувырок через плечо, полуразворот на спине, пародия на «мулине» ещё плоховато слушающимися ногами – и ближний из гопников уже не рядом и не стоит, а лежит подо мной, получая удар кулаком, на который мне удалось подвесить минимум половину собственной туши. Прямо в кадык, до хруста.

Второй, смуглый, за эти секунды чуть опомнился и начал пятиться, но не успел: я оттолкнулся всеми четырьмя лапами, врезался в него над коленями, перекатился по рухнувшему противнику и ударил, уже не особо целясь, а просто со всей дури. Получилось – в челюсть. Которую свернуло вместе с головой.

Понадобилась ещё минута или две, чтобы свыкнуться с мыслью о необходимости подняться на ноги, хотя против выступали почти все ощущения. Вернее, их неполное присутствие.

Ещё через какое-то время я все-таки перебрался в вертикальное положение. Хотя бы для того, чтобы дойти до сонги на своих двоих, а не ползать по полу, собирая оставшуюся грязь.

Она лежала совершенно неподвижно, а живой человек вряд ли способен на такую безмятежность, если пальцы обеих рук воткнуты в горло почти на целую фалангу. Но я все-таки присел на одно колено и пощупал пульс. Потом оттянул правое веко.

Глаз, глядящий в вечность, был почти полностью залит кровью. Изнутри.

Возникшие подозрения неприятно взъерошили волосы на загривке, но от проверки отговаривать не стали, и я раздвинул челюсти сонги, чтобы увидеть ожидаемое, но ни хрена не объяснимое.

Она, в самом деле, захлопнулась. Можно даже сказать, заткнулась. Собственным языком.

Отлично. Просто восхитительно. Теперь, пожалуй, пора и передохнуть, под растерянно-восхищенный присвист Михеля:

– Вот это я понимаю, нижний брейк!

* * *

В детстве мама… Женщина, которую я называл «мамой», оценивая результаты моей рассеянности, обычно произносила что-то вроде: «Это непозволительно, Петер». В случае