Учитель учителей. Избранное - Ян Коменский

Что такое школа всеобщей мудрости.

Мы желаем иметь школу мудрости, и притом всеобщей мудрости, пансофическую школу, т. е. мастерскую, где к образованию допускаются все, где обучаются всем предметам, нужным для настоящей и будущей жизни, и притом в совершенной полноте. И все это должно вестись столь надежным путем, чтобы из обучавшихся в ней не нашлось никого, кто бы совершенно ничего не знал о вещах, ничего бы не понимал в них и не в состоянии был бы сделать истинного и должного применения и, наконец, не был бы в состоянии удачно выражаться.

Что значит, что все должны быть обучаемы.

Мы желаем, чтобы все получили такое образование, чтобы всякий, кто родился человеком, – был предохранен от опасностей и метаний в различные стороны, а также не погиб навеки, сбившись на пути к пристанищу вечного покоя. Ибо в этом – все важное для каждого человека. Этого все должны остерегаться больше всего, хотя невозможно всем дойти до того, чтобы знать все подробности истины и добра (ибо они бесконечны), понять их и наслаждаться ими.

Что значит, что все должны быть обучаемы всему.

Мы желаем, чтобы новички мудрости были обучаемы всему. А именно, во-первых, чтобы умы наполнялись светом познания того, незнание чего было бы вредно; даже руки вместе с другими способностями должны быть подготовлены ко всякому хорошему делу; язык должен быть вооружен приличествующей плавной речью.

Познание вещей.

Мы желаем, чтобы умам внедрена была вся совокупность лучшего из всей области знания. А именно, чтобы ничего не существовало, чего бы основательно не постигали юные кандидаты мудрости; чтобы они все знали необходимое, понимали причины всего, знали истинное и спасительное применение всего.

Искусность в действиях.

К познанию вещей надо присоединить подготовку к деятельности, в чем необходимо упражнять наших учеников, к познанию вещей нужно добавить практическую деятельность. Без этой деятельности даже человек, знающий вещи, будет неумело вращаться среди вещей, и, даже будучи знаком с искусством он будет представляться неспособным и вследствие этого не годным для житейской деятельности.

Чтобы чего-либо подобного не случилось с учениками пансофической школы, она ради этой высокой цели прибавит требование, чтобы никто из обучающихся в ней не был выпускаем, прежде чем он не будет самым лучшим образом напрактикован в тех видах деятельности, которые требуют особенной предусмотрительности, чтобы наши ученики в этом месте обучения учились не для школы, а для жизни. И пусть отсюда выходят юноши деятельные, на все годные, искусные, прилежные, – такие, которым со временем можно будет без опасения доверить всякое житейское дело. Если бы были подобные школы, и притом у каждого народа (gente), то это было бы всеобщим противоядием против лености и косности, а потому и против нестроения, бедности, нечистоплотности. В особенности это будет достигнуто, если школы эти, сверх того, приучат (как и должно быть в действительности) украшать деятельность честными нравами и всем приятной речью.

Изящество речи.

Последнее, к чему стремится пансофическая школа, это – усовершенствовать язык всех настолько, чтобы довести его до приятной речистости. И это не только на каком-нибудь одном языке, но также еще и на трех ученых языках – латинском, греческом и еврейском.

Что значит учить совершенно.

К этому мы прибавим: все это в пансофической школе должно быть изучаемо, делаемо, соблюдаемо в совершенстве, т. е. с такой легкостью и обеспеченностью успеха, чтобы наподобие механических мастерских ничего в ней не делалось насильственно, но все происходило естественным путем, и чтобы впоследствии каждый ученик становился магистром.

Универсальные средства для универсальной мудрости.

Даны нам:

● три Божественных зрелища или средства, три книги, открывающие человеку все, что ему необходимо знать, представляющие образцы всего, что нужно делать, и дающие материал для всего, о чем должно говорить;

● далее человеку даны три глаза, одаренные стремлением подражать всему виденному, а также распространять среди людей практику и знание вещей;

● мы наделены медленно протекающей юностью, чтобы никто не испытывал недостатка во времени для подготовки к жизни.

Наша изобретательность должна прибавить три других средства. Это хорошие книги; надежные учителя, и хороший метод, облегчающий тяготу учения и обучения.

Поэтому необходимы (приспособленные к человеческим силам) элементарные книги, которые бы открыли наши чувства для более отчетливого схватывания вещей, которые, далее, изощрили бы наш разум, чтобы он проникал в глубину вещей.

Так как немногие могут учить самих себя – (быть автодидактами) или могут заняться этим поздно и с потерей времени, то эти занятия мудростью требуют руководителей, которые сами были бы также универсальны, т. е. людей, обнимающих умом все знание и знающих его применение, готовых служить всем, доказывающих это на деле и ежедневно возжигающих от своего света свет, правильнее сказать светильники.

Пансофические занятия требуют и пансофического метода, столько же универсального, сколько и везде согласного с самим собой, приятного и легкого, чтобы как учащие, так и учащиеся чувствовали не отвращение от трудов, а их плоды и радость. Таким образом, школа перестанет быть лабиринтом, темницей, пыткой для умов, а станет для них скорее развлечением, дворцом, пиршеством, раем.

Приятная сторона школ такого рода всецело коренится в порядке, который обнимает все, что происходит в школе. Ибо только порядок есть душа вещей. Через него возникает, живет и достигает своего совершенства все, что рождается, живет и развивается. Где он устойчив, там все устойчиво; где он колеблется, там все колеблется; где он расшатан, там и все расшатано и приходит в хаос; а когда порядок восстанавливается, тогда восстанавливается и все.

Прочное устройство пансофической школы будет состоять в том, что в ней всюду будет царствовать полный порядок в отношении дел и лиц, места и времени книг и работ, наконец, и в отношении вакаций. Этой школе следует придать вид аккуратно идущих часов, в которых есть все, что нужно для их самопроизвольного хода, в которых нет ничего (будь это хоть малейшее колесо, или колонка, или зубчик) бесполезного, но все так расположено, что движется только приложением тяжестей, как если бы все было живым и притом самым регулярным образом, – направляя своим движением мысль на движение неба и на течение мирового времени.

Порядок делает школу духовной мастерской, похожей на типографию, где книги умножаются с такой скоростью, изяществом и правильностью орфографии, которая граничит с чудесным, чему нельзя было бы поверить, если бы это не было общеизвестным. С той же говорю я, легкостью, быстротой, изяществом и верностью в школах должно умножаться знание и запечатлеваться в чувствах и умах мудрость…

Чтобы освободить школы мудрости от всякого нестроения, я попытаюсь привести все [из чего они состоят] в точный порядок таким образом:

● вещи, подлежащие преподаванию и изучению;

● лица, которые призваны учить и учиться;

● орудия обучения: книги и т. п;

● места, которые должны быть предназначены для обучения;

● время, которое должно быть установлено для занятий;

● сами работы;

● перерывы и вакации.

Три главных правила для того, чему следует учить и учиться.

Во главе этого отдела следует поставить требование, чтобы учили и учились, предлагали и осуществляли: первичное – раньше остального; более важное – раньше менее важного; имеющее связь – одновременно.

Первичным является чувственное по сравнению с интеллектуальным, последнее по сравнению с откровенным; целое по сравнению с частями; и простое по сравнению со сложным.

Более важное есть человек – перед другими созданиями, душа – перед телом; равным образом духовные вещи – перед телесными, небесные – перед земными, вечные – перед временными и, следовательно, благочестие – перед образованием нравов, нравы – перед наукой и т. п.

Целое изучается раньше частей, потому что оно больше их (ибо всякое целое больше своей части) и поэтому скорее входит в соприкосновение с чувствами и сильнее на них отпечатлевается. Большой предмет виден даже издали, а малые – только тогда, когда к ним подойдешь ближе и когда их рассматриваешь один за другим. Далее: целое есть одна вещь, частей – много, а одну вещь можно постигнуть легче и скорее, нежели многие. То же правило имеет место и по отношению к роду и виду; ребенок легче выучивается узнавать дерево, нежели определять виды деревьев. Следовательно, «целые» вещи, т. е. роды, должны быть самым первым предметом учения и обучения, и только за ними должны следовать части и виды так, чтобы знание отдельных и специальных вещей (индивидуумов) составляло высшую ступень человеческой мудрости…